Холодное сердце

Я так и не смогла уснуть. Лежала, бессмысленно таращась в потолок, а перед глазами все равно он. В коричневом вязаном свитере с воздушным шариком на ниточке… - Милая, с днем рождения, - задорно улыбается, выглядит счастливым. Отчего? От того, что любит праздники или… Вот это «или»уже больше месяца терзало мое воображение. Но он назвал меня «милая»… «Конечно, ты для него милая! Дура ты этакая!» - как всегда шепчет мой извечный оппонент — логика. «Кто же еще может за одну лишь жалкую улыбку и вымученный комплимент подарить три курсовых работы да еще и убить все свободное время в библиотеке, помогая этому бездарю проникаться тонкостями экономической науки? Ты для него милая… некрасивая и неинтересная дуреха, которой можно вертеть и так и этак, используя в своих целях. Ты слышишь? Он использует тебя!!.. Ну присмотрись же ты к нему внимательней! Эй! Присмотрись, а не пялься!.. За что мне все это? Да прекрати же ты пялиться… Мы пропали…». Логика, как всегда, замолкает, оставшись неуслышанной, а я… Я действительно пялюсь на него — парня моей мечты — прекрасного, доброго, чуткого… Дениса. Да, его зовут Денис. Мы совсем недавно с ним знакомы. Всего какой-то месяц, двадцать семь дней и восемь часов… Какой-то месяц. Нет, уже почти два! А такое чувство, что я знаю его всю свою жизнь. Будто бы этот самый Денис сидел еще у моей колыбели, баюкая меня, будто бы он держал меня за руку, когда я делала первые свои шаги. И именно он — Денис! - обнимал меня, когда я плакала, смешил и корчил забавные рожицы, когда отец наказывал за проступки. А еще он стоял у доски и подсказывал правильные ответы… «О, Боже! Денис? Правильные ответы? Да он таблицу умножения до сих пор не выучил!.. Нет, я не могу это слушать...». Вот и не слушай! - прошептала я себе, нервно стряхнув все сомнения. Посмотрела ему в глаза. В смешные… любимые глаза. И снова утонула в них, потерялась. - Катюш, - его голос немного дрогнул. - Ты… Тебе не нравится?.. Он хмурится, прячет шарик за спиной. - Нет. Что ты! Нравится… Очень, - неловко переминаюсь с ноги на ногу. - Правда? - он снова улыбается. - Катюш, я так долго выбирал тебе подарок… - И выбрал шарик? Он улыбается еще шире. И мое сердце уходит в пятки. Денис весь светится улыбкой. Даже непослушные кудри, кажется, хохочут, потряхиваясь в воздухе. - Да. Но, Кать, это же не обычный шарик. Ты знаешь, что у него внутри? - Углекислый газ? - Неверный ответ, студентка Пушкарева! Двойка вам по химии. И не смотрите на меня так! Не смотрите. Знаю, что ты даже не представляешь, как эта двойка может выглядеть, - он хохотнул в кулак, откашлялся. - Так вот, Екатерина, в этом шарике кусочек Вселенной. И я дарю ее тебе. Мог бы, конечно, подарить и всю Вселенную целиком, но, прости, она не влезла в этот шарик. Так что… вот, - он неуклюже протянул мне ниточку, быстро поцеловал в щечку, развернулся и стремительным шагом направился прямо по коридору, в противоположную сторону от аудитории, в которой у нас через пару минут должна была начаться лекция. Я долго стояла, затаив дыхание. Смотрела ему вслед. А на щеке горел поцелуй… Мой первый поцелуй. Не считая маминого на ночь в детстве, конечно же. Мой первый поцелуй… Моя первая любовь… Да, я люблю его. С самого первого дня, с первого взгляда. Увидела и поняла, люблю. И вот теперь он меня целует. И пусть всего лишь в щеку. Это не имеет значения… - Пушкарева, ты чего тут стоишь? - это Зорькин. - Лекция давно уже началась, - тащит меня в аудиторию, извиняется перед преподавателем. А я прячу за спиной шарик и счастливо улыбаюсь. - Кать, вот ты извини меня, конечно, но ты сейчас выглядишь, как блаженная. Возьми хотя бы ручку и конспект открой. Эй, Пушкарева, - толкает меня в плечо. Я смотрю на него непонимающе. Оглядываюсь по сторонам. Сжимаю шарик под своей партой, снова расплываюсь в улыбке. И вдруг замечаю, что к шарику привязана какая-то картонка. Быстрыми, нервными движениями развязываю веревочку. Это не картонка, это записка. «Кать, если ты позволишь, приглашаю тебя на свидание. Сходим в кино? Я буду ждать тебя у выхода из университета в 15.30. Денис». Мои руки задрожали, записка выскользнула и приземлилась на пол, я тут же кинулась ее поднимать, склонилась и… Взрыв. Лопнул шарик… Тот, в котором была Вселенная. Это был знак. Точно, знак. Уже тогда можно было задуматься. Хотя, о чем я говорю? Я ведь тогда вообще не думала. В тот момент я любила... Я скинула с себя одеяло. Поднялась с кровати, подошла к окну. На улице по-прежнему царила ночь. Фиолетово-морозная ночь, окруженная караваном черно-седых облаков. Я смотрела на них зачарованно и ненавидела себя за это. Ненавидела, потому что там вдали, мне чудилась вселенная и там — вдали — быстро-быстро билось мое сердце, которое пока еще любило... Он сидел на ступеньках, прямо на снегу, слегка ссутулившись, и читал книгу. - Денис, - голос мой прозвучал невнятно, но он все равно услышал, и стремительно обернулся, вскочил на ноги. - Кать, ты уже все, освободилась? Я быстро кивнула и смущенно поправила на плече ремешок от сумочки. - Тебе тяжело? Давай сюда. Я не успеваю сказать ему «нет». Моя сумка уже у него в руках. И она совсем-совсем не тяжелая. Там всего две книги и конспекты. Но спорить с ним я не в состоянии. Я вообще не могу больше говорить. Потому что никогда в жизни я не была «на свидании» и понятия не имею, как себя вести, что делать, а главное — чего не делать. И я молчу… Молчит и Денис. Он что, тоже стесняется? Не может такого быть. Ведь он… такой взрослый и… девушек у него было много и вообще… «Что вообще? Что вообще?! Дуреха ты, Катя! Он же тебя боится. Слышишь? Боится он тебя». Нет! Это не правда! «Правда-правда! А еще он тебя стесняется. И молчит он просто потому, что вокруг много знакомых, вон стоят его друзья. Катенька, они же смеются над тобой! Посмотри же ты, наконец!». Это они не надо мной смеются. Они просто шутят. Они всегда шутят между собой. А на нас они вообще и не смотрят… И вообще… «Что вообще!? Ты сама-то себе веришь?». - Кать, а ну его это кино! - Денис останавливается, хватает меня за руку. - Давай просто погуляем! Погода-то какая замечательная! «Ага! Как же! Замечательная. Мороз поднимается. К вечеру будет не меньше двадцати. Небо тучами затянуло...» - Давай, - соглашаюсь я. И мы идем по тротуарам. Денис поддерживает меня за руку. И оживленно что-то рассказывает. Но я не вслушиваюсь в его разговор, просто иду, впитывая в себя, как губка, тепло, исходящее от него, и голова моя кружится от восторга: быть рядом с ним. - Кать. Я не сразу услышала, что он уже не рассказывает, а обращается ко мне. - Катюш. Да ты замерзла совсем. Побежали скорее в кафе, отогреваться… Холодно. Боже, как же мне холодно. И невыносимо душно... Нет, я сегодня не усну, даже пытаться не стоит. Тогда что же, не спать и изводить себя навязчивыми воспоминаниями из прошлого? Ну уж нет! Я откинула назад растрепавшиеся пряди волос, постояла посреди номера, уперев руки в бока, и решительно сказав: «Ну и поеду!» самой себе, схватила чемодан и принялась кидать в него свои немногочисленные вещи, даже не потрудившись сложить их ровно. Собралась я на удивление быстро. Выбежала из номера, пересекла коридор, вбежала в лифт, нажала кнопку первого этажа. Сердце привычно ухнуло вниз. - Ты слышишь, Кать? Послушай, - он прижимает меня к своей груди сильнее. Мы стоим за углом моего дома, на часах уже поздний вечер и родители, наверняка, волнуются. Они ведь ждут меня к праздничному столу. - Слышишь, как бьется мое сердце? Нет, Денис я ничего не слышу. Потому что мое собственное грохочет словно ошалевшее, бьется о стенки моего ничтожного тела, словно колотит молотом о расплавившийся свинец. - Кать, я люблю тебя… Давно. Нет, это, вероятно, мне послышалось. Так бывает, когда внутри такой шум стоит и… - Ты только не говори сейчас ничего... Не отталкивай меня сразу. Он напуган? Денис, чего ты так боишься? - Катюш, я люблю тебя, - он медленно отстраняется от меня, отходит на шаг назад. Я едва не теряю равновесие. Опираюсь спиной о стену дома. - Катерина! - гремит голос моего отца. - Ты почему еще не дома? Мы с матерью тебя заждались. И Свиридовы приехали уже. Дружок твой этот пришел, Колька. А тебя все нет. Он подходит ближе. Я открываю рот, но мои оправдания не успевают сорваться с языка. - Здравствуйте, Валерий Сергеевич! Я Денис, друг Катерины, - он протягивает моему отцу руку и смотрит так ясно-ясно, улыбается. И мой папа — МОЙ ПАПА — тоже улыбается Денису в ответ. - Ну здравствуй, друг. А вы чего это тут стоите? Пойдемте скорее в дом! - Так куда мы едем? - видимо, уже не в первый раз спрашивает таксист. - В аэропорт, - отвечаю я. Таксист облегченно вздыхает и трогается с места. Да, вот такая вот необычная дамочка досталась вам, дорогой таксист (простите, не знаю вашего имени), в пассажиры. Дамочка, почти разменявшая третий десяток и не познавшая любви. Дамочка, плевавшая на всех и вся, особенно на себя. Дамочка, запретившая чувствам иметь право голоса. Дамочка, посвятившая себя работе… И много вы, дорогой таксист (Леон? Давид? Леонардо?), встречали на своем пути таких… дурех? Эх, а ты дуреха, Пушкарева. Я давно тебе это говорила. А ты не слушала. Вообще-то я теперь только тебя и слушаю… - Служил, Валерий Сергеевич. Я сначала в армию пошел, а уже потом только в универ. Потому что сначала нужно долг родине отдать, а потом уже учиться. Меня родители сначала отговаривали, но я сказал твердо: пойду! И пошел. - Молодец! - папа хлопает Дениса по плечу. - Наш человек. Видал, Коля? Зорькин хмуро кивнул в ответ. - Видишь! Армия из мальчишки делает мужчину! Верно, Петрович? - Верно, - поддакивает захмелевший Виктор Петрович — старый папин друг, бывший сослуживец, тоже полковник в отставке. - Без армии нельзя. - А вот за это надо выпить. Денис? - Валерий Сергеевич, я больше не буду, - он закрывает рукой чарку. - Так, отставить! У Катерины сегодня праздник и никакие отговорки не принимаются! - Ну, если только за Катю, - наконец, соглашается Денис и опрокидывает в себя папину настойку. - Приехали. Эй, женщина, вы меня слышите? Я вздрагиваю от прикосновения таксиста, который потерял надежду до меня докричаться и решил растормошить. - Да, простите, - быстро протягиваю ему купюру, даже не разглядев какую именно и выскакиваю из машины. - А как же чемодан? - доносится мне в спину. Возвращаюсь. - Простите… Просто ночь такая… - Понимаю, - улыбается таксист (Джон? Рафаэль? Фабио?). И вдруг начинает говорить на чистом русском языке, без акцента. - Знаете, бывают в жизни такие моменты, когда кажется, что все, что случилось: и хорошее, и плохое — в прошлом. Но это не так. На самом деле, жизнь только начинается. И начинается она прямо сейчас... Вот ваш чемодан. - Спасибо, - я все еще нахожусь в оцепенении. - Я Николай. Родился и вырос в Саратове. Простите… Я понимаю, вы сейчас не настроены на знакомство, - он замолчал и заговорил вдруг быстро. - Я просто уже больше года не слышал родной речи. А тут вы… Нет, я бы никогда не догадался, что вы из России. Просто вы когда вздыхали сказали: «Ох», - он неловко улыбнулся. - Только у нас так вздыхают, встрепенулся. - Простите, что задерживаю вас. Желаю вам удачи! - Спасибо, - ответила я ему в удаляющуюся спину. Вот, что со мной происходит такое? Почему я вспоминаю всю эту ерунду именно сейчас? Ведь все уже давно прошло. Отболело, перегорело, вытекло. И ничего не осталось. Так почему же, черт побери, я думаю об этом? О том, чего уже давно нет… Чертов Денис! Как же я его ненавижу!.. - Денис, ну куда ты пойдешь на ночь глядя? Оставайся у нас. Раскладушка имеется. Места всем хватит, - папа пьян, словоохотлив и несказанно гостеприимен. Денис тоже пьян, но не так весел, как накануне. Он серьезно кивает моему папе и обратно садится на стул. Свиридовы уже уехали. Мама проводила их до машины. И теперь быстро убирала со стола. Я ей вроде бы помогала, но не очень активно. Потому что все мое внимание было приковано к нему — к Денису. Он о чем-то переговаривался с моим отцом, и по-прежнему не улыбался. Я еще не видела такого Дениса. Серьезного. И слегка недоумевала. - Пушкарева, мне надо тебе кое-что сказать, - это Колька, дергает меня за рукав. - Коль, давай потом, завтра, - отмахиваюсь я. - Кать, это важно. - Коль, пощади меня, пожалуйста. Давай завтра, я так устала. Он смотрит на меня пристально, словно решая что-то для себя. - Хорошо. Давай завтра, - сдается он. - Лен Санна, Валерий Сергеевич, поздравляю вас еще раз с рождением дочери! Я, наверное, пойду. - Колька, оболтус, завтра же тебя в армию отдам! Будем из тебя мужика делать! - отец пьяно засмеялся. А Коля, не ответив ему ничего, вышел в коридор одеваться. Зорькин никогда не молчал на выпады папы. Никогда. Мне показалось это странным. И я кинулась за ним следом. Провожать. - Коль… Что он хотел мне сказать? Спросить или нет? - Кать… Он начал говорить, но замер на полуслове. За моей спиной стоял Денис, привалившись к косяку и зло смотрел на мои руки, которые поправляли колькин шарф, небрежно наброшенный на шею. - Коля, ты же собрался уходить? Вот и уходи. Что это с Денисом? Почему он так зол? Почему выталкивает Колю силой за дверь? Что с ним такое? - Катенька, - шепчет он мне, захлопнув за Колькой дверь, - ая-яй! - грозит пальцем. - Денис, ты не поможешь мне достать матрас? - доносится из комнаты родителей. - Конечно, Елена Александровна. Иду, - кричит он ей. - Спокойной ночи, Катенька, - а это уже мне, шепотом. Самолет взлетает вверх, оставляя позади себя сияющий морозными огоньками Берн и славный город Церматт с величественным Маттерхорном. Прощай Швейцария! У тебя почти получилось меня вылечить. Почти… Просто болезнь моя — неизлечима. У меня хронический морозный неврит. А еще сердечная неутолимость. И я в плену. И я тону. Но не ищите паники. Себя решительно ко дну, Себя одну. Себя одну Обрушу на Титанике. И я паду. И пропаду В просторах океана. И за собою уведу Себя одну. И ту беду, Что вяжется за мною, как лиана. Прощай, Швейцария! - выдыхаю я. И, наконец, разжимаю кулаки. Мы взлетели, и меня слегка отпустило. Больше лифтов я боюсь только самолеты. Ненавижу самолеты! И ненавижу Дениса… В тот далекий вечер две тысячи первого года я впервые решила завести дневник. Открыв новую тетрадку в клеточку, и забравшись под одеяло, я написала первые строки, и выглядели они вот так: «Сегодня я поняла две вещи: первая — я люблю Дениса, вторая — я совсем не знаю Дениса». Я тогда долго-долго сидела, склонившись над тетрадью, и думала. Впервые думала о том, что, возможно, мне стоит поговорить о своих чувствах с мамой, возможно, она подскажет мне, как быть. Во мне тогда зародилось сомнение. Маленькое, крохотное сомнение, что любовь, наверное, не так хороша, как малюют ее в сказках… Я еще не спала, все ворочалась с боку на бок, когда скрипнула дверь и в мою комнату вошел какой-то силуэт… Что было потом, я не совсем отчетливо помню… Тяжелые руки хватали меня, делали больно… Горячие губы разили неприятным запахом, они жгли мое тело, проникали в рот. Я задыхалась. Я барахталась, как рыба, вылетевшая на грязный песок. Скрипнул диван. Огромное тело придавило меня, вжало в простынь. - Нет… Отпусти… - шептала я, с ужасом осознавая, что за стенкой мои родители, и что они могут услышать, что… Он сдирал с меня одежду, особо не церемонясь, и не вслушиваясь в мои протесты. Я давилась слезами, давилась своими криками. И уже даже почти прекратила попытки вырваться… И вдруг… - Черт! Не могу... Я не хочу… - он слез с меня, брезгливо поморщившись. Я слышала, как зашуршала его одежда, звонко застегнулась молния. И он ушел… Я лежала голая… Нет, это не одежду он с меня содрал, а кожу. И теперь меня нет… Не может быть меня здесь… сейчас… Это все не со мной… Так ведь? Глухие рыдания сотрясли подушку. Одеяло сжали кулаки. Ноги смяли простынь, она жалобно зашелестела и выронила на пол тетрадь, открывшуюся на первом листе. «Сегодня я поняла две вещи: первая — я люблю Дениса, вторая — я совсем не знаю Дениса». Я проснулась в холодном поту. Самолет садился на посадку. Пассажиры сидели на низком старте, готовые выпорхнуть из железной коробки наружу. Взъерошив волосы и протерев сонные глаза, я выглянула в окошко. Ну, здравствуй, Москва! Почему-то я счастлива снова тебя видеть. Даже странно как-то… А на улице была слякоть. Ветер разносил по городу мокрый снег или же снежный дождь. И почему-то именно сейчас я вдруг успокоилась и даже посмеялась над своими ночными страхами и над старой, вымершей уже давно, как мамонты и динозавры, влюбленностью в какого-то Дениса — далекого и неважного негодяя. И проезжая мимо спешащих на работу пешеходов, по утренней Москве, я вдруг неожиданно вспомнила, какое жалкое лицо было у Андрея Жданова, когда он узнал, что я собираюсь замуж за Воропаева. Жалкое, пьяное… смешное выражение лица… Нет, пожалуй, пора прекращать эти игры в сыщиков. Малиновский отмщен, а Андрей… Андрею тоже досталось. Он с горы упал… Я довольно улыбнулась своей шутке, и решила, что точно после Нового года раскрою все карты, вытащу «Зималетто» из кризиса и верну акции их законным владельцам. Мне чужого добра не нужно. А вот Денис… С Денисом стоит разобраться. Раз и навсегда. Чтоб не путался больше под ногами. И не вводил моих родителей в заблуждение. «Черт! Не могу... Я не хочу» - противно стучит в висках. Я обхватываю себя руками, прячась от пронизывающего холода. Мне всегда холодно, когда я вспоминаю ту ночь… Мой двадцать первый день рождения... После которого я умерла... Нет, умерла я не физически. Физически я проснулась на следующий день и даже смогла выдавить из себя улыбку родителям и Денису, чувствовавшему себя явно неловко, и съесть завтрак. А затем пойти в университет и сдать зачет по бухгалтерскому учету. Зачет. Учет... Смешно. - Кать, - Денис перехватил меня после зачета (сам он, кажется, сдавать в тот день ничего не собирался), - то, что было вчера... Ты прости. Я перебрал лишнего... Вот... и... - Все в порядке. Я все понимаю, - я улыбнулась ему прямо в глаза, ясно-ясно, точно так же, как и он улыбался мне, когда врал. - Правда? - он растерян. - Ага, - я задорно киваю головой и хвастаюсь своей зачеткой. - Смотри, сдала, последний. Теперь экзамены! - Да, - соглашается он неуверенно. - О, а вот и Колька! Пойду узнаю, как он сдал, - я даже нахожу в себе силы подмигнуть Денису. - Кать, а на выходных ты... Он что, еще рассчитывает на то, что я с ним куда то пойду? Видимо, мое лицо сказало лучше любых слов. Не знаю, что он там прочел, то ли презрение, то ли негодование. Но Денис вдруг что-то невнятно промямлил и отступил на шаг назад. - Давай потом, - отмахиваюсь, как от ненужной вещи и иду к Зорькину. - Вы поссорились что ли? - сходу спрашивает меня Коля. - Или он тебя обидел? - Нет. А должен был? - Да нет... - Коль, что ты собирался мне вчера сказать? - А... Ерунда, Кать. Не бери в голову... Хотел еще раз поздравить. Колька, Колька... Он тогда мне ничего не сказал, не признался в том, что подслушал разговор Стаса - друга Дениса, с Ленкой, нашей однокурсницей. Они делали ставки - переспит ли Денис со мной до Нового года, со мной! - с той, что спит только с учебниками. Колька не рассказал мне этого тогда... А жаль. Очень жаль, что не рассказал. Потому что тогда мне не пришлось бы умирать еще раз, через месяц, когда тот самый Стас решил вдруг то ли покаяться, то ли поиздеваться, поведав мне историю их спора от начала и до конца, в красках, не скупясь на эпитеты. «Черт! Не могу... Я не хочу» - проносится ветер над головой. Я поспешно вытаскиваю ключи из кармана, открываю домофон, втаскиваю чемодан в подъезд. Снова лифт. Снова холод. А на пороге своей квартиры я понимаю, что дверь не заперта, и более того - там, за дверью раздаются голоса. Так... это, кажется, папа, мама... и Денис.