Не сегодня

Непонимание. Откровенное непонимание того, что происходит в его голове. Дышать стало гораздо легче. Этим утром проснулся с осознанием: не нужен алкоголь, для того, чтобы не проклинать свое существование. Да и давно уже не нужен. Все меняется? — Ты первый позвонил? Кто ты, и что ты сделал со старым Адрианом? — видеть Нино таким удивленным и счастливым одновременно стоило любых издевок. — Наверное, я и есть старый Адриан. Как ты, чувак? Ляиф просиял еще сильнее. Просто перед глазами постоянно была Маринетт, куда бы он не посмотрел. Вот он видит ее разъяренный взгляд наряду с извечной прищуренными бровями по правую сторону от холла, когда Роу кладет руку ему на плечо, и практически ликует, краем глаза замечая резкое приближение брюнетки. Девушка явно злится, и сейчас это почему-то не раздражает, а заводит. Планерка, чертова планерка, на которой приходилось сдерживаться изо всех сил, да и Маринетт абсолютно не помогала, надев гребаную обтягивающую юбку. Не то, чтобы становилось легче от узких брюк, которые девушка носила чаще всего, однако тогда Агрест хоть как-то умудрялся вести себя сдержанно. Не удержался ни в первый, ни во второй раз. Отчаянно. Как раньше мог считать ее не привлекательной? Очевидно, только пытался так считать, ибо как и внешне, так и внутренне, девушка была невероятно красивой. Не похожей на типичных моделей, вроде Роу, однако в то же время сияющей своеобразным превосходством, заставляя восхищаться ею. Адриан не был слепым, просто раньше заставлял себя не замечать всего этого. Заставлял себя ненавидеть все, что находилось рядом. Перед глазами Маринетт, а не мама, и конкретно за это он почему-то себя не винит. Он, почему-то, счастлив. Не может, конечно, с уверенностью сказать, что его полностью отпустило чувство вины, все-таки оно чересчур глубоко и сильно впилось в сознание, и мама временами посещала мозг мрачными мыслями, однако сейчас Адриану казалось, что эту ситуацию можно исправить. Все поправимо. Оказаться прижатым к стене по возвращению в номер вовсе не входило в планы. Планерка была длинной, и благодаря некоторым крайне возбуждающим событиям он даже и не рассчитывал на сон, но вот есть хотелось до одури. По-тихому смыться от надзора отца и съесть черт-возьми-очень-вредную-для-фигуры-ты-что пиццу? Да. Маринетт предотвратила возможность сделать это. — Какого черта? — разъяренная, со сбитым дыханием и покрасневшими щеками, рассматривать ее было очень плохим решением. Девушка злится, отчего джинсы вновь становятся слишком узкими. Черт возьми. — Эм… ты о чем? — конечно же, Адриан понимает, о чем она. Дикий взгляд Дюпен-Чен на планерке говорил о том, что Агресту придется ответить за распускание рук. Что ж, в любом случае, оно того стоило. — Не прикидывайся. Ты прекрасно знаешь, о чем я, — Маринетт вновь покраснела, очевидно, вспоминая произошедшее двадцать минут назад. — Хорошо, и насколько же коварной будет твоя месть? — О, поверь, она будет коварной. — Даже боюсь предположить. Поди заставишь меня съесть весь запас брокколи? — именно, Агрест, думай о брокколи и о других абсолютно не возбуждающих темах. Перебей впечатление от миниатюрного тела, которое продолжало прижимать его к стене. Ни черта не выходит, по правде сказать. — Я не настолько предсказуема. — Я и не сомневался в этом. Словно неожиданно для самой себя, Дюпен-чен отпускает его руки и проводит своими по груди Адриана, заставляя того со свистом втянуть воздух. Черт побери, почему он так реагирует на простое прикосновение? Агрест же модель, его довольно часто так или иначе касались. Вероятно, ему не стоит забывать о том, что это Маринетт. Как и том, что она по-прежнему перед глазами постоянно. Брюнетка наклоняется и целует его в шею, едва касаясь губами, заставляя блондина замереть. Брокколи. Брокколи. Брокколи! — На самом деле я пришла поговорить, — Дюпен-чен отходит с таким видом, словно оторваться от него стоило ей больших усилий. Адриана тянуло к ней неведомой силой, отчего ее вид вызывал приятное тепло, разливающееся вдоль позвоночника. Маринетт тоже тянуло к нему? Они это не обсуждали. Черт побери, давно пора. — Вероятно, ты хочешь начать? — спрашивает, отворачиваясь. Снимает пиджак, украдкой замечая, как пристально наблюдает за ним брюнетка с долей беспокойства в глазах и… нет, ему не стоит думать об этом, когда девушка по-прежнему стояла слишком близко в обтягивающей юбке. Адриана вовсе не прельщала обязанность постоянно сдерживать себя, именно поэтому ему хотелось, чтобы этот разговор уже наконец завершился и разъяснил все детали. — Мне бы хотелось, чтобы ты начал первым. Просто мне… эм, непонятно, как себя вести, после того, что произошло между нами, — она говорила надрывно, будто каждое слово давалось ей с трудом. Очевидно, Маринетт не привыкла обсуждать подобное. Он тоже. Дюпен-чен прячет горящие щеки в руках и качает головой, — А знаешь, что? Забудь. Я зайду позже. — Нет, ты не уйдешь, — срывается с места, поймав ладонь девушки. Сколько раз он уже останавливал ее излюбленную манеру скрываться в самый неподходящий момент? Не сосчитать. Агрест осознает, что не может сформулировать то, что чувствует. Вероятно, Адриан знает, что чувствует, однако признаться в этом не мог не то, что ей, даже самому себе. Вновь ненавидит себя: в очередной раз невидимая преграда мешает ему жить дальше и так просто довериться кому-то, однако он понимал — Маринетт именно та, кому стоит доверять. Та, кому он хочет доверять. И, возможно, со временем, сможет быть с ней максимально открытым. — Есть вещи, которые я чувствую к тебе. Эти вещи, как и ты, очень важны для меня, но я не готов озвучить их. Не сейчас, по крайней мере, ведь вся эта чертовщина с письмами и с моей ненавистью… Я просто хочу, чтобы ты была рядом, — на выдохе. Если еще месяц назад Агресту сказали бы, что он будет делать Дюпен-чен недопризнание, то блондин счел бы того сумасшедшим. Но вот он. Стоит перед ней и эти слова становятся самыми правильными, что он произносил за последние три года. Лицо брюнетки просияло в понимающей улыбке. (Она, черт возьми, действительно поняла его?) — Ты делаешь большие шаги, — было единственным, что она сказала. И блондин вспомнил слова: «Ты хороший человек, Адриан, пусть и пытаешься показаться совершенно другим. И когда-нибудь я докажу тебе это». Во всяком случае, он надеялся.

***

Половину дня Маринетт провела у Адриана лежа в постели и разговаривая ни о чем. И это было абсолютно самым приятным моментом за последние несколько месяцев (за исключением, разве что, поцелуев, когда мозг отключался и не оставалось совершенно ничего кроме ощущений его губ и скользящего языка). С каждым словом она узнавала его лучше, того человека, каким он был до случившейся трагедии и которым становится вновь. И, боги, в такого человека невозможно не влюбиться. Серьезно, конкретно сейчас чувства, которые девушка испытывала, становились несколько оправданными. Потому что Адриан был чудесным. Совершенно не такой, каким Маринетт его считала, набравшись стереотипов о «богатеньких папенькиных сыночках». Или же о пьяницах. Во время разговора Агрест неожиданно спросил: — А что насчет твоего отца? Ты говорила, что он… — Я хочу с ним увидеться, — перебивает его, ибо явно не хочет слышать продолжение, каким бы оно не было. Теперь понимает, насколько глупой и опрометчивой она была, выгнав родного отца из дома. Конечно, нельзя назвать его поступки правильными и оправданными, однако так импульсивно и без разбирательств поступать тоже не стоило. Чувство вины разъедало ее, что позволяет лучше понять Адриана, живущего с этим чувством на протяжении достаточно большого количества времени. С ним она многое стала понимать. — Хочу выяснить все, потому что на самом деле так ничего и не узнала. Была слишком ослеплена яростью. — Если хочешь, я могу это устроить, — всерьез задумывается над предложением Агреста, отведя взгляд в сторону. — Не стоит. Я встречусь с ним, когда прилечу. Сейчас… не думаю, что готова. Габриэль Агрест решил вновь собрать всех, уже вечером, на очередное собрание. Его перфекционизм уже всерьез поднадоел, однако никто перечить не стал. На этот раз он решил собрать только ассистентов, что, по мнению Маринетт, делать совершенно необязательно. Их и так человек пятнадцать, да еще и каждый из них диктовал расписание своей модели, неужели Агрест думает, что те ничего не запомнили? Он чересчур дотошный. Около входа в кабинет начальника Дюпен-чен встречает Натаниэля — персону, которую хотелось видеть в самую последнюю очередь. Странно, ведь раньше в такой критерий подходил лучше всего Адриан. В очередной раз поражается тому, как сильно все изменилось. И почему даже когда она смотрит на Куртцберга, мысли Дюпен-Чен невероятным образом постоянно возвращаются к блондину? Сейчас совсем не время думать о нем. «Всегда время» — шепчет ей подсознание и Маринетт старается переключиться на что-то. — Не знаешь, по какому поводу собрание? — спрашивает у рыжего, входя в кабинет. Уже почти все собрались, за ними шло еще несколько человек. Габриэль, скрестив руки на столе, свысока разглядывал ассистентов пока те усаживались на свои места. Впрочем, ничего удивительного. Его взгляд крайне редко выглядел как-то иначе. — Не знаю, — загадочно пробубнил Нат, когда Маринетт уже почти успела забыть свой вопрос. Слишком часто думает не о том. — Не буду тянуть сегодня. Причина собрания никак не касается предстоящего показа, думаю это очевидно, раз тут только вы, — Габриэль, выжидая короткую паузу, изящно поднимается с кресла, — Это касается вас. Точнее, вашего непрофессионального и низкого поведения. Дюпен-Чен недоуменно приподнимает брови, совершенно никак не предполагая, что Агрест затронет подобную тему. Ей казалось, что такие люди, как он, не допускают промахов и ошибок в своем деле и людей, способных хоть как-то провиниться, не держит при себе. — Вы знаете, что я не приемлю отношения в своем бизнесе. Однако, до меня дошла интересная информация о том, что кто-то из вас, — он выделяет последнее слово, приговаривая его так, словно они являлись грязью под его дизайнерскими туфлями, — Посмел пренебречь правилами. Сердце Маринетт пустились вскачь. Нет, не может быть такого, чтобы он говорил о ней. Не может ведь? У них с Адрианом нет даже полноценных отношений, так, взаимное влечение и вряд ли бы тот стал делиться этим с отцом за чашечкой зеленого чая, ибо у тех слишком «приятельские» взаимоотношения в последнее время. — К сожалению, а может быть и к счастью, я пока не знаю, кто это, однако когда узнаю, поверьте, проблем вы не наберетесь. Перед глазами плыло от страха и недоумения. Как? Как он смог узнать, ведь их практически никто не видел, кроме разве что… Натаниэль. Первой мыслью было закричать на рыжего, так бездумно молотящего языком направо и налево однако, раздумывая над тем, что конкретно собирается ему сказать, осекается. Зачем только усугубляло ситуацию? Куртцберг не из тех людей, которым стоит доверять и просить его сохранять молчание не имеет смысла. Уж лучше притвориться, словно она понятия не имеет, о чем идет речь и оставаться спокойной внешне. Внутри ярость же буквально разрывала, не давая полноценно дышать. Словно большой ком встал в горле и девушка практически задыхалась от переполняющих эмоций. Стоит ли говорить об этом Адриану? Стоит ли вообще переходить границы и контактировать с ним столь тесно? Ведь в противном случае ее уволят, а лишаться такой работы ни в коем случае нельзя. В голове безбожно прозвенели слова Адриана «я хочу, чтобы ты была рядом» и брюнетка выдохнула. — Конечно же, оно того стоит. — Ты о чем? Озирается, поздно осознав, что рассуждает вслух. Голубые глаза Натаниэля не скрывали доли любопытства и нетерпения, и Дюпен-Чен едва сдержала порыв вновь выругаться. — Так, ни о чем, — ну да, Маринетт, молодец, твой ответ совсем не загадочный и абсолютно точно не вызовет лишних подозрений у рыжего. Просто браво. Срывается с места, совершенно не имея какого-либо представления о том, что делать дальше. Раньше она считала Куртцберга своим единственным другом здесь. Сейчас же не хотела иметь с ним абсолютно ничего общего, ибо этот человек раздражал до безумия. Что насчет Адриана… Маринетт вляпается в неприятности, если продолжит это, однако учесть всю ситуацию, то она уже вляпалась. В любом случае — избегать блондина не выход, что не говори. Да и желания никакого нет делать это. Нужно срочно что-то предпринять.