Не сегодня

Я очень рада, что ты наконец готова поговорить с ним. Он правда сожалеет. Откидывает телефон на кожаное кресло, все еще сомневаясь в правильности своего решения. Каждый заслуживает второй шанс, верно? Маринетт никогда не воспринимала всерьез подобные слова. «Второй шанс, чтобы вновь совершить предательство» — думалось ей, однако за последние несколько дней взгляды Дюпен-Чен резонно изменились. И она не уверена, что в лучшую сторону. В чем же дело? В чертовом Агресте. Это так очевидно. Его присутствие в ее жизни всегда было проблемой (успокаивать себя мыслями о высокой зарплате — неэффективно). Сейчас присутствие Агреста ощущалось гораздо острее. Убейте Маринетт за то, что это произошло, но Адриан каким-то образом сумел забраться к ней в голову. Она теперь понимала его. Причину, по которой он стал совершенно другим. И, очевидно, если Нино до сих пор за него держится, то тот Адриан был поистине хорошим человеком. Так думает его мама. Вчера, когда Габриэль на время вышел из своего кабинета, разговаривая с кем-то по телефону, Дюпен-Чен осталась одна. Помятый листок бумаги, лежащий на полу, привлек ее внимание. Моему любимому Адри — прочитав первые три слова, Маринетт вздрогнула. Это была предсмертная записка. Только почему она валялась на полу? Видел ее Адриан? Кладет на место, не забыв сфотографировать содержимое. Не осознает, что вновь лезет, куда не надо, однако необходимость помочь этой семье так яро горела в ней. Потому что они похожи. Иначе почему постоянно возвращает мысли к себе? Даже когда брюнетка находилась в компании Натаниэля, ее сознание было далеко. — Ты точно впервые играешь? — пораженно спрашивает рыжий, когда Маринетт забивает…тринадцатый? Сбилась со счета. — Я просто быстро учусь, — пожимает плечами. На самом деле, она представляла, что теннисный мяч — это голова Адриана, что помогало вкладывать всю агрессию в удар. Вызывало надсадное чувство удовольствия. — Ты витаешь в облаках. Спустись на землю, Мари, — надсмехается, конечно же. Вряд ли ему было так смешно, если бы он узнал, о чем именно она думала. — Тем не менее, я умудряюсь забивать тебе раз за разом, так что да, не удивляйся тому, что это наскучило, — отвечает Дюпен, переделывая хвост, из которого так и выбивались короткие пряди. Ее прическа — сплошная катастрофа. Ее сознание — не лучше. — Мы можем поиграть во что-то другое. — Не бильярд, уж точно. Натаниэль пожимает плечами, в то время как брюнетка не находит занятия лучше, чем пробуждение в своей голове воспоминаний об Агресте, которые вызывают отвращение. Он вызывал. —Ты действительно думаешь, что имеешь права заходить в мой номер без стука? — Ваш отец… — Мне похрен на него. Я терплю его только потому, что он спрятал от меня контракт и я не могу его сжечь. Он запрещает мне пить, и самый ужасный его поступок — он нанял для меня лохматую гребаную башку, которая постоянно таскается за мной, как хвостик и контролирует каждый мой шаг. Я терплю осознание всего этого еле как. Тебя терпеть не обязан. Грубо выталкивает ее из номера, схватив за локоть. Маринетт практически задыхается от возмущения, ибо чертов Адриан каждый раз невероятным образом умудряется переходить все границы дозволенного. У нее и так низкий болевой порок, кожа покраснела. Да как он вообще посмел коснуться ее?! Кретин, ублюдок!  — Я должна проверить тебя! — кричит в закрытую дверь. Не заморачивается на том, как должна обращаться к нему, потому что, черт возьми, надоело. Он же не заморачивается. — Засунь эту хрень себе в рот и покажи папочке. Он оценит.

***

—Тебе так лучше. Можешь не стирать. Шокировано открывает рот, замерев. Чувствует, как в глазах начинает печь из-за аллергии. Он. Облил. Ее. В самом деле. Чертовым цикорием. — Ты облил меня! — неверяще. Все еще не может осознать. — Да неужели? А ты принесла мне невкусную еду и испортила настроение. Мы квиты. — Ублюдок. — Ого, малышка Дюпен-Чен умеет ругаться. Нехорошо. Рубашка мокрая насквозь. Противно. Находиться здесь — противно. Ее тошнит от одного взгляда в его сторону. Вот она. Привычная ненависть. Впервые так рада ей. Просто потому что именно ее Маринетт должна чувствовать по отношению к Адриану. Она правильная, приводящая в чувство. Уже через несколько часов они вылетают в Милан, и вместо того, чтобы собирать вещи, Дюпен-Чен тратит время, думая об Адриане. Снова. В отличие от Рима, где удавалось выбить свободные дни на то, чтобы насладиться итальянской столицей (Маринетт ни разу не сделала этого), график Милана намного тщательнее прописан, ибо официально премьера линии одежды Габриэля Агреста выпускается в Милане. Что значительно отличается. В Риме их созывали в большей части на интервью — пустая трата времени, потому что ни первый, ни второй Агрест не хотели раскрывать подробности личной жизни, только постоянно отнекивались и переводили тему. График Адриана забит полностью. Рассчитан до минут. В связи с чем брюнетке придется видеться с блондином еще чаще. Восторг. Покидает холл, возвращаясь в номер. Находит в телефоне несколько смс от Альи, после чего решает позвонить ей по FaceTime. —Привет, Мари! Не думала, что ты позвонишь, — уже спустя несколько секунд на экране смартфона виднеется счастливое лицо шатенки. — Ты отправила мне семь сообщений с просьбой позвонить. Даже боюсь представить, что бы ты сделала, если я проигнорирую их, — иронично отвечает Маринетт. Алья смеется, закидывая голову назад. — Что ж, я добилась своего. Как у тебя дела? Глубоко выдыхает перед тем, как начать свою длинную тираду. Именно это ей нужно уже давно — выговориться. — Ты позволяешь ему влиять на себя. Это глупо, — ответила Алья, после того как Маринетт посвятила ее. Явственно, упустив момент с недопоцелуем. — Не очень приятно, когда тебя толкают за дверь. И это только начало, — испускает тяжелый вздох. Стоит ей только подумать о том, что в Адриане есть что-то человечное, как он тут же опровергает это. — Обещай мне, что не будешь унывать в Милане и затусишь там с каким-нибудь горячим итальянцем. — Отношения на одну ночь не входят в мои планы, ты же знаешь. — Можешь переспать с ним дважды, — хмыкает Сезер, заставляя Дюпен-Чен смеяться. Как же ее не хватает. Закончив разговор, отправляет смс маме и собирает вещи. Решает сходить куда-нибудь прогуляться, все-таки последние часы в столице. Берет алкотестер и замирает напротив зеркала. Не хочет туда идти, ибо впервые будет чувствовать не злость, а…неловкость? Смущение? Они, черт побери, почти поцеловались. И она не останавливала. Это он остановился. Он придурок. И ты просто испугалась его тогда, а не хотела поцеловать. Ты потеряно озиралась, а не любовалась его изумрудными глазами и манящими, приоткрытыми губами. Ты терпеть его не можешь и смотришь на него, как на избалованного напыщенного мерзавца, а не довольно привлекательного и сексуального мужчину. Что она несет? Оправдывается перед собой, как это бессмысленно. Собравшись с мыслями, заходит в номер. Темно и оглушительно тихо. Дверь балкона открыта, где и находит блондина, стоящего к ней спиной. Задумчиво смотрит в небо, держа в руках бутылку мартини. Он же не пьет его, верно? За все недели он ни разу не ослушался. Да, был близок к этому, но не ослушался. Маринетт уже было открывает рот, однако Агрест говорит первый: — Ты правда думаешь, что я могу еще все исправить? То, как окружающие ко мне относятся…я не знаю, — поднимает свободную руку к лицу, потирая глаза. Он явно говорит не с ней. — Знаю, знаю. Ты скажешь, что мне просто стоит извиниться, но…как? Отец, Хлоя, да даже Дюпен-Чен, все они ненавидят меня. Я не могу просить прощения, когда сам себя не простил. Хмурит брови, чувствуя, как ненависть исчезает. Действительно пытаешься его презирать? Заставишь вести себя, как законченная стерва? Хватит. Он отхлебывает алкоголь из бутылки, а брюнетка думает о том, что у Габриэля не будет сегодня времени, дабы посмотреть на результат теста. С той стычки в коридоре, когда Агрест старший кричал на весь холл слишком много, Маринетт осознала, что больше не может ненавидеть Адриана. Не имеет право. Кто она такая, чтобы осуждать его? Всего лишь девушка, в глазах которой люди не могут совершать ошибки. Не могут поступать неправильно, иначе становятся «плохими». Всего лишь девушка, которой пора повзрослеть и перестать видеть мир черно-белым. — Почем ты молчишь?.. — поворачивается и замирает. В глазах потерянность и опустошенность. Никаких эмоций. Лишь вялые попытки спрятать мартини за спиной, — Я думал, что тут Нино, — откашливается. Брюнетка не отвечает, чувствуя такую же пустоту внутри себя. Какую-то надсадную. И сил на издевку совсем нет. А у него нет сил на ответ. — Полгода назад мой отец начал активно выпивать. Мог пропадать днями, а когда приходил, то вел себя совершенно ужасно, — медленно подходя к Адриану, говорит. Не в силах остановить себя, — в основном кричал, а потом вырубался на диване. Адриан слушает внимательно, не переставая смотреть на нее, что Маринетт невольно запнулась. — Было неприятно смотреть на него в таком состоянии, а когда он постоянно начал так себя вести, то я разучилась смотреть на него не иначе, как без отвращения. Веришь, или нет, но я легко возненавидела его. Собственного отца. Последней каплей стал день, когда он сломал дверь. Сначала я растерялась, но потом выгнала и в грубой форме запретила ему приближаться к нам. Останавливается рядом с Агрестом, рассматривая чистое звездное небо, чувствуя его пристальный взгляд на своем виске. — Из-за чего он начал пить? — невинный вопрос каким-то образом ставит в тупик. Маринетт в тупике уже давно. И вряд ли в этом виноват отец, Адриан или кто-либо еще. В этом виновата она сама. — В том то и дело, что я не знаю. Даже не пыталась узнать, что творилось у него на душе, что заставляло его выпивать, вызывало желание забыться, перестать думать. Потому что мой папа совсем не тот, кто будет напиваться в хлам по собственному желанию, — в голове кричит очевидное, то, что должна была осознать уже давно. Окончательно и бесповоротно — она виновата. Потому что даже не пыталась понять. Бесконечно осуждала каждого, — и мне кажется, что ты тоже не из тех людей. Вернее, я знаю это. Блондин непонимающе щурится, словно говоря «Откуда, черт возьми?». — Твой отец был слишком откровенным, когда отчитывал тебя в коридоре. — О нет, не напоминай, — устало стонет, откидывая голову назад. Маринетт усмехается, в следующий момент сжимая губы в тонкую полоску. Самый странный разговор, что у нее был. — Глядя на тебя, я поняла, что, возможно, с мои отцом еще не все потеряно. Может, мне стоит быть к нему снисходительнее и дать второй шанс. «Каждый заслуживает второй шанс». Ей пора поверить в это. И Агресту тоже. Письмо. Он наверняка понятия не имеет о его существовании. — Я думаю, что тебе стоит это прочесть, — нервно тараторит, листая галерею. Снова и снова лезет туда, куда не надо и совершенно не удивится, если Адриан вновь припомнит ей это. Найдя сфотографированный текст письма, подает телефон Агресту, протерев вспотевшие ладони о ткань брюк. Пути назад нет, но плохо ли это? Письмо изначально принадлежало ему. Может сейчас Маринетт стоит уйти? Оставить Адриана наедине со своими воспоминаниями? — Боги, это ее почерк, — ошарашено подмечает блондин, схватив телефон двумя руками так, словно он является для него бесценным сокровищем. Технически, так оно и есть. Я не могу просить прощения, когда сам себя не простил. Не держи на себя зла, Адри. Я никогда не держала…