Забыть и полюбить?

Прошла неделя с тех пор, как Эрик вернулся в поместье, но он до сих пор ничего не вспомнил. Сьюки сражалась с беспокойством, безнадежностью и растущей нежностью, пробуждавшейся в сердце каждый раз, когда он был рядом. Как будто в этой нежности было что-то новое… Конечно, она всегда… испытывала к нему какие-то чувства. Больше, чем следовало. Эрик не отвечал на них взаимностью, никогда. Но Сьюк никак не удавалось избавиться от этой… надежды. От жажды быть с ним. Для женщины, в жизни которой было столько потерь, она сумела сохранить больше детского идеализма, чем стоило ожидать. Где-то в глубине души она до сих пор непоколебимо верила в счастливые концы. В то, что хорошее поведение вознаграждается. Наверное, поэтому она всегда делала все, как желал отец. И поэтому изо всех сил ждала, когда же Эрик решит, что все-таки хочет быть ей мужем по-настоящему. И поэтому же она никогда не говорила ему прямо в лицо, что чувствует. Лучше она сама закроет эту дверь, чем это сделает Эрик. «Не начинай надеяться снова. Когда он вспомнит… все вернется к прежней ситуации». Сьюки лежала на своей любимой кушетке на спине, глядя на расписной потолок. Но когда раздались тяжелые шаги по мраморному полу, она села и прижала к груди книгу, которую читала. — Сьюки? — Эрик вошел в комнату. Он выглядел бодрее, взгляд был яснее, чем всего несколько дней назад. Он довольно много отдыхал, иногда ел в своей комнате. Все это явно сказывалось на его здоровье. — Я читаю, — сказала она. — Что? — Нору Роберте. — По-моему, я о ней не слышал. А может, и слышал… Откуда мне знать. Сьюки невольно рассмеялась: — Сомневаюсь. — Я обычно такое не читаю? — Мне кажется, ты вообще мало читаешь что-то, что не касается бизнеса. — Правда? — Обычно ты весьма уверен в том, кто ты и каким себя видишь. Что ты сам думаешь? — Я… Не могу представить, как учился в университете. Но такого не может быть. Если я занимаю такое высокое положение в компании, я должен был учиться. — Нет, ты не учился в университете, — сказала Сьюки, решив, что это подтвердить можно. «А подтвердить, что ваш брак — не такой, как ему кажется, нельзя?» Она стиснула зубы, прогоняя непрошеную мысль. Все надо делать по порядку. И она собирается поговорить с Эриком об этом. Собирается положить конец их браку. Но Сьюки сомневалась, что прямо сейчас ему будет полезна или приятна новость о разводе. Особенно учитывая, что им нужно скрывать его состояние. Особенно когда больше заботиться о нем некому. У него нет другого близкого человека, который мог бы ему помочь. — Тогда как… Я знаю достаточно, чтобы понимать, что обычно все происходит не так. — Эрик потер подбородок. Я не знаю подробностей, извини, — ответила Сьюки, пытаясь не обращать внимания на прилившую к щекам от неловкости кровь. — Знаю только, что ты работал на моего отца, на его компанию. Неквалифицированным работником. Ты был еще подростком, даже не закончил школу, сразу пошел работать. В компании ты сделал что-то, что привлекло внимание моего отца, и после этого он начал за тобой присматривать, учить. Он привязался к тебе и стал готовить тебя себе на замену. — Моя семья была не богатой, — сказал Эрик; его глаза казались странно опустевшими. — Это я знаю. Я из Швеции. Мы были очень бедны. Я приехал сюда один. Сьюки внезапно поняла, как мало о нем на самом деле знает. То, что он из Швеции, она знала, конечно, но больше ничего — ни о его семье, ни о биографии. Это осознание ее поразило. Однажды он появился в ее жизни и с этого момента стал ее идолом. Пока в один прекрасный день она не поняла, что Эрик никогда не будет в точности таким, как в фантазии, которую она создала в душе. У нее не было сомнений в том, почему Эрик на ней женился. Плюсы их союза были очевидны. Ее отец умирал и хотел быть уверен, что о ней позаботятся. Он предложил ей в приданое компанию и поместье и поставил временные ограничения на их брак, чтобы заставить их попытаться всерьез. Все было логично. Но Сьюки вдруг поняла, как нелогична она сама. На что она надеялась? Каких результатов она ждала? Каким она воображала Эрика? В том-то и была беда: все, что она о нем думала, было плодом воображения. Сидя в библиотеке и пытаясь заново сложить представление о Эрике, без фантазий, она поняла, сколько кусочков головоломки не хватает. От этого она почувствовала себя… маленькой. Эгоистичной. Как будто она всегда видела в нем только объект для фантазий, который существует лишь для реализации ее девичьих грез. — С тобой все в порядке? — спросил он. Сьюки моргнула: — Да. А что? — Ты выглядишь так, словно тебя по лицу шлепнули макрелью. Она попыталась рассмеяться: — Извини. Я просто… Оказывается, я знаю о тебе не так много, как должна бы. Теперь, когда мне приходится думать про заполнение пробелов в твоей памяти, я вынуждена пересматривать свои знания. Эрик нахмурился: — Думаю, в этом есть доля и моей вины. И возможно, львиная. — Это неправда. Мне кажется, вина тут полностью моя. — Теперь я не могу тебе помочь. У меня нет никаких ответов на твои вопросы… — Я этого и не ожидаю, — ответила Сьюки, чувствуя слабость. — Но кое-что я знаю, — заявил Эрик, расправив плечи, с решительным блеском в глазах. Ей сразу стало легче. Теперь он был похож на Эрика, которого она знала всегда. Проницательный, решительный, всегда управляющий ситуацией. — Это внушает надежду, — сказала она. — Я знаю, что сегодня мы будем ужинать на веранде. И на ужин будет лобстер. И это твое любимое блюдо. — Откуда ты это знаешь? Всего пару дней назад ты не знал, что любишь сам! — Странным его знание было даже не из-за отсутствия памяти: Сьюки сомневалась, что даже прежний Эрик знал или интересовался тем, какую еду она предпочитает. — Я вполне способен задавать вопросы. Наверняка лучше, чем неделю назад. Вся моя жизнь сейчас зависит от ответов, а они — от качества вопросов. Я постарался расспросить наш персонал и выяснить некоторые подробности о тебе. — Это было необязательно… — в легкой панике ответила Сьюки. Ей словно вручили совершенно незаслуженный подарок. — Я понимаю. Но ты моя жена. И к тому же ты все это время после аварии обо мне заботишься. — Не только я. Приходила медсестра. И врачи… — Уже одно, что ты здесь, бесценно. — Эрик улыбнулся. Эта улыбка отозвалась у Сьюки в самой глубине души. В груди у нее сжалось, сердце затрепетало. Почему она всегда так реагирует? Эрик протянул ей руку, встречая ее взгляд. Сьюки покосилась на его ладонь, словно это была ядовитая змея. — Я веду тебя к лобстеру, а не навстречу злому року, — сказал он. Сьюки все еще колебалась, почему-то чувствуя, что не заслуживает прикасаться к нему. Как будто это право женщины, которой не существует. Преданной жены, которой она не была. Преданной жены, которой она могла бы стать, если бы Эрик стремился быть настоящим мужем. А может, она просто наделяет ситуацию ложным смыслом. Это просто ужин. И просто его рука. Сделав глубокий вздох, она обхватила его пальцы своими. По коже словно заплясали молнии, а потом разбежались по всему ее телу, лишая дыхания и вызывая слабость в коленях. Она не прикасалась к Эрику со дня их свадьбы. И ни к какому другому мужчине тоже. У нее были сомнения, что она вообще к кому-нибудь прикасалась… Еще один глубокий вдох понадобился, чтобы изо всех сил скрыть ее реакцию на мужчину. Но тут же она совершила страшную ошибку. Она подняла глаза, встретила его взгляд, и то, что она там увидела, ее поразило. Они не были темными. Плоскими, однотонными. Они были… как расплавленный металл. Их жар в точности отражал огонь, который сжигал ее изнутри. — Идем, — сказал он хрипло. Сьюки могла только последовать за ним. И это о многом говорило. Не только о текущем моменте, но и о прошлых годах, до самой их встречи. А когда они вышли на веранду, у нее перехватило дыхание, грудь была переполнена чувствами, так что она могла только стоять на месте и дрожать. Эрик все еще держал ее за руку. А прямо перед ними стоял превосходно сервированный на двоих стол, в середине которого горела свеча. Все было в точности как в ее фантазиях. Девических фантазиях. Когда любовь к нему была всего лишь желанием красивой романтики, когда они держатся за руки и говорят о высоком. Еще до того, как она узнала, что в отношениях между мужчиной и женщиной есть не только ужины при свечах и держание за руку. — Что-то не так? Сьюки посмотрела на него, в полное решимости лицо. В его глазах были какие-то сильные чувства, которые она не могла понять. Она знала только, что всю жизнь ждала, чтобы Эрик так на нее посмотрел. И почему-то он смотрел на нее так сейчас. Она была не в силах сопротивляться. Это выражение его глаз брало ее в плен целиком и полностью. — Все в порядке, — солгала она, двигаясь к столу. Садясь, она заметила, что рядом с тарелкой Эрика снова стоит бокал с водой, а не вином. — Ты больше не принимаешь обезболивающие, — заметила она. — Нет. Но я не вполне уверен в своих отношениях с алкоголем и поэтому решил, что лучше будет воздерживаться. Прошлую неделю я прекрасно без него обходился. Так зачем начинать сейчас? Сьюки медленно кивнула: — О-о-о… Хорошо… Тогда, может, мне тоже стоит пить что-то другое. — Не стоит. Я понял, что мы все время говорим только обо мне. Но я хочу узнать больше о тебе, Сьюки. Ведь я забыл не только себя. О тебе я тоже ничего не помню. У нее отчаянно билось сердце, во рту внезапно пересохло. — Сомневаюсь, что это особенно интересная тема для разговора… — Сомневаюсь, что для мужчины может быть тема интереснее, чем его жена. — Мы не… У нас не такие отношения, — сказала она. Говорить правду вслух было тяжело. — Почему? — Мне кажется, ты не слишком приспособлен для брака. Эрик нахмурился: — Я что, обращался с тобой нехорошо? — Нет, — поспешила прогнать его страхи Сьюки. Она опасалась, что Эрик вообразит себя чудовищем, хотя в этом не было ни доли правды. — Ты просто независим. Мы немного времени проводим вместе, как ты уже наверняка понял по тому, что у нас отдельные спальни. Мы редко едим вместе на веранде. Мы не делимся друг с другом сокровенными мыслями… — Тогда почему ты вышла за меня замуж? В его голосе было столько недоумения, столько полнейшего непонимания… Поразительно было слышать этот вопрос от него. — Я могу назвать тысячу причин, по которым женщина вышла бы за тебя замуж. Ты исключительно красив. Успешен в делах. А я… я… Давай будем честны, Эрик. Я не красавица. Он нахмурился еще сильнее. А потом протянул руку через стол, коснулся кончиком большого пальца уголка ее рта. Сердце сильнее забилось у нее в груди, все тело застыло, все фибры ее души напряглись в ожидании того, что он сделает потом. Эрик обвел линию ее верхней губы, а затем и нижней, прежде чем погладить ее скулу, медленно двигаясь по коже. — Должен признать, что сначала я так и подумал. Но чем больше времени я провожу с тобой, тем больше меняется то, какой я тебя вижу. Единственное мое настоящее воспоминание, единственный образ из прошлого — это твои глаза. Я помню только тебя, хотя все остальное превратилось в неясные образы и размытые картины, если не исчезло вовсе. Твои глаза — это правда моего прошлого. Моя правда. Как же я могу не считать их, и тебя, Сьюки, бесконечно прекрасными? Теперь Сьюки и вовсе перестала дышать. У нее было ощущение, что она вот-вот съедет со стула вбок и потеряет сознание. Но Эрик так на нее смотрел, говорил такие слова… Прошлые кошмары внезапно превратились в сладкий сон. Она не могла этим не наслаждаться; все было именно так, как она всегда хотела. Но она не хотела получить это такой ценой. И все равно она была не в силах отвернуться. — Это… невероятно приятно слышать. — Я же жадный и высокомерный, помнишь? По твоим словам, я не отличаюсь ни щедростью, ни добротой нрава. Так что говорю я это не из душевной доброты. Это чистая правда. В моей ситуации возможность говорить правду ограничена; я мало что знаю наверняка. Но это я знаю точно. Эрик приложил ладонь к ее щеке, согревая кожу… обжигая ее. — Ты моя жена. Я хочу знать о тебе все. Он отвел руку, вернул на свою сторону стола. Сьюки нервно откашлялась, перекладывая приборы на столе, чтобы чем-то занять руки. — Ты училась в университете? — спросил он. — Да, — ответила Сьюки. — Что ты изучала? Она поерзала, неуютно себя чувствуя под его пронзительным темным взглядом. — Историю. Ты уже мог догадаться, что мне нравится все старое, прошлое. Чем больше древности и пыли, тем лучше. — Это намек на мой возраст? Сьюки рассмеялась: — Вообще-то нет, но мысль интересная. Нет, мне нравится запах книг, подернутых плесенью страниц… все такое. Мебель с обивкой из старого бархата, всегда чуть сырая на ощупь. — На мой вкус, звучит не особенно привлекательно. — Нет, конечно нет. Твои комнаты обставлены современно именно поэтому. — Что я могу сказать — я предпочитаю жить без пыли и плесени, — парировал он. — Значит, ты закончила исторический… — Не закончила, — сказала Сьюки. — Я проучилась два года. А потом бросила. — Почему? — Я вышла за тебя замуж. Ее ответ повис в тишине, неуютный, почти как обвинение, хотя она этого и не планировала. — Из этого следует вопрос, который я давно хотел задать, — сказал Эрик. — Сколько тебе лет? Сьюки еще активнее принялась играть с приборами: — Двадцать три. — Значит, когда мы поженились, тебе был двадцать один год. — Двадцать. Оставалось немного до моего дня рождения, и мы женаты чуть больше двух лет… — Не слишком рано для замужества? Она пожала одним плечом: — Мой отец умирал. Мы оба это знали. И знали, что с тобой я буду в безопасности. То, что я вышла за тебя, принесло ему немало радости. Мы не хотели его этого лишать. — А потом твой отец умер и… я разъезжал по командировкам и вечеринкам. И оставил тебя одну в этом доме, без законченного образования, заниматься непонятно чем… — Ты помог мне. Когда отец умер, ты не просто бросил меня и пошел гулять по вечеринкам. Ты меня поддерживал. Занимался всеми вопросами, пока я не могла об этом думать из-за эмоций. Облегчение, проступившее у него на лице, тронуло что-то глубоко у нее внутри. — Это уже что-то. И я занималась организацией семейной истории. Генеалогическое древо нашей семьи — оно вообще-то уходит корнями в дни основания страны. Так что оно весьма ветвистое и, как ты понимаешь, сложное. — Замечательно. Значит, я оставил тебя здесь обрастать плесенью в компании старой мебели, которую ты так любишь. Какое проявление щедрости. — Нет, — твердо возразила Сьюки, поборов рвавшиеся из груди чувства. Вообще-то это было правдой. Ее отец умер, а Эрик вернулся к той жизни, которую вел до этого. Он никогда к ней не прикасался, ни разу, но продолжал спать с другими женщинами. Сьюки это знала, она не слепая. Желтая пресса печатала все подробности. Бедная наследница Стакхаус и ее гулящий муж. Но Сьюки не хотела рассказывать об этом Эрику. Не хотела рассказывать этому мужчине… Как странно: она не хотела расстраивать его правдой о нем самом. — Ты не говоришь мне правду. Я не уверена, что правда в этой ситуации пойдет тебе на пользу. Эрик поднялся с места, обошел стол и опустился перед ней на колени. Так они смотрели друг другу глаза в глаза, и он был так близко, что Сьюки чувствовала запах мыла на его коже, тепло, исходившее от его тела. Ее охватило желание прикоснуться к нему. Преодолеть расстояние между ними. Но она не стала. Просто сидела на месте, словно заледеневшая. Как обычно. Оказалось, что ей не нужно было ничего сделать, потому что все сделал Эрик. Он обнял ее лицо ладонями, притянул ближе к себе. — Значит, мы создадим новую правду. Не вижу причин не построить новую жизнь. Ты поделилась со мной своими мечтами, и мне нравится, как они звучат. — Сейчас ты не работаешь. Ты заперт в доме. Я твое единственное развлечение… — Ты описываешь меня как ребенка, — нахмурился он. В каком-то смысле так и было. В каком-то смысле он всегда был ребенком. С очень коротким периодом внимания, всегда готовым переключиться на следующую, новую игрушку. Поярче, поинтереснее. Девочкой ей это казалось ужасно интересным: его роскошные машины, превосходный гардероб, даже красивые женщины, которых он приглашал иногда на приемы, организованные ее отцом. Пока ей в сердце не стали впиваться острые когти ревности. Пока она не захотела сама занять место этих женщин. Но куда больше ее притягивали, питали ее привязанность к этому мужчине другие моменты — те редкие случаи, когда ей удавалось уловить тень печали в уголках его яркой улыбки. Когда Эрик смотрел на нее и словно видел насквозь. Когда он смотрел на нее, а не сквозь нее. — Я… Я не ребенок, — сказал он. Низкий голос был искушением, от которого она не могла отвернуться. И прежде, чем Сьюки успела промолвить еще хоть слово, прежде, чем могла возразить или даже вздохнуть, Эрик преодолел расстояние между ними и стал целовать ее. Ее никогда так не целовали… Эрик никогда ее так не целовал. Потому что он был единственным мужчиной, чей поцелуй она знала. Его губы были горячими, твердыми и требовательными; его язык сладко дразнил, вторгаясь в ее рот, навстречу ее собственному. Сразу же ее грудь потяжелела, внизу живота сладко заныло, между ног проступила влага желания. И все это от одного поцелуя. Она тонула. В этом поцелуе. В объятиях Эрика. В своем желании. Целиком и полностью в его власти. И сейчас Сьюк казалось, что ее это не тревожит. Ее уносило приливной волной, против которой она даже не пыталась бороться. Желание диктовало каждую ее реакцию, каждое движение. Она словно… словно изголодалась по нему. Словно жаждала только этого много лет и теперь наконец могла утолить жажду. Обвив руками его шею, она склонилась навстречу, прижалась грудью к его груди, выдыхая от облегчения, когда почувствовала сильное тело рядом со своим. Ей хотелось полностью раствориться в нем, потеряться в ощущениях навсегда. Это была болезнь, безумие, которое захватило ее с головой. Желание почувствовать его кожу на своей, желание, чтобы их ничто не разделяло. Его воспоминания не имели значения. Его сломанные ребра — тоже. Даже то, что в прошлом он нарушал данные ей обеты. Вся боль, все страдания, которые она испытала из-за него, теперь потеряли всякое значение. Смысл имело только то, что он был в ее руках, что Сьюки наконец его целовала. Эрик провел рукой вниз по ее спине, прижимая ее крепче к себе. Сьюки развела бедра, прижимая ту часть своего тела, которая больше всего жаждала прикосновений, к его твердеющему под одеждой члену. Эрик зарычал и стиснул ладонью ее ягодицы, притиснул к себе еще крепче, втираясь в нее бедрами. В этот момент Сьюки вспомнила, что ему приходилось долго обходиться не только без алкоголя. Конечно, она обходилась без того же самого двадцать три года, но Эрик привык получать удовлетворение чаще. Именно эта мысль заставила ее отстраниться, провести дрожащими руками по волосам и снова сесть на стул, с которого она почти соскользнула. — Прости, — сказала она торопливо. Эрик посмотрел на нее, хмурясь: — За что ты извиняешься? — Ты ничего не помнишь. Не помнишь наши отношения. И ты еще не выздоровел… — Это, — Эрик сделал выразительный жест и не менее выразительно посмотрел ей в глаза, — не имеет отношения к памяти. Это лишь еще одно проявление честности. Но это было не так. Они ничего такого не делали. Эрик раньше никогда к ней так не прикасался. Сьюки не могла заставить себя признаться в этом вслух. Не могла уничтожить остатки своей гордости. — Мне кажется, лучше нам с этим не торопиться. — Почему? — спросил Эрик. — Потому что ты так сильно на меня сердишься за что-то, что случилось в прошлом? — Потому что мне кажется неправильным просить тебя заниматься сексом с незнакомой женщиной. — Она почти говорила правду. — Для меня теперь все незнакомые. Я сам себе незнаком. Однако я успешно сплю в своем теле. — Это совсем другое дело, ты и сам это знаешь. — Правда? — Думаю, ты просто… мужчина. И поэтому можешь придумать любую причину, чтобы заняться сексом. Эрик медленно покачал головой. Его глаза что-то искали в ее лице. — Ты моя жена, а не незнакомая женщина. И я чувствую… что между нами что-то сломалось. Я это знаю так же точно, как знаю кое-что о себе. Мне не нужны воспоминания, чтобы знать, что я хочу это исправить. У Сьюки сжалось горло, в груди все напряглось. — Ты не можешь все исправить в одиночку. — Я хотел бы попробовать. Она стиснула зубы, пытаясь удерживать эмоции под контролем: — Давай подождем. Давай дождемся, когда ты все вспомнишь. Слова чуть не задушили ее, потому что она совершенно не хотела ждать. Если они будут ждать, Эрик вспомнит свое безразличие. Как только он вспомнит, как были устроены их отношения — Сьюки сидела дома, пока он вел себя как холостяк, — он не захочет ничего менять. — Ты ошибаешься, если думаешь, что из-за того, что у меня не сохранились воспоминания, я не контролирую свои желания. Мужчине не нужны воспоминания, чтобы понять, что он хочет женщину. Он чувствует это всем телом. Это у него в крови. Моя кровь кипит рядом с тобой. Может, мой разум этого не помнит, но тело сохранило память. Сьюки глубоко, прерывисто вдохнула; на ее плечах тяжело лежало бремя сдержанности и самоотречения. Эрик обещал ей то, чего в ее жизни не существовало за пределами влажных фантазий. Удовольствие, удовлетворение на уровне, который она едва могла понять. Но ей это было не положено. И необходимо было сопротивляться. Каким бы соблазнительным ни было его предложение. — Нет, — сказала она, поднялась со стула и, скользнув мимо Эрика, не оглядываясь вышла из комнаты. Она продолжала идти — почти бежать — через весь дом насквозь, вверх по лестнице, по коридору и, наконец, в свою спальню. Там она плотно закрыла за собой дверь и прислонилась к стене. Но при этом она не могла не чувствовать, что убежала от своего спасения.