Забыть и полюбить?

Сьюки казалось, что она теряет рассудок. В ее жизни не было времени тяжелее, чем прошедшие два дня. А жизнь у нее была не из легких. Смерть матери, потеря отца, постоянно дразнившие ее одноклассники… А последние два года она была замужем за мужчиной, который последний раз прикоснулся к ней у алтаря. И все равно ей не нравилось видеть Эрика таким. Потерянным. Больным. Хотя она редко видела от него эмоциональную поддержку, но оказывается, само присутствие в ее жизни этого властного, сильного, невероятного мужчины служило ей опорой. Два дня назад он чуть не умер; и теперь мужчина, которым он был, может никогда не вернуться. Это приводило ее в ужас. «Возьми себя в руки», — мысленно скомандовала Сьюки, глотая приступ паники. Нужно чем-то заняться. Пойти в сад ухаживать за розами. Продолжить составлять каталог огромной библиотеки отца. Но вместо этого она села на зеленую кушетку перед камином и поддалась власти отчаяния. Как ей хотелось, чтобы это все закончилось. Чтобы ей больше не нужно было сидеть на месте и ждать, когда в ее жизни что-то изменится к лучшему. Она даже готова была оставить Эрику любимое поместье, если это нужно, чтобы уйти… Но теперь она не могла оставить Эрика. Совесть ей не позволила бы. А что, если он ничего не вспомнит? На мгновение она чуть не поддалась искушению солгать. Сказать Эрику, что они любили друг друга. Что он женился на Сьюк, потому что не мог от нее оторваться, а не ради того, чтобы унаследовать корпорацию ее отца и поместье, которое стало ему домом. Искушение было велико; она столько лет фантазировала о том, что было бы, если бы Эрик ее хотел… Но в конце концов она не поддалась. Мало того что это было бы отвратительно; но к тому же она не хотела делать Эрика своим пленником. «А вот он не постеснялся сделать тебя своей». С этим Сьюки не могла поспорить. Она согласилась выйти за него замуж, после чего Эрик оставил ее в поместье, в одиночестве бродить по пустым коридорам, а сам продолжал жить как холостяк. Весь мир знал, что они женаты. И одновременно — что Эрик бабник. Но никто не знал, что она оказалась в ловушке, вынужденная оставаться замужем за ним пять лет, пока право собственности на компанию отца не перейдет к нему полностью, а она не сможет получить дом после развода. Такой контракт составил ее отец. Но Сьюки не собиралась больше ждать. Эрик может оставить себе компанию и дом. Ей нужна только свобода. — Ужин скоро? Она обернулась на звук хриплого сонного голоса, и ее сердце едва не растаяло вместе со всеми благими намерениями. На Эрике были только черные пижамные брюки, низко сидящие на бедрах. Хотя обнаженную грудь пересекали бинты и пятнали синяки, Сьюки не могла оторвать взгляд от рельефных мышц, от подтянутого пресса. — Наверное… — сказала она так растерянно, словно это у нее травма головы. — Ужасно хочу есть, — сказал Эрик, прислоняясь к дверной раме со скрещенными на груди руками. Он держал серую футболку, но явно не планировал ее надевать. — Проголодался впервые после аварии. Выпить ты мне не позволишь? — Ты все еще на обезболивающих. — Я уже почти готов отказаться от них ради виски. — Он нахмурился. — Я много пью? Она попыталась вспомнить привычки Эрика, которые знала не слишком хорошо. Оказалось, что она редко видела его без стакана в руке. — Многовато, — осторожно сказала она. — Я хочу выпить с тех пор, как проснулся. Может, потому, что ситуация напряженная… а может, потому, что у меня зависимость. — Ты много ходишь на вечеринки, — сказала Сьюки. — Может, наденешь футболку? Ее голос звучал куда более жалобно, чем она бы хотела, но, если Эрику это показалось необычным, он этого не выдавал. Не следовало вываливать на него сразу много информации. Следовало ждать, пока Эрик не начнет задавать вопросы сам. Но это было сложно. Сьюк хотелось вывалить на него всю информацию, а потом оставить его в руках врача или медсестры. Но Эрик поддержал ее в ночь после выпускного. Поддержал ее, когда умер ее отец. И отец хотел бы, чтобы она ему помогала. Он любил Эрика; Эрик всегда был для него как сын. Часто ей казалось, что приходится соревноваться за внимание отца с Эриком, хотя она понимала, что ее отец тоже любит. Но сейчас он бы не хотел, чтобы она бросила Эрика без помощи. Поэтому она останется. И ей придется прикладывать все усилия, чтобы не тревожить его. — Не могу, — сказал он, не двигаясь с места, комкая футболку в руках. — То есть как не можешь? — У меня не получается надеть футболку. Слишком болят ребра. — Эрик протянул ей руку, в которой все еще держал футболку. — Ты мне не поможешь? Воздух вырвался у нее из груди, биение сердца отдавалось в ушах. Я… Она жена Эрика. В его просьбе нет ничего странного. Даже если бы они не были женаты, в этом не было ничего такого. Он ранен и нуждается в помощи. Нечего вести себя, как будто что-то произошло. Откашлявшись, Сьюки пересекла комнату и, поколебавшись минуту, забрала у него футболку. Их пальцы соприкоснулись, и у нее по спине пробежала дрожь. «Возьми себя в руки, Сьюки». Она повернула футболку нужной стороной, собрала ткань в пальцах. — Тебе надо наклонить голову или согнуться, насколько можешь… Эрик слегка склонился, и Сьюки набросила футболку ему на голову, натянула на плечи, задевая костяшками пальцев ключицы. Его кожа буквально обжигала. — Значит, я много хожу на вечеринки… — задумчиво сказал Эрик. — Да, — кивнула Сьюки, в горле у нее пересохло. — А ты? — спросил он. Сьюки взглянула прямо ему в глаза. Он быт так близко. Так легко было бы подняться на цыпочки и преодолеть пространство между ними. Она целовала Эрика всего один раз. На свадьбе, у алтаря, перед полным людей залом. Что будет, если она поцелует его снова? Она моргнула, пытаясь прогнать туман в голове. — Подними руку как можно выше, — сказала она. Эрик подчинился. Когда она расправляла на нем рукав, пальцы скользнули по его бицепсу. — Ты со мной ходишь? — настойчиво переспросил он. Сьюки не знала, как на это отвечать. Не следовало вываливать на него информацию… но больше она ничего не знала. — Я предпочитаю сидеть дома. Она опустила футболку, одернула ее, невольно задевая жесткие волоски и твердые мышцы. Внизу живота как будто образовалась пустота. Она вспомнила все фантазии, которые едва себе позволяла. От возможности их воплощения в реальности она только что отказалась, принимая то, что ее брак должен закончиться. И вот — эта уникальная, невероятная пытка, которая одновременно приводит ее ближе к фантазиям, чем когда-либо в прошлом, в то же время оставляя их недостижимыми. Сьюки отступила на шаг, пытаясь перевести дыхание. Эрик нахмурился, выпрямляясь: — Я хожу на вечеринки без тебя? В футболке он выглядел не менее сексуально. Ткань облегала и подчеркивала мускулистую фигуру. Сьюки моргнула и отвернулась: — Иногда. — Она покосилась на часы и увидела, что время к шести, а значит, скоро будет готов ужин. Это казалось спасением. Тогда между ними будет стоять большой стол, и она снова сможет дышать полной грудью. — Нам пора идти ужинать, — сказала она. — Пойдем, я покажу тебе столовую. — В поместье полный состав персонала? — Да, я оставила всех, кто работал при моем отце. Не видела смысла что-то менять. — Сьюки прочистила горло. — Думаю, я на самом деле просто очень хотела, чтобы все оставалось как раньше. — Мы оба любим этот дом, — сказал Эрик. — Это у нас общее… По крайней мере, ты мне так сказала. — Это правда. В детстве я была здесь очень счастлива. Только здесь сохранились воспоминания о моей матери. Помню, как я пряталась за перилами наверху парадной лестницы и смотрела оттуда вниз, на большие приемы, которые они устраивали по праздникам. Моя мама всегда была самой красивой в комнате. Они с отцом выглядели такими счастливыми. Я хотела… больше всего на свете я хотела, чтобы, когда вырасту, в моей жизни было такое же счастье. У нее перехватило горло, и она сморгнула неожиданно выступившие на глазах слезы. — Разве наша жизнь не такая? — спросил Эрик. Его голос звучал так, словно… словно он надеется на это. Как странно. Обычно Эрик говорил как прожженный циник. Он был не из тех, кто надеется несмотря ни на что. Он смотрел на мир реалистично. Именно поэтому Сьюки так ценила редкие моменты открытости и мягкости, которые между ними случались. Потому что, если он проявлял заботу, это было искренне. Но когда дело касалось фантазий, романтических представлений о жизни, о браке — тут Сьюки не ожидала от него интереса. И тем более не ожидала, что он станет представлять нечто подобное в своей жизни. Ей очень хотелось ему солгать. Или хотя бы творчески подойти к правде. — Дом принадлежит нам, и мы можем делать в нем все, что угодно. После смерти моего отца ты был очень занят. Занимал новое положение во главе корпорации, расширял ее… До сих пор у нас не было времени устраивать приемы, даже на праздники. — Но мы собирались это сделать? — Да, — сказала Сьюки. Вообще-то это не было правдой в строгом ее понимании. Вряд ли Эрик намеревался когда-нибудь устраивать приемы. А Сьюки планировала развестись с ним до следующего Рождества. Хотя когда-то она хотела… надеялась… Но некоторое время назад она сдалась. Даже перестала представлять свое будущее в этом доме, не говоря уж об их с Эриком общем будущем. Но не было смысла ему об этом рассказывать. В столовой уже был эффектно сервирован стол. Сьюки предупредила персонал, что не нужно слишком роскошествовать. Врач советовал придерживаться максимально расслабленного образа жизни, пока Эрик не восстановится. Легко было думать только о его амнезии, которая, конечно, больше всего давала о себе знать; при этом они рисковали забыть, что у него немало и физических повреждений. — Они приготовили все, что ты любишь, — сказала Сьюки, открывая тарелку со стейком и ризотто. С ее стороны стояло красное вино, со стороны Эрика — вода. — Это жестоко — так меня дразнить, — сказал Эрик, покосившись на ее бокал. — Я могу не пить. — А это будет пустым переводом продукта, — жестко сказал Эрик. Я не могу пить вино, но ты можешь. Вот и пей. — Какая щедрость. — У меня щедрое настроение. Сьюки не сдержала смех. Покачав головой, она поднесла бокал к губам, сделала глоток, внезапно благодарная за дополнительное подкрепление. — Что? — в шутку возмутился Эрик. — Хочешь со мной поспорить? — Конечно нет, — ответила она, глядя на свой ужин. — Ты поддерживаешь много благотворительных организаций. — Ну вот. — Эрик взялся за нож и вилку. — Неопровержимое доказательство, что я действительно щедрый человек. — Может быть, существуют разные виды щедрости, — заметила Сьюки, медленно разрезая свой стейк. Брови Эрика высоко выгнулись. — Правда? Сьюки пожала одним плечом: — Возможно. — Не заставляй меня угадывать. Это чрезмерно напрягает мой мозг. Я не должна вываливать на тебя информацию, а тем более свои мнения. Мнения — это не факты. А тебе нужны факты. — По твоему мнению, я не отличаюсь щедростью. По крайней мере, не во всем. Сьюки протяжно выдохнула, раздражаясь на себя. И на него, и на весь мир. Ей хотелось бросить салфетку на стол и сбежать на лужайки поместья. А там она, возможно, разорвала бы одежды для драматического эффекта и стала кричать в бесчувственное небо. Конечно, ничего подобного она не сделала. Это не ее стиль. Вместо этого она посмотрела Эрику в глаза и сказала ровным, сдержанным тоном: — Ну конечно. — Ты это говоришь, только чтобы мне угодить. Сьюки раздраженно вздохнула: — Ты что, пытаешься начать ссору? — Глупости какие, мы никогда не ссоримся. — Откуда тебе это знать? — спросила она. В груди у нее возникла странная тяжесть. Конечно, Эрик не ошибся. Они никогда не ссорились. Сначала Сьюки всю жизнь поклонялась его светлому образу, а потом они поженились и за два года после свадьбы общались так мало, что на ссоры просто не оставалось времени. И честно говоря, даже если бы они виделись каждый день, ссор бы не было. Эрик не обращал на нее внимания, но никогда не вел себя жестоко. Между ними не было особых страстей, и ссорам браться было неоткуда. — Просто знаю, — сказал он. — Ты такой высокомерный. Даже сейчас. — Жадный и высокомерный. Вот каким ты меня видишь. Как получается, что мы никогда не ссоримся? — Вероятно, потому, что ты редко бываешь дома, — бросила Сьюки и впилась зубами в первый кусочек стейка, демонстративно пережевывая его и надеясь, что Эрик прекратит допрос. Эрик посмотрел через стол на свою жену. Он не вполне понимал подлинный смысл разговора. Он как будто раздражал Сьюки, это было очевидно. Оставалось гадать, как часто это случалось. Редкий ли это случай, вызванный стрессом ситуации, которая выбивала ее из колеи; или Сьюки просто обычно не выдавала своего раздражения? Или — тревожная мысль — это он его обычно не замечал? Она уже несколько раз бросала фразы о том, что Эрик много времени проводил вне дома. Судя по ее намекам, он в лучшем случае был командировочным мужем. Ее детской мечтой был дом, полный людей и приемов… которые будет проводить она вместе с мужем, чтобы вернуть ту часть жизни, которая явно осталась в прошлом. Ее родители умерли. Братьев или сестер она не упоминала. Похоже, кроме Эрика, у нее никого не оставалось; однако он не видел доказательств тому, что поддерживал ее эмоционально. Это его беспокоило. Что думал по этому поводу тот человек, которым он был до аварии? Пока не важно. Он был дорог Сьюк, но она явно не чувствовала, что дорога ему. Он считал себя обязанным это исправить. Если уж в следующие несколько недель ему предстоит исключительно сидеть в поместье и выздоравливать, можно заняться исцелением не только его тела, но и его брака. Но у этого желания были и более глубокие причины. Глубже, чем желание исправить ошибки прошлого. Сьюки осталась единственной опорой в его жизни. Без нее Эрик оказался бы как лодка без руля в открытом море. Ему необходимо было закрепить связь между ними. Он потерял себя. Ничего не мог вспомнить о том, каким он был. И судя по намекам Сьюки, его связь с женой была куда слабее, чем он считал. Сьюки — все, что у него есть. Он не мог ее потерять. Оставалось единственное решение: ему нужно соблазнить собственную жену.