Годвилльские байки

Книга перемен — Но это же несправедливо! — юный Лян резко развернулся на пятках, взметнув облачко пыли и цветочных лепестков и стремительной молнией направился к противоположному концу садовой дорожки. Двадцать размашистых шагов, разворот, пылевой вихрь, поднятый полами верхнего платья, ещё двадцать шагов в другую сторону, разворот… Мастер И Пынь вздохнул, отвёл взгляд от ученика, сухой костлявой рукой перевернул страничку Книги перемен, смахнул сливовый лепесток и проговорил тихим голосом: — Это случайность, мальчик. Она не бывает справедлива или нет. — Случайность? — юноша встал как вкопанный. Лица его И Пынь не видел, но горящий возмущением взгляд Ляна жёг макушку учителя даже сквозь смешную шапочку. — Случайность — это проиграть раз, ну два. Но девять проигрышей подряд это уже не случайность. Это… Это… — с губ Ляна явно готовы были сорваться недостойные воспитанного юноши слова, но из уважения к учителю он сдерживался из последних сил и только тяжело сопел, как загнанный конь. Мастер И Пынь молчал, водя жёлтым ногтем по строчкам, где-то в ветвях дерева щебетали птицы, ветерок щекотал ноздри ароматом цветущей сливы. В этой мирной картине не было места ярости, и Лян почувствовал, как отпускает его напряжение. И Пынь уловил перемену по изменившемуся дыханию Ляна. — Присядь, — сказал он ученику. Лян опустился на траву напротив, подобрав под себя длинные худые ноги. Только теперь И Пынь посмотрел ему в лицо. Свежие ссадины, распухшая губа… Чёрные круги под глазами делали юношу похожим на побитую панду. — Дай монетку, — И Пынь протянул руку. Лян удивлённо вскинул брови, но послушно вложил в ладонь мастера золотой. — А теперь смотри. Монетка взлетела в воздух, завертелась, сверкнула, поймав лучик весеннего солнца, вернулась в ладонь И Пыня и тут же, раньше, чем Лян успел разглядеть, какой стороной упал золотой, была накрыта второй ладонью. — Вот это твой бой. Орёл — ты, решка — твой противник. Какие у вас шансы? — Равные, полагаю, — ответил Лян с толикой до конца не усмирённого возмущения. И Пынь кивнул: — Правильно. Пока монетка летит, шансы равны абсолютно. Изменить их, направить в нужную сторону могла бы божья воля, но на ЗПГ*-арене ей нет места. Пожелай боги, монетка и вовсе встала бы на ребро. Во времена моей юности бывало и такое. — Вот это и обидно, — вздохнул Лян. — Обидно, что моему богу, похоже, нет дела до того, выиграю ли я бой. Лучше бы он отправлял меня драться на открытую арену и помогал лечением и молниями. Я молюсь ему достаточно хорошо и часто и хотел бы знать, верит ли он в меня хотя бы вполовину так же сильно, как я верю в него. — Но он верит в тебя гораздо сильнее, Лян, — улыбнулся учитель. Юноша недоумевающе посмотрел на учителя. Тот пояснил: — Сам подумай. Если он отправляет тебя на ЗПГ, то уверен в твоих силах даже больше, чем в своих. И потом, что было бы на большой арене, если бы твоему противнику помогал бог, более опытный или богатый праной**, нежели твой? Вот тогда твои слова о несправедливости имели бы смысл. А так… — Но ведь можно сводить на арене равных по силе и опыту богов! И Пынь с трудом сдержал улыбку. Юные герои двенадцатого уровня всегда уверены, что точно знают, как именно сделать Годвилль идеальным. — А теперь сам представь, что было бы, встреть ты на арене самого себя. Равного по силе и умению, не знающего усталости… Сколько длился бы такой бой? — Вечность, — печально ответил Лян. Потом озадаченно нахмурился: — Но… Ведь уровни и снаряжение значения на арене не имеют. Значит, мой противник равен мне, так? Равен абсолютно, как вторая сторона монетки. Тогда почему… — Дай мне ещё монет. Все, что есть в карманах, — потребовал И Пынь. Лян послушно ссыпал в подставленные руки десяток золотых — всё, что выручил с торговли после проигрыша. Подброшенные в небо, монеты заиграли на солнышке ярче драконьей чешуи и исчезли в широких рукавах И Пыня. — Вот для этого и нужна случайность, рандом. У каждой стороны монеты равный шанс выпасть. Но вот каковы шансы, что _именно эта_ монета упадет _именно этой_ стороной _именно в этот_ момент, Лян? Юноша надолго задумался. А может, просто ждал, что учитель отдаст монетки, но тот снова вернулся к Книге, явно давая понять, что сказал всё, что собирался. Лян ещё немного посидел, потом поднялся. — Плевать мне на другие монетки, — упрямо произнёс он. — Меня волнует моя. И я хочу, чтобы она почаще падала правильной стороной. Учитель вздохнул, опечаленный упрямством Ляна. — Все хотят одного и того же. Но у монетки две стороны, а выпасть может только одна. Так устроен мир. И этого не изменишь.*** — А если бы можно было изменить? — очень тихо спросил юноша. — Нельзя. — Но, а если? Хотя бы предположить. — Тогда мир бы рухнул. Иди, Лян. Ты поймёшь со временем. Сначала придёт смирение, а затем и мудрость. … Утром, устав ждать, пока Лян, как и полагается, принесёт учителю его утренний чай, старый герой пошёл будить нерадивого воспитанника и обнаружил его комнату пустой. Только на аккуратно заправленной постели лежала вырванная из дневника страничка с запиской, смысл которой сводился к тому, что недостойный Лян, не найдя в себе ни мудрости, ни смирения, отправляется искать справедливости. И менять мироздание в лучшую сторону, разумеется. Уход Ляна не сильно опечалил И Пыня. Он по собственному опыту знал, что потребность исправлять мир у юных героев проходит очень быстро и нужно всего лишь обождать, пока Лян порасшибёт лоб о толстые стены реальности и познает дзен. Недолго. Месяц? Два?.. Прошло куда больше. … Первую ночь осени И Пынь встречал, как обычно, в саду. Вновь пахло сливами, но на этот раз не цветами — густой, сладковатый аромат зрелых фруктов смешивался с запахом свежей чайной заварки и примятой травы. Пальцы И Пыня рассеянно играли с монетками, Книга перемен лежала раскрытой. Растущая луна — прекрасное время погадать о том, что готовит грядущий месяц. И Пынь снова вспомнил Ляна. Забавно, но ученик так ни разу и не спросил его, как сочетается вера мастера в случайность и попытки эту случайность предсказать с помощью Книги перемен. А ведь И Пынь ждал этого вопроса. И рассказал бы о том, что для летящей монеты возможен любой исход — ровно до тех пор, пока она летит, и о том, что где-то рядом в многомерном пространстве в момент падения этого судьбоносного кусочка золота рождаются иные миры-вероятности, где монетка выпала иначе. Тогда Лян бы понял, что в пределах каждого мира любая случайность предопределена и единственно возможна… Монеты взмыли в воздух, и… Зависли, вращаясь в воздухе сперва медленно, а потом всё быстрее и быстрее, пока не превратились в крохотные луны, бледно-золотые шарики. Но вращение ли это было? Как должна выглядеть монета, существующая одновременно во всех состояниях? Сердце И Пыня пропустило удар. Очень медленно, заранее страшась того, что увидит, он поднял взгляд к небу. Там, наверху, одна за другой гасли звёзды.