Где вы? Что с вами? Я надеялся застать вас в Лондоне, но ваша лавка закрыта. Я знаю, что вы вернулись из Германии и каким-то образом перехватываете письма, что вас не может засечь Себастьян. Что это за чертовщина, Гробовщик?! Желаете продолжения моего рассказа, извольте, но поверьте: я достану вас. Из частного письма графа Ф
Целый день лил дождь, начавшийся с утра, он не переставал до вечера, а вечером обещали звездопад, огромный звездопад. Они сидели в комнате перед камином вчетвером: леди Эстель, граф Фантомхайв, Мери и Люция. Малышка Тэффи хмуро посмотрела на тетрадь с заданным переводом и удрученно вздохнула: мысли никак не хотели возвращаться к истории о мамзель Джулинс. Звездопад, небо, усыпанное падающими золотыми каплями… Эту красоту она не увидит! Мери подозрительно наблюдала за притихшей воспитанницей, напускала на себя униженный и оскорбленный вид, когда граф Фантомхайв случайно смотрел на нее. — Хотите сыграть в шахматы? — спросила Эстель, обращаясь к графу. — Почту за честь. Стоявшие на шахматной доске фигуры готовились к бою. Он часто играл в шахматы с Себастьяном, мадам Рэд и Лиззи, у каждого противника была своя манера поведения: Себастьян ехидно улыбался, даже когда проигрывал, мадам Рэд и Лиззи глубоко вздыхали, понимая, что их королю объявили мат. Леди Эстель, казалось, была ничуть не заинтересована в игре: она болтала ножкой, вышивала кусок полотна, не забывая давать советы Люции и Мери, которые строили огромный замок из карт, про перевод с французского Цици благополучно забыла. Эстель с легкостью жертвовала фигурами сильными или слабыми, преследуя известную только ей цель. Чего хотела избалованная красотой женщина? Славы, денег, знатности? Всё это было у Эстель, но она оставалась печальной на балах, когда кавалеры выстраивались в очередь, она холодно улыбалась, получая посвященные только ей стихи и песни. Наверное, если бы ее именем назвали страну, она не повела бы бровью, только сказала:«Как скучно мы живем». — Вам мат, граф Фантомхайв. — Вижу. — Вы могли бы выиграть, если бы не отвлеклись, но, знаете, иногда проиграть лучше — только так можно получить большее, понять свою глупость, — тут Эстель снизила голос до шепота, — например, я знаю, что вы сегодня будете смотреть звездопад, не взирая на запрет Мери. Она боится, что вы оба заболеете — у вас очень слабое здоровье. Скучающая женщина подмигнула ему, становясь похожей на шаловливую Люцию. Мать и дочь — в них было очень много общего: они не могли усидеть на месте, заразительно смеялись и приносили с собой атмосферу сказки, семейного уюта. Благодаря им имение Тэффи притягивало не английской чопорностью и не архитектурными изысками, а солнцем и гостеприимством. — Мери, сходи ко мне в спальню и принеси книгу в алом переплете. — Хорошо, госпожа Эстель. — Ах, кажется, я забыла в восточном крыле свою шкатулку с письмами. Цици, не помнишь, где я ее оставила? — На пианино, мама. — Я на минуту, а потом мы сможем почитать с вами по ролям «Гамлета». Вам нравится моя идея? Люция быстро подбежала к графу, прислушалась — шаги Эстель и Мери стихли. — Нам надо спешить, мама заговорит её. Пойдем через картинный коридор. Картинным коридором в имении Тэффи называли галерею семейных портретов, встречавших гостей. Обычно хозяева дома обходили галерею стороной, чураясь застывших лиц прошлых владельцев. Сиэль не раз морщился от отвращения: ему не нравились обезображенные господа, смотрящие с полотен. Молчащая Цици остановилась около огромной позолоченной рамы и громко расхохоталась, кривя миленькое лицо в усмешке. — Грегори Тэффи похож на борова! — Цици, прекрати!.. Нас услышат! — Грегори Тэффи служил старушке Англии! Неблагодарный! — театрально воскликнула Цици, копируя подсмотренную старческую гримасу. — Он потратил все свои силы, чтобы одеть свое жирное и дряблое тело в парчу и золото, пока десятки тысяч чернокожих рабов гнули спины под жарким солнцем Африки! Её голос повысился до фальцета, плечи задрожали, по щекам побежали злые слезы. Исказившееся лицо походило на злую карикатуру: на белом фоне бледные губы и блестящие, как в сумасшествии, глаза. Недавно это лицо было хитрым, самодовольным, как у лисички, что немедленно хотелось дернуть её за черный хвостик, услышать звенящий смех. Но лисичка была очень одинока в большом доме, хитрость и излишняя навязчивость скрывали холодок в её душе. — Что с тобой? Маленькая и запуганная, она терялась в сводах коридора, превращалась в ничтожный огонек, заблудившийся среди болот. Болотный огонек, идущий к своей гибели. — Я боюсь. Мне страшно. Я не хочу стать такой, как они. Что будет завтра? — Завтра пойдем смотреть развалины старого замка. Сиэль говорил с ней, как с малым ребенком, старался отвлечь, но Люция не верила ему. — Не-е-ет, завтра каждый из нас будет играть свою роль, и от нас не останется человека. Ты уже на грани, и я скоро буду там. — Ты говоришь чушь, не достойную леди. Ты сама решаешь, что тебя ждет. — Сиэль, мы уже не творцы, каждый из нас продал самое ценное за ломанный грош. Что такое человек? Что такое мы? Мы хуже этого борова. Она была его отражением, слабым, ранимым, живущим тем, что он старался в себе истребить. Чем похоже была на него Люция, тем сложнее он слушал её исповедь — свою исповедь. — Ты бредишь. Зеркальная девочка мечтательно улыбнулась — его улыбка, когда он врал ребятам из цирка, наигранно весело попросила: — Отведи меня в мою комнату — не хочу упасть еще ниже.***
Кап-кап, кап, кап-кап-кап — стучались в окно потревоженные ветром капли. Царивший мрак развевал желтый, гипнотический диск луны. Огонек запутался, растерялся, рассыпался на золотые камушки. — Где леди Люция? — спросил вошедший Себастьян. — Спит. — Прекрасно. Собирайтесь, нам нужно уезжать. Немедленно. — Но! — На кону ваша жизнь.Так мы уехали. Мне было неприятно и вдвойне обидно, что я не смог как-то помочь Люции — Себастьян пересек все мои попытки на корню. Я запомнил небо той ночи: холодное, затянутое рваными облаками, сквозь них сумрачно светила луна. Ещё я помню лицо Себастьяна: слишком суровое и сосредоточенное. Он был тоже объят тоской и чем-то ещё. Что-то новое появилось в выражении его глаз, ранее незнакомое мне. Бедный мой дворецкий!