***
Леди Эстель, вы польстили моим скромным способностям, посчитав, что я смогу передать всю полноту картины. Простите меня, леди, но я не буду писать сей труд от первого лица, мы оба знаем, чего вы этим хотите добиться (и после этого говорят, что демоны самые коварные создания); пусть повествование будет идти от третьего лица. Я уверен, что этот вариант вас не разочарует.
Розы. В имении Тэффи их очень много — больше сотни сортов. Изящные бутоны блестят в каплях росы не хуже украшений королевской короны. Как у украшений королевской короны, за внешним блеском и ценностью у них стоит длинная и кровавая история. Эти розы прекрасны, особенны — стоит только протянуть к ним руку, так они схватят её когтистой веткой и потянут в чернеющую глубь куста. — Не советую здесь вам что-то трогать. Эстель аккуратно сошла с вымощенной дорожки, острыми ножницами, которые она взяла с собой, женщина с опаской обрезала настырные колючие ветки. — Лучше брать с собой ножницы, — она протянула упавшую перчатку, — эти цветы не единожды проглатывали любопытных. Она говорила с легкой смешинкой, и белые кудри вились у ее нежного лица, создавая образ неземной и прекрасной женщины, освещенной солнцем. Казалось, что она сошла с небес на бренную землю, и райский свет не успел покинуть ее тело, белое платье, лицо, глаза…. Но в глубине голубых глаз навечно застыла зима: холодная, снежная. Под её трескучими морозами умерли мириады цветов, а Белая Дама продолжала говорить с легкой смешинкой, не замечая синего льда, оставшегося вместо цветов. — Благодарю за информацию. — Меньше гуляйте в одиночку. Так можно… Женщина замолчала, глядя на окровавленную руку дворецкого. — Умереть. — Да. — Вы быстро догадались о сущности этого места, но продолжаете осмотр. В чём суть, мистер Михаэлис? — Суть? — дворецкий улыбнулся. — А вот в чём. Он с силой развернул Эстель, заламывая ей руки за спину, приставил к шее нож. Леди Эстель побледнела, задрожала, как замерзшая пташка. — Зачем вам это всё, леди Эстель? Тшш, не дергайтесь, иначе у меня дернется рука, и ваша шейка разделится пополам. Или шейка другой леди. — Не успеете. Останетесь без контрактора. — И как вы это осуществите? Вы сейчас далеко от него. Ваш голосок не действует. — Но дом слушается меня. Один мой приказ — его не станет. В доказательство своих слов леди щелкнула пальчиками, и ветки с шипами чуть не схватила дворецкого, успевшего вовремя отпрыгнуть. — Поздравляю: эта битва за вами, но это ещё не конец. — Вы не поняли меня, дворецкий, — когтистая ветка скрутила ноги Себастьяна, ядовитые бутоны выпустили свой сок, — сейчас вы играете по моим правилам, а не наоборот. В мягком голосе Эстель звенела сталь, недавняя красота утратила свою приятность — она отпугивала. — Какие же у вас правила? — Не посвящать графа в мою тайну и тайну Тэффи, не пытаться угрожать жизни Цици и Мери, изображать из себя дворецкого. — С этого и надо было начинать. Эстель щелкнула пальчиками, ветка отпустила Себастьяна. Мерзкая женщина! Интриганка! Знает о своем превосходстве и не перестает упиваться им, как ненасытная вошь. Ее раздувает от гордости, когда она видит его ошибки. Проиграть ей! Куда катиться мир?! Себастьяна бесило осознание того, что сейчас он проиграл слабой и некрасивой женщине. *** На этом их отношения не закончились. Каждый день они играли в приличных светских господ. Леди Эстель часто просила Себастьяна составить ей компанию в разговоре, утренней прогулке. Её облик обрастал новыми деталями — так зимнее солнце медленно раскрашивает седую ночь в алый и рыжий свет. Прошлая обнаженность сыплющихся соборов, потрепанная мишура театров и пошлость английских светских зал — всё это медленно уступало место чему-то новому, совершенно обыкновенному, но не утерявшему своей красоты. Последние уродства, извиваясь и шипя, угасали под солнцем. Так по вечерам леди с интересом ученого, изучающего маленького гада, читала и смеялась над письмами вчерашних воздыхателей, ей нравилось потешаться над чужими чувствами. Когда ей надоедало это, она обращала свое внимание на «никчемного червяка». Какой яд выплескивала она! Дворецкий оказывался виноват во всех смертных грехах. Леди язвительно шутила, измывалась, торжествуя от осознания: ей за это ничего не будет. В то же время для Эстель огромное значение имели совершенно глупые, если судить по ее образу жизни, вещи: общение с леди Люцией, шуточные диспуты с графом, разговоры с суетной, но преданной Мери. Особенно леди Эстель любила конные прогулки. На одну из них был приглашен «тощий пес». Вековые дубы отбрасывали тень, усиливающую прохладу. Среди изумрудных стволов резко появлялись белые, поросшие розовым вьюном, скульптуры греческих богов. Наверное, это был старый парадный сад. Удивительно! Десятки невольников истязали свои тела, ублажая случайный каприз молодой кокетки. Они создавали изящный сад, прекраснее которого нет никакого сада на свете. Построенный на костях, сад был красив, но лишен души. Когда рука человека забыла про него, первые птицы свили свои гнезда на деревьях, наполняя воздух музыкой, душой. Кажется, он здесь недавно видел леди Люцию. Эстель не любила этого места, ей больше нравились дорожки её личного, изящного сада. Да, в нем цвели розы, напоминающие переливающиеся камни, пели специально спрятанные в клетках райские птицы, а свежесть звенящий воды фонтана спасала в самый знойный день, но сад был пуст. — Мистер Михаэлис, не задерживайтесь, мы еще должны успеть устроить гонку. Женщина смеялась. — Прошу меня простить: в вашем саду прекрасные розы, их аромат способен усмирить даже беса. — Вы причисляете себя к нечистой силе? — Эстель сощурила голубые глаза, конечно, эта женщина всё знала. — Если да, то боюсь, то, что я вам хочу показать, придется вам не по нраву. — Глупость. Перед красотой даже самый закоренелый вандал в почтительном полупоклоне снимает шляпу. Что говорить обо мне? — Ах, этот сад! Мой любимый, изящный сад! Как хорошо, что непогода не испортила его изящества. Как хорошо! — Смею заметить, что это изящество портит ваш сад. Позвольте цветам расти так, как им заблагорассудиться. Особенно макам. В тени, пробивая себе дорогу к жизни, рос чахлый мак. Его бледно-розовые лепестки не успели набрать цвет, и цветок растворялся в тени громадных зеленых фигур. Зеленый мустанг встал на дыбы перед цветком, мгновение — он растопчет его! — Маки?! О, ужас! Нужно срочно вырвать эту траву. До вас её здесь не было. Женщина вылезла из седла, забыв, что о такой услуге можно попросить старого садовника. Она хотела своими руками задушить глупую чувственность, неожиданно вспыхнувшую в её душе. — Стойте, не надо, не рвите. Я вас прошу. — Через два дня цветок завянет и испортит весь мой сад. — Ваш сад он не испортит, а украсит. Не рвите его, я вас прошу. — Вас жутко избаловал граф Фантомхайв, что вы смеет дерзить мне. — Простите меня. — За это не прощу. Алый лучик упал на чахлый цветок, тот вспыхнул ярким пламенем. * С этих пор в поведении леди произошли изменения, не поддающиеся рациональному анализу. Она часто уходила в сад, чтобы потом из цветов составить букет, она с раздражением сжигала письма с просьбами о визитах, рассеянно слушала рассказы дочери об с Сиэлем исследованиях. Женщину волновало что-то другое. Часто ее взгляд с тоской задерживался на кольце. Не известно к чему могли бы привести её душевные раздумья, если бы они задержались. Всё разрешилось просто, как в бульварной беллетристике. «Вы нужны мне. Приходите в полночь в оранжерею. Очень важно». Записка была написана рукой Эстель. Не в привычках леди вести разговоры с «презренным червяком». Но в назначенный час Себастьян пришел в оранжерею. Леди ждала его. Она была необыкновенно бледна, маленькие руки подрагивали, а во взгляде вспыхивали искры… Её одолевал недуг. — Мне был дан приказ задержать вас с графом, но бумага — ах, какая досада! — не пришла. Эстель глухо рассмеялась. Куда делся её светский тон и бесовское лукавство, присущее её натуре? — Странное совпадение, за которое вы рискуете собой. Он говорил спокойно, размеренно, отмечая, как лихорадочно блестел её взгляд, а руки сминали лист с сонетом. — Рискую, — отозвалась она, как эхо, — Себастьян, откройте окно, в комнате слишком душно. Дождь закончился, потревоженные ветром капли, блестя и сверкая, падали вниз. Ночь усилила аромат гордых лилий, раскидала красные листья цветов. Среди рваных тучек всё ярче и ярче начинали гореть звезды. Черты лица Эстель вырисовывались серебристыми красками, некогда беспокойные и безумные глаза смотрели твердо, уверенно, только голос звучал тише. — Себастьян, вы говорили, что наша жизнь скучна без риска. Вы рисковали, когда не стали забирать душу мальчика, когда стали для него отцом, а я хочу рисковать сейчас. — Сейчас вы хотите убедить меня, что делается из-за собственного эгоизма и самолюбия? Не верю. — Я плохо играю? Слова Эстель утонули в бархате тьмы, Белая Дама рассыпалась, оставляя после себя взволнованную и глупую женщину. Сейчас она совершала ужасную ошибку в своей богемной жизни. — Нет, ваша игра по-прежнему хороша, как и моя. Только ваши напускные слова не вяжутся с действительностью. И мы оба знаем и видим, что хотим сказать другое. — Смешно представить: сильные и красивые, мы вынуждены носить клеймо труса. — Остроты не спасут положения. — А что спасет? — Признание. — Разве этот разговор и эта ночь не есть признание? — Многие не видят смысла, прикрытого вуалью, смысл нашей беседы должен быть не раз написан и произнесен, тогда зрители прозреют. — К чему нужны лишние слова, когда и так видно?.. — Как вы пали? — Да. Ослепительно ярко по небу пронеслась звезда, за ней другая, третья… И скоро всё небо заискрилось от падающих звездочек. Минутный свет задержался на белых перчатках, держащих худенькие ручки. — Посмотрите. Что это? — тихо прошептала Эстель, незаметно стирая с щеки слезу. — Звездопад, леди Тэффи. — Зовите меня Эстель, Себастьян. Перед ним стояла звездная женщина: хрупкая и нежная. * Молчат черные и белые птички. Нотные листы, вспорхнувшие с глади пианино, стайкой разлетаются по музыкальной зале. Леди медленно перечитывает последние строки письма: «Ваше лицо было освещено нездешним светом, мне казалось, протяни я к вам руку — вы навсегда потухнете, оттого, что этот свет очень хрупок». — И почему я не счастлива? Ведь оно стоит того, да?! Аметистовое кольцо на ее пальце — ключ к свободе.