Свадьба

По мере удаления от Ехо я заметил странную закономерность. Чем ближе была цель нашего путешествия, тем несноснее становился характер у нашего профессора. — Макс, ты ведь можешь ехать немного быстрее? — раздавалось с заднего сиденья, стоило мне лишь чуть-чуть сбросить скорость на каком-нибудь особенно ухабистом участке дороги, когда я уже начинал всерьёз опасаться, что наше средство передвижения вот-вот просто-напросто развалится. — В конце концов, мне не хотелось бы отсутствовать в Университете дольше дюжины дней, это может плохо сказаться на моём авторитете и дисциплине студентов. Наши с Шурфом попытки объяснить, что это невозможно, были безуспешны — пёс притворялся, что он начисто позабыл человеческую речь и лишь с видом горькой покорности судьбе смотрел на нас скорбным взглядом, заставлявшим меня проникнуться виной всего человечества перед всем собачьим родом мира. Двух миров, если быть совсем точным. — Я, конечно понимаю, — недовольно ворчал он через пару миль, едва успев подхватить выпавшую из-под лапы книгу, когда амобилер подскакивал на очередном ухабе, — что чрезмерная осторожность не принадлежит к числу твоих недостатков. Но хотелось бы всё-таки, чтобы ты иногда вспоминал, что везёшь не мешки с пумбой. В те редкие моменты, когда сэра Дримарондо устраивали и скорость, и моя манера езды, он бесцеремонно вмешивался в наши с Шурфом беседы, отпуская ехидные реплики и подвергая едкой критике мои суждения о поэзии и истории. Авторитет сэра Шурфа оставался всё же незыблемым, чему я был несказанно рад. Хоть что-то, хвала Магистрам, оставалось постоянной величиной! — Что это с ним? — улучив момент, когда пёс не слышал, спросил я у Шурфа. — Такое впечатление, что мы путешествуем с сэром Кофой. Ты, случайно, не заколдовал Дримарондо, когда мы привезли его в Ехо? Это бы всё объясняло — чары развеиваются по мере удаления от Сердца Мира… — Что ты такое говоришь, Макс? — мой друг, казалось, был шокирован этим предположением. — Мне бы и в голову не пришло просто так, безо всякой необходимости, заколдовать мыслящее существо, обладающее собственной волей! Да ты же сам видел Дримарондо, когда мы с ним впервые познакомились. Кроме того, — строго добавил он, — ты можешь себе представить, чтобы я, приди мне в голову такая безумная идея, наложил бы чары, действие которых ослабевает, лишь стоит моей жертве покинуть Ехо? Ой, об этом я не подумал. А Шурф, похоже, был всерьёз обижен. Я поспешил извиниться за допущенную бестактность и перевести разговор на более приятную моему спутнику тему. Наконец позади остались и Пустынные Земли, нашими с Гуригом усилиями присоединённые к Соединённому Королевству, и граница графства Хотта, охраняемая неулыбчивыми пограничниками, дорога поползла в гору, и Шурф, руководствуясь какими-то лишь ему известными приметами, велел мне свернуть на узкую, едва проходимую для нашей громады-амобилера, тропинку. Ещё через несколько часов пути, последние полмили которого нам пришлось проделать пешком, перед нами появилось неказистое сооружение, покосившаяся вывеска над которым гласила: «Очаг и кастрюля». Именно так, по словам моего спутника, должен был называться трактир, владельцем которого был дальний родственник Хельны. Нам пришлось стучать довольно долго, прежде чем массивные ворота приоткрылись с душераздирающим скрежетом, и в проёме показалась заспанная недовольная физиономия. Некоторое время владелец физиономии недоверчиво рассматривал нас, причём в глазах его явно читались тягостные раздумья. С одной стороны, ему смертельно не хотелось возиться с неожиданно свалившимися на ночь глядя гостями — распахивать полностью ворота, разводить огонь в обеденном зале, готовить и подавать еду. Судя по тёмным окнам и тишине, нарушаемой лишь вознёй какой-то домашней живности в сарае, избытка посетителей тут не наблюдалось, и хозяева коротали свой досуг самым незамысловатым способом — завалившись спать, несмотря на то, что до заката было ещё добрых два часа. С другой стороны, двое солидного вида путников (собакам, утомившимся от долгой езды и вынужденной неподвижности, прогулка длиной в полмили показалась явно недостаточной, и они теперь носились где-то неподалёку, причём, к восторгу моего Друппи, строгий профессор отбросил на время предрассудки и с удовольствием принимал участие в возне), постучавшиеся в ворота в поздний час, явно могли оставить за один вечер в этом захудалом заведении сумму, превышающую его полугодовой доход. Мне было ужасно интересно, чем кончится борьба лени и алчности, так явно отражавшаяся на выразительном лице истинного драхха, но моему спутнику надоело ждать. — Я полагаю, мы имеем честь разговаривать с господином Кутто Бутакко? — осведомился он, делая вид, что сверяется с самопишущей табличкой в руке. На сонной физиономии отразилась напряжённая работа мысли, потом он мрачно кивнул, подозрительно уставившись на нас: — Ну, я и есть Кутто Бутакко. А ты кто такой? Шурф представился сам, представил меня по всем правилам и торжественно вручил господину Бутакко самопишущую табличку — письмо от Хельны. Кутто Бутакко несколько раз перевёл подозрительный взгляд с таблички на нас и обратно, наконец родственные чувства, подкреплённые догадкой, что здесь можно будет неплохо поживиться, взяли верх, и он неохотно посторонился, открывая ворота пошире и пропуская нас на запущенный двор. Однако, когда вслед за нами в узкую щель один за другим протиснулись оба пса, сэр Кутто слегка побледнел, но всё-таки нашёл в себе силы запротестовать: — Послушай, как тебя там, сэр Шурф, так мы не договаривались! О таких чудовищах, — владелец «Очага и Кастрюли» опасливо покосился на Друппи, — речи не шло! Прошло почти четверть часа, пока всеми признанные дипломатические способности Шурфа, иными словами, как бы невзначай извлечённая из кармана дорожной мантии новенькая монета в полкороны в совокупности со знаменитым «строгим взглядом», убедили пугливого трактирщика в том, что наши собаки не представляют ровным счётом никакой опасности ни для него самого и его семейства, ни для унылого костлявого менкала, меланхолично почёсывающего рога о стену сарая, ни даже для дюжины тощих индюков, тревожно кулдыкающих в птичнике. — Не переживай, дружок! — сочувственно потрепал я своё «чудовище» по загривку. Мой добродушный пёс всегда очень расстраивается, обнаружив, что его боятся. — Был бы с нами сэр Мелифаро, он живо объяснил бы тебе, что эти слова относятся ко мне. К моему удивлению, Дримарондо решил не принимать участия в разговоре и вообще не спешил продемонстрировать своё умение разговаривать. С весьма недовольным видом он молча отправился вслед за своим приятелем в одну из отведённых нам комнат и, словно был не учёным профессором, признанным авторитетом в области литературы, а обычной дворнягой, улёгся у камина. Видимо, пса угнетали неприятные воспоминания — слишком уж велико было фамильное сходство между мрачным и подозрительным Кутто Бутакко и его очаровательными кузенами Кутыками, в доме которых нашему мохнатому другу не повезло провести свои юные годы. — Ну, насчёт «не повезло» я бы поспорил, — возразил мне Шурф, когда я поделился с ним своими соображениями. — Появись Дримарондо на свет на другом хуторе и у других хозяев, вряд ли ему довелось бы попробовать зелье дедушки Тухты — со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Да и в Ехо попасть ему было бы затруднительно. И не поспоришь ведь. Мы решили не беспокоить нашего гостеприимного хозяина просьбами об ужине. В конце концов, Щель между Мирами была всегда к нашим услугам. Узнав о том, что ему не придётся на ночь глядя отпирать свои кладовые — грешные Магистры, содрогнулся я, бросив взгляд на могучие замки, хранившие в неприкосновенности запасы семейства Бутакко, от кого они тут запираются? — хозяин несколько подобрел, отчего его лицо стало казаться почти симпатичным, и, подумав и покряхтев, даже спустился в погреб за бутылкой травяной настойки ядовито-зелёного цвета. «Дырку над ним в небе, над этим твоим родственничком, — в панике спросил я Шурфа на Безмолвной Речи, — ты уверен, что он не собирается нас отравить?! Решил, что богатых иностранцев нескоро ещё хватятся…» Однако мой друг уверил меня, что нам нечего опасаться. В конце концов, мы же сюда не за очередным наследством прикатили, а в делах, не касающихся дележа частной собственности, с его — то есть Хельны — роднёй вполне можно иметь дело. Что же, вполне себе аргумент. В конце концов, Шурфу виднее, его родня, как-никак, хоть и бывшая. Я был несколько удивлён тем, что Дримарондо, проявлявший такое нетерпение в пути и всё время настаивавший, чтобы я ехал побыстрее, не помчался к своей даме сердца тотчас же по приезде. — И стоило так гнать всю дорогу? — возмущался я, когда мы с Шурфом сидели на заднем дворе и курили, ожидая, пока слегка осоловевший Кутто наполнит водой гигантскую бочку, явно давно уже скучавшую без дела в отгороженном грубыми досками филиале сарая, носившем гордое звание комнаты для омовений. — Я-то думал, что мы вряд ли увидим Дримарондо до утра… — Ты забываешь, Макс, что наш профессор — здешний уроженец и прекрасно осведомлён о местном укладе жизни. В это время добропорядочные фермеры уже запирают своих дворы, и, поверь мне, появление у ворот незнакомого пса никого не обрадует. Тем более, если этот пёс будет требовать впустить его, хотя бы и на человеческом языке. Последнее обстоятельство, кстати, скорее лишь напугает жителей — они подумают, и не без оснований, что животное заколдовано. Ещё и магию в ход пустят. Поэтому Дримарондо и не спешит обнаруживать свои умения — всё же для малообразованных суеверных людей с любым колдовством легче примириться при свете дня. Я покачал головой, удивляясь подобной предусмотрительности пса. Мне бы такое и в голову не пришло! — Что поделать, — вздохнул мой друг, — если ты вырос в подобном захолустье, где каждый из твоих так называемых хозяев в любой момент может запустить в тебя сапогом, и способность к человеческой речи появляется у тебя лишь чудом, в результате экспериментов полусумасшедшего колдуна, волей-неволей научишься и предусмотрительности, и осторожности. — Судя по всему, — добавил он через минуту, прислушавшись, — эта грешная бочка наконец наполнена. Я бы советовал, не откладывая, приступить к омовению, так как моя интуиция подсказывает мне, что завтра нас ждёт не самый лёгкий день. Зато с самого утра. И ведь не ошибся!