***
Султан Мустафа тем временем наслаждался природой, долгими прогулками и чистейшим воздухом в Эдирне, размышляя обо всём на свете. Иногда он любил предаваться одиночеству, тишине и думам о важнейших вещах этого мира: жизни, религии, любви и власти. Возможно ли вообще всё успеть в этой жизни, вдоволь насладиться дарами Аллаха, быть всегда и во всём справедливым? Возможно ли хоть в одной книге прочесть этот рецепт? Порой, отвлекаясь от мирской суеты и оглядываясь, понимаешь, что жизнь весьма сложная вещь, особенно если ты — падишах и держишь в своих руках целую империю и каждый человек, живущий в ней, зависит от твоих решений. Мустафа был горяч и молод, когда ноша султаната легла на его плечи и, лишь Аллах ведает, сколько его подстерегало ошибок на этом пути. Да, на ошибках люди учатся, но если ты султан, то за каждую ошибку приходится дорого платить. Порой кажется, что внутри живут двое: властелин мира и обычный человек со своими страстями… и как же понять, в какой момент нужно послушать того или другого, чтобы сделать правильный выбор? Мустафа остановился около пышного розового куста с нежными белыми цветами и невесомо провёл указательным пальцем по одному из лепестков, слабо улыбнувшись; в его голове снова всплыл Её светлый нежный лик, её наивные голубые глаза, смущенно глядящие на него с неким вызовом, звонкий смех с лёгкой хрипотцой, горячее дыхание и до невозможности приятный цветочный запах, всякий раз исходивший от её прекрасных мягких волос. И самое главное — её любящее сердце. Он сам не мог припомнить момент, когда она стала столь дорога ему, когда он успел влюбиться во всё это, однако теперь это и не имело значения, ведь после всего случившегося она стала для него отдушиной, благословением Всевышнего. Султан с наслаждением вздохнул, решив полностью отдаться своим мыслям о Кёсем; все остальные думы о приближающемся походе, о государственных делах ушли на второй план, уступая место прекрасной девушке. Мустафа не имел понятия, что он разглядел тогда в этой молодой хазнедар, но он до сих пор никак не мог разгадать её загадку. Она была покорной, как и все, однако всё равно противилась ему. Была влюблена, но не подавала виду, не давала ему и малейшей надежды. Отчего-то он выделил её среди других девушек в гареме, потому как она и правда была другой, отличалась, но он никак не мог понять чем. Уехав из столицы, Мустафа тем самым решил огородиться ото всех на время, поразмыслить, как ему поступить дальше с Кёсем. Он поднял голову к небосводу, который постепенно затягивался большими тёмными тучами, и почувствовал, как на его лицо упало несколько холодных капель; начался мелкий дождь. — Повелитель, не желаете пройти под шатёр? — послышался скрипучий старческий голос пожилого человека за его спиной, который, оказывается, просто молча сопровождал его во время прогулки. — Боишься дождя, Яхъя? Ну, идём, — очнувшись от своих мыслей, кивнул султан с лёгкой усмешкой и отпустил бутон розы, проходя под шатёр и присаживаясь. — Садись, Яхъя, — пробасил Мустафа, указывая на место напротив. Яхъя был тем единственным человеком во всей империи, который способен был его понять, дать мудрый совет, соответствующий их религии, помочь в сложном выборе; султан доверял его мудрости и нажитому опыту. Не успела беседа начаться, как вдруг к ним подоспел один из слуг и почтительно поклонился, неуверенно взглянув на властелина. — Повелитель, для вас пришло письмо из столицы, — произнёс он и протянул маленький свёрток. Мустафа принял письмо и отправил слугу восвояси, разворачивая бумагу. Увидев первые, аккуратно выведенные красивым почерком строчки, он изменился в лице и сразу же спрятал свёрток в одеждах, решив прочитать его наедине с собой. — К добру ли, иншаллах? — подал голос Яхъя, увидев поменявшееся лицо падишаха. — Всё ли в порядке? — К добру, Яхъя, к добру, — произнёс Мустафа, пригладив бороду. — Продолжим нашу беседу в другой день, — он поднялся со своего места и направился в свои покои, где и уединился. В главных покоях дворца в Эдирне не было, конечно же, столь же красивого убранства, как во дворце Топ-Капы, хотя те тоже не отличались особой роскошью, так как у султана не наблюдалось большой любви к помпезности; его мужской характер давал о себе знать даже в этом, казалось бы, незначительном аспекте — он был воином. Он был скуп на эмоции, сдержан и почти всегда задумчив, но это также сочеталось с его жгучим пылким темпераментом. «Повелитель моей жизни, Простите мне эти дерзкие строки, которые диктует мне моё беспокойное сердце. Знайте, что я черпаю смелость от своих непозволительных чувств к вам, да простит меня Всевышний… Вчерашний разговор с вами открыл для меня нечто новое и неизведанное, то, к чему я была не готова, то, что пугало меня и приводило в замешательство. Я знаю, что вы очень рассержены на меня, мой повелитель. Я испугалась… испугалась себя, своих мыслей, которые были лишь о вас, ведь кто знает, чем кончится такая история? Но сейчас я понимаю, что больше всего я боюсь увидеть холод в ваших глазах, безразличие ко мне. Я боюсь потерять вас. В ту ночь ваш голос полный ласки подарил мне надежду, за моей спиной впервые начали расти крылья, а ведь раньше я не смела даже мечтать об этом. Я наивно полагала, что мои чувства к вам погаснут, как мимолётная обжигающая страсть… нет. Теперь весь мой мир — это вы, свет ваших глаз, ваше дыхание. Вы даруете мне безграничное счастье лишь одним существованием. Любовь к вам заставляет меня дышать дальше, до вас я будто и не существовала. Я утонула в омуте этой безрассудной любви и готова погибнуть в нем, выводя эти строки. Отныне для меня значение имеете лишь вы. Преданно любящая вас, Кёсем» Мустафа уже несколько раз прочёл это письмо, эти строки были усладой для его сердца; по почерку он смог разобрать, как несмело и неуверенно выводила их изящная женская рука. — Моя краса, что пленила моё сердце, твоя душа столь же прекрасна, как и ты, — довольным голосом пробормотал султан, поднося клочок бумаги к носу и втягивая знакомый аромат. Неповторимый, такой приятный и манящий. В который раз обводя глазами письмо, он твёрдо решил на следующий же день отправиться обратно в столицу. Кто знает, сколько бы он пробыл здесь, в Эдирне, если бы не это счастливое письмо?***
— Почему повелитель так стремительно покинул дворец без предупреждения? — Хазан Султан металась из стороны в сторону, устало потирая лоб. — Как же у меня болит голова… — Госпожа, умоляю, прилягте, не изводите себя, — Нарин-калфа неспешно подошла к своей госпоже и, придержав её за локоть, усадила на мягкий пуф. — Вы же знаете, как повелитель любит проводить время вне стен дворца, он наверняка скоро вернётся. — Я не хочу лежать, Нарин! Отныне мне нет покоя, Мустафа так отдалился от меня, — с досадой причитала молодая госпожа. — Подай мне отвар, иначе я сейчас умру от боли. — Возьмите, госпожа, — Нарин взяла аккуратно маленький поднос с дымящейся жестяной чашей и поднесла к Хазан; та сразу же сняла ёмкость и жадно опустошила её. — Зарифе-хатун больше нет, но я чувствую, что его сердце занято. Она не представляла угрозы, да простит Всевышний её грехи, — нервно произнесла Хазан, грузно выдыхая и ставя чашу обратно. — Вы накручиваете себя, султанша, — Нарин ободряюще улыбнулась. — Господин любит лишь вас, для него никто не имеет большего значения, чем вы. — О, Аллах, пусть будет так, как ты говоришь… В этот момент двери в покои главной хасеки распахнулись, и туда неожиданно для всех вошёл султан Мустафа с сыном на руках. — Повелитель, — Хазан подлетела со своего места с радостной улыбкой и склонилась, сжимая ажурный платок в руках. — Хвала Всевышнему, вы вернулись и озарили нас своим светом! Добро пожаловать. — Здравствуй, Хазан, — падишах тепло улыбнулся своей хасеки и поставил маленького Мехмеда на ноги. — Мой лев, — проворковал он, оставляя поцелуй на детской макушке. — Повелитель, — несмело произнесла Хазан, пытаясь поймать взгляд султана. — Вы так спешно уехали в Эдирне, что я разволновалась. Ничего серьёзного не произошло, иншаллах? — Не о чем беспокоиться, Хазан, всё в порядке. Я просто решил немного отдохнуть за пределами столицы, — коротко ответил он. — Папа, ты возьмёшь меня с собой в следующий раз? — спросил малыш, поднимая глаза на отца. — Посмотрим, как ты себя будешь вести, — играюче ответил падишах, басисто рассмеявшись. — Нарин, отведи шехзаде в сад, пусть подышит свежим воздухом, — распорядилась Хазан, повернувшись к своей служанке. — Как прикажете, госпожа. Шехзаде, — Нарин с улыбкой взяла мальчика за руку и вывела из покоев, оставляя Хазан и повелителя наедине. — Как ты, Хазан? У тебя всё хорошо, иншаллах? Ни в чём не нуждаешься? — спросил Мустафа, легко проводя ладонью по нежной щеке девушки. — Что мне может быть нужно, когда я вижу твоё лицо перед собой? — тихо спросила она, положив свою руку поверх его ладони и не дав ему убрать её обратно за спину. — Я так скучаю по тебе каждый день. Это невыносимо… Мустафа в ответ промолчал и лишь сдержанно улыбнулся; он заботился о Хазан, как о матери своего наследника, уважал её. Чувства к Хазан были другие, они не были похожи на его нежные чувства к Кёсем, которые заглушили в нём всё, даже голос его собственного разума. Хорошо ли это? Он и сам не знал. — Как мой сын? Он хорошо себя ведет на занятиях? — перевёл тему Мустафа. — Он слегка непоседлив, но ему всё интересно, — отвечала Хазан поникшим голосом, опустив глаза в пол, когда её возлюбленный всё-таки убрал руку с её щеки. — Прекрасно. Что нового произошло в гареме? Я ещё не навещал Хюмашах. — Что может быть нового? — пожала плечами султанша. — Хотя, есть одна вещь, конечно, но она незначительна и вряд ли заслуживает твоего внимания, — на вопросительный взгляд Мустафы она продолжила. — Госпожа даровала свободу своей служанке, Кёсем Хатун. Она желает выдать её замуж за Хюсрева-челеби, и вчера девушка покинула гарем и… Мустафа? — обеспокоенно позвала она, когда султан буквально вылетел из её покоев. — Аллах, Аллах… Слова Хазан эхом раздавались в его голове, пока он стремительно рассекал коридоры на пути в покои своей сестры. Как она могла поступить подобным образом, не посоветовавшись с ним? Хюмашах осложнила и без того сложную ситуацию, что безумно разозлило Мустафу. Ворвавшись в главные покои гарема, он еле слышно сдержанно выдохнул и взмахнул тяжелой ладонью. — Оставьте нас все наедине, — грубо произнёс он, наблюдая как слуги лениво начали тянуться к дверям. — Быстрее! — нетерпеливо повысил он голос. Хюмашах побледнела, увидев брата в таком состоянии, хотя примерно такой реакции она и ожидала; как только он вошёл, она сразу поняла, что кто-то донёс до него последние сведения раньше неё. — Повелитель, — сиплым голосом произнесла она и поклонилась. — Я не ждала вас так рано. Добро пожа… — Что за дерзость, Хюмашах? — перебил её султан, останавливая её жестом. — Как ты могла пойти на такое? — А что мне было делать, Мустафа? — решилась ответить ему Хюмашах срывающимся голосом. — Мне нужно было позволить совершить тебе ошибку? Ты ведь даже ни разу не был с этой девушкой! — Какую ошибку? — вкрадчивым и каким-то недобрым голосом спросил султан, медленно подходя к своей сестре; он очень любил её, однако ему, как и любому правителю, было не по душе, когда кто-то идёт против его воли, да ещё и за его спиной. — Ты прекрасно знала, что я выбрал Кёсем, а это значит, что она моя женщина. Но ты… — прошептал он. — Мало того, что ты даровала ей свободу, так ещё и решила выдать замуж. Ты надеешься, что я спущу это с рук? Ты всегда меня поддерживала, всегда была на моей стороне. Почему ты стала действовать за моей спиной? — продолжал требовательно спрашивать он. Глубоко расстроенная Хюмашах уже в сотый раз успела пожалеть о содеянном, она совсем не думала, что брат разозлится настолько сильно из-за Кёсем. — Неужели ты так влюблён в неё? — Довольно, Хюмашах, это касается лишь меня и Кёсем, — взмахнул рукой повелитель, таким образом прекращая их бессмысленную беседу и не желая понапрасну сотрясать воздух; он понимал, что лишними разговорами разрешить эту проблему не выйдет. — Брат, прости меня, — вдруг произнесла женщина, поднимая голову; слова брата о доверии и поддержке сильно подействовали на неё. — Я лишь… думала, как бы поступила валиде на моём месте и… — она запнулась, на мгновение закрывая глаза. — Я хотела поступить правильно, хотела уберечь тебя от ошибки, но… видимо, сама совершила ошибку. — На первый раз я всё забуду, Хюмашах, — смягчился султан, поймав отчаянный взгляд старшей сестры; он каждому давал право на ошибку, неужто он бы не простил свою родную сестру? Однако, внутри ещё горело пламя гнева, которое он пытался сейчас потушить в себе, зная, что пользы оно не принесёт. — Но ты должна поклясться, что никогда больше не будешь действовать за моей спиной. — Да будет Аллах мне свидетель, Мустафа, — султанша сделала шаг вперед и умоляюще посмотрела на брата. — Ты отправишь письмо Хюсреву-челеби и скажешь, что девушки ему не видать, — стальным голосом сказал он. — Где она сейчас? — Я на время ожидания обряда ни… — Хюмашах запнулась на полуслове, испугавшись грозного взгляда Мустафы. — Я поселила её в одном из своих особняков, однако… — Что, Хюмашах? — теряя терпение, спросил властелин, хотя его внутреннее состояние выдавали лишь скулы, ходившие ходуном, и неспокойный взгляд. — Обряд никаха должен пройти сегодня после полудня… — услышав это, Мустафа оторопел — уже, возможно, всё кончено. Однако, он быстро пришёл в себя. Не имеет значения — он заберёт её, где бы она ни была. — Молись, Хюмашах, чтобы всё обошлось, — лишь выговорил он и тут же вышел за двери, думая о том, как исправить всё. Султанша грузно опустилась на тахту и приложила дрожащую руку ко рту. Аллах свидетель, что она никогда ни перед кем не робела, ничего не боялась; ничего, кроме гнева своего брата-повелителя. Она знала твёрдость его характера и так же знала, что она виновата. Возможно, если бы она исправила это, он бы смог её простить, однако теперь её грызли сомнения. — Всевышний, помоги мне. Пусть не будет поздно, — тихо прошептала она и покачала головой.***
— Аллах, аллах, — протянул Юлю-ага, спешно заходя в это время на дворцовую кухню и качая головой. — Горе тебе, Юлю, горе! Уффф, Бенейм, дай-ка мне лукум, иначе я с ума сойду… — Что случилось? — с любопытством спросил Бейнем, который до этого ловко шинковал капусту, но тут же остановился, когда внутрь вбежал евнух; повар положил немного угощения на блюдце и передал безутешному Юлю. — Повелитель вернулся из Эдирне, — сообщил тот, забрасывая сладость себе в рот и начиная активно её пережевывать. — Недавно пришёл к Хюмашах Султан… йу, как он был разгневан! Клянусь Аллахом, в его глазах я видел огонь! — взмахнул он руками и цокнул, постепенно опустошая блюдце. — Я ещё никогда не видел его таким свирепым, Всевышний сохрани нас! — А ты не расслышал, что так разозлило нашего господина? — А тебе-то что? — настороженно спросил Юлю, посмотрев на главного повара и приподняв одну бровь вверх; в это время он уже доел свой лукум и отставил блюдце в сторону. — Тебе что, заняться нечем? — Ты же сам начал рассказывать! — Некогда мне тут с тобой возиться! Ещё рассказывать я тебе что-то буду?! Уфф! — Юлю пренебрежительно взмахнул рукой и поспешил удалиться из кухни, хотя он знал, почему повелитель разозлился. Да и вообще, он приходил за лукумом, а не языком чесать. — Аллах, Аллах, до чего люди нервные бывают! — нарочито громко проговорил Бейнем и продолжил своё занятие. Евнух семенил по коридорам, желая не попасться случайно на глаза разгорячённому повелителю, как вдруг его оклинул один из бостанджи у входа в гарем. — Юлю-ага! — Что тебе? — спросил тот, выходя к нему. — Говори скорее. — Повелитель немедленно приказал тебе явиться в мраморный павильон, — сообщил бостанджи; его слова повергли бедного Юлю в шок. — Аллах сохрани и помилуй, — низким голосом произнёс он, прикрыв рот рукой; лицо его разгладилось и побледнело от страха. — Сейчас же иду, — кивнул он слуге и прошептал молитву на арабском.***
По всему хамаму эхом разносились звуки плача и глухие всхлипы, Кёсем сидела в мраморной купели, до краёв наполненной тёплой ароматной водой и, обняв свои колени, горько плакала; она держалась до последнего, но сейчас из неё вырвалось всё, что она хранила глубоко в себе. Девушка не верила, что это происходит сейчас с ней; она чувствовала, как её сердце медленно вырывают из груди. — Кёсем? — в хамам вошла другая девушка, которую Хюмашах заботливо приставила к Кёсем на время её пребывания в особняке; служанка должна была помогать Кёсем подготовиться к предстоящей брачной ночи. — Кёсем, что случилось? — она опустилась на край купели и провела рукой по её обнажённой спине. — Я не хочу выходить замуж, Ясемин! — проскулила Кёсем, подняв жалобный взгляд на Ясемин. — Что это значит, Кёсем? Как это не хочешь? — Так! Я не хочу! Не хочу! — остервенело выкрикнула она, снова закрывая лицо руками и вызывая всплеск воды. — Тише, не кричи! Ты меня пугаешь, — она положила ладонь на её плечо, слегка сжав его. — Но у тебя нет выбора… придётся смириться со своей судьбой. — Я не хочу смиряться! Если бы только моё сердце было свободно, но это не так… я люблю другого человека, другого! Лучше бы я навсегда осталась одна, я не хочу терпеть на себе руки нелюбимого, — она издала обессиленный стон. — Я хочу закрыть глаза, чтобы больше никогда в жизни их не открывать. — Не говори так, упаси Аллах! — Ясемин строго шикнула на неё и принялась втирать в её вымытую и распаренную кожу эфирные масла. — Хюсрев-челеби очень хороший человек, как я слышала. Ты будешь очень счастлива, не всем так повезло, как тебе. Потерпи и ты его скоро увидишь. Кёсем лишь вздохнула в ответ, уже молча продолжая лить горючие слёзы. В голове девушки крутились неприятные мысли, доставляющие ей боль. Повелитель забудет её, словно приятный сон, а она никогда больше его не увидит. — Это конец, Ясемин, — поникшим голосом произнесла она. — Не конец, не конец, не плачь, — улыбнулась Ясемин, нанося смягчающий крем на длинные влажные волосы Кёсем. — Это только начало. — Дальше я сама, — тихо произнесла девушка, не в силах больше слушать беззаботные речи. — Дело осталось за малым, спасибо. — Как знаешь, — Ясемин поднялась и, взглянув с сожалением на Кёсем, удалилась. Мустафа, тем временем, покинул дворец в сопровождении четырёх янычар и Эмир-аги. Чтобы не вызывать лишних взглядов и разговоров на улицах, они облачились в чёрное одеяние, прикрыв лица такими же чёрными повязками. Султан ловко оседлал своего подбористого чёрного скакуна, который был прямо под стать ему, и пустил его галопом в сторону имения Хюсрева-челеби, намереваясь отдать ему откуп за обещанную девушку. Прибыв на место, он соскочил с коня и передал поводья одному из янычар. — Повелитель, мне сопровождать вас? — спросил Эмир, на что султан лишь кивнул и твёрдой походкой направился к дому, постучав тяжёлой ладонью в дубовую дверь, которая в скором времени отворилась; на пороге стоял довольно приятный молодой мужчина с зелёными глазами и мягким взглядом. Когда падишах снял с себя повязку, он тут же поклонился и отошёл в сторону. — Повелитель, добро пожаловать! Вы осчастливили своего раба своим визитом, — Хюсрев сделал приглашающий жест. — К добру ли, иншаллах? — Сам решишь, — лишь ответил Мустафа и жестом велел двум своим воинам поставить огромный сундук в их руках перед Хюсревом; они тут же исполнили приказ, снимая крышку и отходя в сторону. Несмотря на весь свой гнев, который Мустафа продолжал скрывать глубоко внутри, он чётко осознавал: в том, что произошло нет вины Хюсрева-челеби, поэтому он решил лишь выплатить ему компенсацию за отсутствие обещанной жены. — Я… не совсем понимаю, повелитель, — недоуменно произнёс мужчина, глядя на сундук, доверху наполненный золотыми монетами. — Я в курсе, что моя сестра, Хюмашах Султан, пообещала тебе девушку в жёны, однако ваш брак невозможен, так как эта девушка — мой гарем, — коротко объяснил Мустафа, ставя перед фактом Хюсрева. — Повелитель, — промямлил Хюсрев, побледневший от пронзительного взгляда властелина; он мог поклясться чем угодно — от этого взгляда кровь в его жилах остывала. — Простите, я не знал. Если бы знал… — Ты забудешь об этой истории, — с этими словами Мустафа покинул дом Хюсрева и, забрав поводья, снова взобрался на коня, натягивая обратно на своё лицо тёмную повязку. — Повелитель? — взобравшись на свою лошадь, подал голос Эмир-ага, который не был ещё в курсе всей ситуации и всё ещё находился в недоумении. — Простите мне моё любопытство, но что это за девушка, которая вам так дорога? Кого хотела выдать замуж наша Хюмашах Султан? — Эта девушка — Кёсем Хатун, Эмир, — спокойно ответил падишах, немного успокоившись душой; теперь ничто его не останавливает на пути к ней. Он никогда не мог бы подумать, что ему будет настолько сложно заполучить женщину, однако, Аллах тому свидетель, она стоила того. Теперь никто не помешает, никто не встанет поперек дороги. Кёсем же, облачённая в прекрасное свадебное одеяние, подаренное ей госпожой, и поникшая от своего горя, ехала в карете на пути в неизвестность, полагая, что никах между ней и Хюсревом-челеби был заключен; она не знала, что ждёт её дальше, да и ей было уже всё равно. Она всё никак не могла смириться со своей долей, однако ничего больше сделать не могла, не могла противиться воли Аллаха; где-то глубоко внутри в ней постепенно угасала последняя надежда. Если бы она только ведала, как она запала в сердце падишаха, она бы не лила сейчас слёзы напрасно. Если бы она знала, что сейчас происходило в тайне ото всех.***
В мраморном павильоне дворца Топ-Капы собрались несколько человек вокруг священной книги, лежавшей на ажурной подставке в середине покоев; среди присутствующих можно было рассмотреть два знакомых лица — эти лица были Юлю-ага и Яхъя-эфенди. Они поклонились и сели друг на против друга по обе стороны от восседавшего перед кораном муллы; остальные тоже опустились на свои места. — По воле Всемогущего Аллаха, — наконец начал говорить мулла благоговейным голосом; лицо его украшала серебряная борода, а добрый взгляд ясных ярко-голубых глаз в обрамлении глубоких морщин мог рассказать о его многолетней мудрости. — По завету избранного пророка, по решению улемов, в присутствии свидетелей, — он повернулся к Юлю-аге и улыбнулся. — Как представитель Кёсем Хатун, принимаешь ли ты в мужья султана Мустафу Хана, давшего калым в сто тысяч акче? Принимаешь? — Принимаю, — с довольной улыбкой кивнул Юлю-ага, прикрывая глаза. — Принимаешь? — Принимаю. — Принимаешь? — Принимаю. — Как представитель султана Мустафы Хана, принимаешь ли ты в жёны Кёсем Хатун, которую вы просили? Принимаешь? — обратился мулла к Яхъя-эфенди. — Принимаю, — твёрдо кивнул он с серьёзным выражением лица, сжимая в одной из рук деревянные чётки. — Принимаешь? — Принимаю. — Принимаешь? — Принимаю. — С позволения Аллаха и в присутствии всех свидетелей, я объявляю этот никах совершённым, — после этого мулла закрыл коран и три раза поцеловал священную книгу, приложившись к ней лбом.***
Мустафа скакал настолько быстро, насколько мог; так, что Эмир-ага и янычары еле поспевали за ним. Он понимал разумом, что ничего уже не может ему помешать, что ему лишь осталось забрать её, но внутри его груди было всё ещё неспокойно и так будет, пока он не увидит её и не прижмёт к своей груди. Что же за испытания ему ниспослал Аллах? Мысли продолжали беспорядочно крутиться в его голове, пока он не увидел карету, неспешно ехавшую по пыльной дороге и раскачивавшуюся из стороны в сторону; он резко натянул поводья, наконец останавливая своего коня. — Стой! — крикнул Эмир-ага, делая резкий взмах рукой. — Вы кто такие? — испуганно спросил кучер, останавливая лошадей, однако ответа не последовало. — Эй! — Почему мы остановились? — прошептала сидевшая внутри Кёсем, приоткрывая шторку в окне кареты. — Нужно пойти посмотреть… — Ты с ума сошла? — ахнула Ясемин и схватила её за руку. — Нужно сидеть и ждать. — Чего ждать, Ясемин? — раздраженно спросила Кёсем, прикрывая лицо шифоновой материей красного цвета; она открыла дверь кареты, и только её нога ступила на первую ступеньку, как девушка почувствовала как сильная рука обхватывает её талию и резко поднимает вверх, сажая на лошадь. Она не успела даже ахнуть, не то что закричать. Вытаращив глаза, она начала вертеть головой из стороны в сторону в поисках лица того, кто это сделал; однако, всё, что она увидела — сокрытое лицо. — Кёсем! — вскрикнула Ясемин, ринувшись за ней, однако незнакомец уже пустил своего коня прочь.