Мост через Лету

— Но как… Боже мой… Как же так? Зачем, Жоффрей? — сквозь слезы повторяла Анжелика. У нее подкашивались ноги, руки лихорадочно цеплялись за поддерживавшего ее мужчину, а мысли были будто окутаны туманом. Горячие твердые мускулы под пальцами никак не могли принадлежать призраку — это был действительно он, Жоффрей де Пейрак, под маской презренного пирата, ренегата... — Как я уже говорил, мадам, вы сами захотели прояснить ситуацию, — граф де Пейрак мягко усадил ее обратно на мокрый диван, шагнул к стене с потайным шкафом, доставая оттуда пузатую бутылку. — Ваше любопытство мне льстит, но оно, к сожалению, создало нам массу проблем. Выпейте и успокойтесь. Нас ждет нелегкая беседа, а времени в обрез, увы. Повинуясь его требовательному голосу, Анжелика, сдержав рыдания, залпом проглотила предложенный напиток, ощутив обжигающий вкус чего-то крепкого. Выпитое остановило вновь подступающие слезы, вернув ее на землю. Она подняла глаза, жадно всматриваясь в бесстрастное лицо. Черные густые волосы, четкий изгиб губ, блестящие живым блеском глаза...Шрам, некогда так ее напугавший, утратил свою резкость, сгладился на смуглом лице, скрылся за короткой бородкой. "Восемь лет", — машинально сосчитала она. — "Восемь лет я не видела его". — Но как же это возможно?! Ведь я видела своими глазами… — ее голос прервался, а перед внутренним взором вновь встала ужасающая картина пламени на фоне морозного январского неба. Ладонь скользнула к животу, будто ощутив отголосок той боли, которая стала предвестником рождения Кантора. — Восемь лет прошло... — Восемь? Да, вы правы, уже восемь лет. Ваш нынешний поклонник, Его Величество король, даровал в конце концов мне жизнь, — бросил он с наигранным оживлением. — Правда, он надеялся, что раны от пыток и воспаление легких скоро закончат дело, но на его руках не будет моей крови. Что ж, я оказался живучей, чем он ждал, хотя было время, когда я был уверен, что конец мой близок. — Так значит, те люди не лгали? — мысли все равно путались, кружились подобно водовороту, и Анжелика никак не могла уцепиться за что-то самое важное. — Кто же? — Пейрак устроился на стуле напротив и склонился к ней, уперев локти в колени и не сводя с нее блестящих глаз. — Ходили слухи, что вы выжили, что на площади сгорел… сгорел другой преступник, — Анжелика поднесла пальцы к вискам в попытке сосредоточиться, зачем-то вспомнить имя колбасника, жившего рядом с Гревской площадью. — Но потом… потом мне сказали, что все зря, что я не должна надеяться попусту… Велели оставить прошлое в прошлом. — Мудрый совет на все случаи жизни! И вам это неплохо удалось, мадам дю Плесси. Она будто услышала спокойный голос Дегре: «Каждый раз, когда вы будете ворошить прошлое, вам захочется умереть». Ей вспомнились ночи, когда отчаяние охватывало ее своими безжалостными руками, шептало в уши: "Он мертв, он умер!". И внутренний голос отвечал: "Да, он мертв, потому что прошло столько лет". "Он мертв", — говорила она себе каждый раз, когда осколок надежды вонзался в сердце. Ведь если бы он был жив — разве оставил бы ее, не вернулся бы за ней, не подал весть?..Как же она, вопреки здравому смыслу, ждала чего-то, любого знака, какого-то известия перед мрачной свадьбой по принуждению, свадьбой без тепла и любви! Филипп... О Боже, Филипп. Как же она могла так поступить с собой — и с ним! Осознание навалилось на нее тяжким грузом, и она не смогла сдержать стона: — Как я могла! Как вы могли! Почему не сказали мне, почему не нашли меня?!Как вы могли! — Не мог, — коротко отрубил Пейрак, сжав губы, и встал, со стуком отодвинув стул. —Подробности вам ни к чему, но на тот момент любая огласка грозила бы смертью и мне, и вам. А когда наконец я услышал о вас, вы уже были мадам дю Плесси де Бельер. Могу лишь похвалить ваш выбор, сударыня, это на самом деле блестящая партия. От злой иронии в его голосе Анжелику передернуло. — Вы можете сейчас смеяться надо мной?! Вы... вы позволили мне выйти замуж, когда были живы?! И теперь я... я....— у нее не хватало сил произнести жуткое слово. — Я смеюсь не над вами, мадам, — он тяжело прошелся по каюте, оперся обеими руками о ставни окна, устремив взгляд на еще волнующееся море. — К тому же, в случае столь нежеланной огласки церковь будет полностью на вашей стороне. Граф де Пейрак был приговорен и казнен, и оттого, что вместо него сгорел другой несчастный, ничего не изменилось. У пирата Рескатора нет ни имени, ни имущества, ни жены. "Он отказывается от меня". Не веря своим ушам, она замотала головой. Внутри нее что-то лопнуло, высвободив мысли и чувства из липкого тумана, и она изо всех сил кинула об стену все еще зажатый в руке пустой кубок. С металлическим звоном он отлетел и упал на густой ковер, заставив Пейрака вздрогнуть и обернуться. — И это все, что вас волнует?! Я думала, что умру без вас, и умерла бы, если бы не дети! А вы даже не вспоминали обо мне, — ее голос упал, и ей стоило немыслимых усилий не зарыдать вновь. — За что вы так поступили со мной? И даже теперь… вы были рядом все время, вы насмехались надо мной, мучили меня и не признались бы?! Невеселая усмешка на губах, которые теперь она узнавала с безжалостной четкостью, погасила ее пыл. — Как я уже сказал, мадам, мое признание сейчас бы породило целый сонм сложностей, часть которых вы уже осознали. Так что с моей стороны это был акт милосердия, и вы согласитесь со мной, если подумаете спокойно, — теперь его слова прозвучали почти печально. Мужчина вернулся к столу, поднял с пола кубок и бездумно покрутил его в пальцах; Анжелика вновь обратила внимание на едва заметную неуклюжесть ходьбы, которая волновала ее все это время на корабле: все, что осталось от некогда приметной хромоты... — К чему сейчас это все? Вы взволнованы, это естественно, и в вас говорят те теплые чувства, которые сохранила ваша память, или же чувство долга... А что скажет на это рассудительная жена маршала Франции, блистательная маркиза? Воспламененные чувства не могут гореть долго, и в наступившей тишине Анжелика ощутила ужасную усталость. Сколько раз она, помимо своей воли, вопреки здравому смыслу, надеялась и ждала, и все напрасно? Да даже третий сын, сын Филиппа был рожден ею с именем Жоффрея на устах… В груди поселилась тупая боль, словно разбитое сердце могло болеть по-настоящему. — Вы просто забыли меня, верно? — проговорила она со слезами на глазах. — Вы не хотели, чтобы я была рядом, хотя я любила вас? Вы говорите, что защищали меня... от чего? Если вы любили меня... если бы вы меня любили... Не в силах более подобрать слов, она обвела рукой вокруг себя, не сводя с возвышавшегося над ней человека требовательного и измученного взгляда. — Как вы сказали вчера? Не смейте винить меня в том, чего не знаете, — веско произнес тот после короткой паузы и с силой поставил на стол кубок, будто увесистую точку. — К чему сейчас эти страдания, признания в былой любви? Как я говорил вам во время наших бесед, мадам, то, что утрачено, нельзя вернуть. Хоть я и пират, но не посягаю на чужое. Графа де Пейрака больше нет, и жена его нынче стала женой другого. — Нельзя вернуть, — прошептала Анжелика, широко раскрыв глаза. Сейчас ее память судорожно перебирала все разговоры с Рескатором — сплошь загадки, насмешки, упреки, в которых не было ни малейшего намека на любовь, связывавшую их. Лишь только музыка, в самый первый вечер сыгранная им — но для чего? Хотел ли он быть узнанным, подать ей знак, или же просто устроить очередную мистификацию? Неужели все, что происходит тут — на самом деле? Конечно, ведь даже в самом кошмарном сне она не могла даже помыслить, что Жоффрей когда-то откажется от нее и детей… Кантор! Как она могла забыть! — Вы… — она прикусила губу от ужасной догадки. — Весь этот фарс был потому, что вы хотели забрать моего сына?! В ее памяти замелькали все странные события этого плавания: парламентер, дикое требование отдать ребенка, все время откладываемая беседа... — Вашего? — с нажимом произнес граф. — Но он еще и мой, не так ли? В смятении Анжелика смотрела на него и не узнавала. Нет, черты, которые она годами хранила в памяти, принадлежали ему, Жоффрею, но как мог он быть так жесток, так равнодушен к ней? Что за испытания за прошедшие годы исказили его душу? Не могла же она быть настолько ослеплена любовью, когда столько лет жила бок о бок с ним?! — Вы охотились за Кантором, — медленно проговорила она, чувствуя, как срывается снова голос. — А я … я стала лишь преградой и способом позабавиться. Что вы хотели сделать? Выкрасть моего малыша? Нет, нет, сперва же вы пытались выторговать его у Вивонна, хотя знали точно, что он никогда не пойдет на это. Или… о, да, теперь я понимаю. Кантор сам искал отца, и вам довольно было просто открыться ему, уговорить бросить адмирала и остаться с вами? — Сердце ребенка, которого я никогда не видел, оказалось более зряче, чем ваше, не так ли? — теперь в хриплом голосе не слышалось горькой иронии и издевки, одна печаль. — Но довольно обвинений. Я не хочу больше оскорблять вас и себя, принуждая оправдываться в том, в чем вы не видите вины. К тому же у нас не так много времени. Шторм задержал нас, однако мы уже в генуэзских водах и скоро вновь распрощаемся, как чужие люди. Как я уже сказал, у меня уже много лет нет ни имени, ни дома, ни жены — однако своих детей я не намерен отдавать ни королю, ни вам, ни самому дьяволу. — Вы с ума сошли, Жоффрей! — возмущенная, она вскочила с места. — Как можете вы говорить матери ваших детей об этом?! Вы представления не имеете, через что мне приходилось пройти ради их защиты, и сейчас вы просто хотите отобрать у меня их?! — Всегда любопытно узнать, что думают о тебе люди, особенно близкие…. Или кого считал таковыми, — после паузы он усмехнулся. — Кем бы вы ни считали меня, сударыня, я всегда ставил голос разума выше прочего, а даже дикари знают, что нет ничего опасней матери, защищающей своего детеныша. Предлагаю прийти к соглашению. Я никогда не хотел для своих детей карьеры при дворе и только утвердился в своем решении после рассказов Кантора. Мальчикам нужно образование, а Кантор, несмотря на все комплименты моего боцмана, едва смог выполнить простейшие математические действия. — Он поднял ладонь, останавливая ее возражения. — К тому же, несмотря ни на что, для меня оскорбительно, что мои дети носят имя пасынков маршала дю Плесси. — А вам виделось, что они должны носить ваше имя, после опалы и костра, после всего, что нам пришлось вынести?! Да для того, чтобы у них было имя и положение, мне пришлось... пришлось... — усилием воли она заставила себя замолчать. — Как я уже говорил, мадам, на этот раз вы выбрали себе прекрасного мужа. Но жизнь — непредсказуемая штука, как я успел ощутить на себе... Сегодня ваш муж в зените славы, а завтра — объявлен изменником. И что будет ждать ваших сыновей? — Маршал дю Плесси — друг короля. — О, порой судьба играет с людьми самые злые шутки. Не вы ли рассказывали мне о заговоре, свидетельницей которого случайно стали? В любом случае, я говорю сейчас об этом не для того, чтобы унизить своего более удачливого преемника. Образование нужно им как защита и опора в жизни. — Я уже думала об этом, — прервала его Анжелика. Когда речь шла о настоящем, а не о прошлом, она ощутила твердую почву под ногами и немного успокоилась. —Мой брат Раймон обещал устроить Флоримона в школу иезуитов. — Лучше, чем ничего. Однако церковному образованию недостает полноты. В Палермо есть колледж, в котором мальчики получат знания по всем предметам и смогут решить, что им нравится в жизни. — Но что я скажу им?! И потом, оба мальчика уже имеют обязанности при дворе... — Скажете им то, что я собирался сказать Кантору, если бы не ваша ночная прогулка. Что давний друг их отца хочет выполнить его волю и потому оплачивает их учебу. Придумайте что-то, чтобы объяснить их отъезд для своих знакомых... В конце концов, это ваше право как матери. А как отец, — с нажимом подчеркнул Пейрак, — я бы хотел, чтобы ваш выбор остановился именно на этом заведении. — Мой выбор? — она не смогла сдержать истеричного смешка. — После всего, что произошло, вы говорите о выборе?! Вы же все решили, месье, еще до того, как пригласили меня в Геную! — Не буду лгать и говорить, что это не так, — он откинулся назад, опершись спиной на край стола. — Но жизнь заставляет людей менять планы и порой самым неожиданным образом подает знаки.... Вашего имени не было в списках пассажиров, почему? Неожиданный вопрос застал Анжелику врасплох, она удивленно распахнула глаза. — Я приняла решение ехать в последний момент, только и всего. Я не могла отпустить Кантора одного... В наступившей тишине она вдруг осознала, что имел в виду Жоффрей. Только каприз судьбы свел их тут посреди моря. Не окажись ее материнское чувство столь сильно, неведомо чем могла окончиться встреча эскадры адмирала Вивонна и добивающегося своего утраченного сына пирата Рескатора. И никогда, никогда Анжелике не довелось бы узнать, что человек, подаривший ей великую любовь и великое горе, до сих пор жив... —Выходит, сама судьба предопределила нашу встречу, — с кривой улыбкой произнес Пейрак, будто читая ее мысли. За окном разливалась серая рассветная дымка, уже приглушая собой неяркий свет лампы. Море вяло перекатывало волны, окончательно присмирев. — Раз уж она снизошла до наших бренных дел, я должен задать вам этот вопрос. Поднявшись во весь рост, он подал ей руку, приглашая встать. Высокий и худой, пахнущий табаком и морской солью, Пейрак пытливо заглянул ей в глаза. — К полудню, самое позднее - к вечеру мы будем у берегов Генуи. И там вы сможете сойти на берег, как гласил наш уговор, или же... Как завороженная, она не сводила глаз с его лица, мягко движущихся губ, длинных ресниц. Будто ничего не существовало сейчас вокруг, только тихий плеск волн и негромкий голос человека, стоящего напротив. Сейчас он стоял так близко, что стоит сделать шаг — и его губы коснутся ее лица. "Нельзя, нельзя думать об этом". — Или же остаться. Вырванная из мечтаний, она сильно вздрогнула и тут же поняла, что в глубине души и ждала, и боялась этих слов. Реальность их обрушилась на нее, подобно штормовому ветру, стремясь так же сбить с ног, подчинить себе. В пристальном взгляде Пейрака ей почудилось жадное ожидание ответа, и это стало последней каплей. — Остаться?! Ах вот как, месье! Потому что вам кажется, что судьба так решила? Вы стали настоящим фаталистом! — Анжелика в протесте замотала головой, так, что едва просохшие волосы рассыпались по плечам. — Когда-то я полюбила вас всем сердцем, потому что вы так захотели и добились своего. А сейчас приглашаете меня с собой не потому, что хотите этого, а чтобы не прогневать судьбу, не так ли? Его лицо вновь мучительно исказилось, и ей на этот раз не удалось различить, что за чувства обуревали его. "Я уже не могу понять его", — подумала она. — "За столько лет мы стали.... другими". "Чужими, — поправил ее безжалостный голос внутри. - Мы стали чужими. Он зовет меня, хотя должен был просто забрать меня себе по праву. А я... я не смогу пойти с ним, хотя раньше отдала бы за это все на свете. И даже сейчас, если бы только в самый первый вечер он снял маску и дал мне руку... ". — Вы отказываетесь? — он склонился к ней еще ближе, его глаза, казалось, прожигали ее изнутри, и Анжелика со страхом и тоской подумала, что если бы вместо слов он прикоснулся к ней, поцеловал, сжал в объятиях — ни обида, ни тайный страх перед незнакомцем, в которого превратился некогда любимый человек, ни чувства, которые она испытывала к Филиппу и Шарлю-Анри не остановили бы ее... — Я не могу согласиться, Жоффрей. Ах, если бы вы послали мне весть, хоть за час до венчания — я бы не думала ни секунды, я бы летела к вам... — с мукой в голосе проговорила Анжелика, и с каждым словом стоящий перед ней мужчина будто отдалялся от нее, а ее сердце обрывалось в пропасть. — Но не сейчас… Восемь лет, Жоффрей. Это так много, это ... это целая жизнь. Другая жизнь, которая держит меня: дело, на которое я потратила несколько лет, чтобы встать на ноги, должности при дворе... — она заставила себя остановиться, переведя дух, подбирая слова, и медленно продолжила: — Вы сами сказали — мать не может оставить своего ребенка без защиты, а во Франции меня ждет сын, которого я не смогу забрать с собой. Часть меня вечно будет там. "А часть навсегда останется тут, с вами". — Наследник рода Плесси-Бельер… — кивнул Пейрак. Он уже взял себя в руки, и на лице появилось прежнее иронично-отчужденное выражение. — И его отец, разумеется. Анжелика опустила глаза на свои руки, где на пальце сияло старинное золотое кольцо. С какой ненавистью Филипп надевал его! И все же не оно держало ее сейчас. Будь она в силах повернуть время вспять, ее руки бы никогда не знали этого украшения. Но она бы скорей умерла, чем произнесла это вслух перед Жоффреем: она сама выбрала Филиппа, отвратительным шантажом заставила его жениться на себе, втянула в водоворот событий и чувств, и теперь не могла, не смела отказаться от него. — И его отец, — эхом повторила она, от чего на лице Рескатора вновь скользнула презрительная усмешка. — Как вы сказали, месье, тут нет места оправданиям. И я не желаю никак порочить имя маршала. К нашим делам он не имеет отношения. — Ну что ж, мадам, я рад, что мы пришли хотя бы к такому соглашению, — он взял со стола маску и привычно закрепил ее на лице. — Светает. Вам нужно отдохнуть и переодеться, совсем скоро наше путешествие подойдет к концу. Я просил бы не открывать моего инкогнито, но это и так не в ваших интересах. Отвернувшись, в полной тишине Анжелика нашла все еще мокрые туфельки, подобрала скомканный плащ. — Как могло произойти такое? — вырвалось у нее, когда она уже подошла к двери. С мольбой во взгляде она обернулась. — Ведь больше всего на свете я любила вас… Почему же все так вышло? — Жизнь — странная штука. Поспешите, мадам, ни к чему травить старые раны, — он отвернулся, но пальцы судорожно сжали край стола. — Я обещаю, что не потревожу более вашей жизни. Идите же! — Вам надо покинуть Геную как можно скорее, — тихо попросила она, все еще медля переступить порог в странном ожидании, хотя разум приказывал ей уходить, а не ждать новой просьбы, перед которой она уже может не устоять. — Герцог страшно зол и начнет мстить, едва только мы ступим на берег. Пообещайте мне, что не будете рисковать понапрасну. — С чего вы решили взять с меня это обещание, мадам? — с оттенком высокомерия поинтересовался Рескатор. — Потому что я много лет провела, думая, что вы мертвы, — так же полушепотом отозвалась Анжелика, и ее лицо с полузакрытыми веками приобрело странное, почти потустороннее выражение. — Дайте же мне побыть счастливой… от того, что вы живы.