Мост через Лету

— Если это небольшой ветер, то я даже знать не хочу, какой бывает буря! — простонала Гортензия Мазарини, закрыв руками лицо. Шторм продолжался уже больше часа. Задолго до того, как серая дымка, на глазах превращавшаяся в иссиня-черную тучу, окончательно закрыла собой небо, Рескатор препроводил Анжелику и Кантора в каюту. К сумеркам корабль уже ощутимо раскачивало порывами ветра, однако пират был невозмутим. — Бояться нечего, уверяю вас. Это судно выдерживало и большее. Если сможете, ложитесь спать, поутру вас встретит лазурное море и чистейшее небо Генуи. Спать Анжелике не довелось. Едва прозвучал первый раскат грома, в дверь постучала преувеличенно оживленная Гортензия Мазарини. — Раз уж сегодняшний ужин у капитана отменяется, быть может, устроим тут салон? — проговорила она, кутаясь в шаль. Салона не вышло. Сперва Кантор, немного обиженный тем, что его отправили в каюту с женщинами, спел несколько песен, но вскоре по просьбе матери отложил гитару: оглушительный шум волн смешивался с аккордами в какую-то мрачноватую какофонию, от которой к тому же и кружилась голова. С картами тоже не заладилось, только теперь и сама гостья не проявляла никакого интереса к партии, ежась и вздрагивая от каждого удара грома. — Прошу простить меня, дорогая, — она нервно отложила карты и обхватила себя руками за плечи. — Из меня сегодня ужасная собеседница, но я с детства безумно боюсь грозы. — Вряд ли нам угрожает серьезная опасность, — попыталась успокоить ее Анжелика. — Месье капитан сказал, что его судно выдерживало ветра и посильнее этого. — Я не боюсь шторма, — возразила Гортензия, широко распахнув синие глаза. — Меня повергает в ужас сам звук грома. Мне рассказывали, что когда я была совсем маленькой, на моих глазах грозой убило двух слуг. Я не помню этого, но всегда, всегда боялась этих жутких раскатов, будто само небо гневается на меня. Она передернула плечами от очередного гулкого удара и вдруг, как маленький ребенок, с ногами забралась на кровать, свернувшись клубком. — Прошу вас, расскажите мне какую-нибудь историю, дорогая маркиза! Если герцогиня и притворялась, то лишь самую малость. Анжелике довелось повидать немало людей, охваченных непреодолимым страхом, и сейчас бледность молодой женщины и дрожь ее рук выдавали ее чувства с головой. Поддавшись жалости, она придвинулась ближе и взяла тонкое холодное запястье в свои ладони, стараясь всем своим видом передать уверенность. Как назло, ничего интересного не приходило на ум, и, помедлив минуту, Анжелика принялась рассказывать первое, что пришло в голову: сказки, поведанные старой Фантиной. Незаметно она сама увлеклась почти позабытыми историями — кажется, в последний раз они вспоминались ей зимними вечерами в «Храбром петухе». Да, тогда все дети собирались у очага, зачарованно глядя на рассказчицу, размеренно перебирающую орехи для завтрашнего меню — совсем как когда-то потомство Сансе на пухлую Фантину. Флоримон, Кантор, тогда еще совсем малыш, Флипо, бедняга Лино… да даже глаза Розины блестели от любопытства, хоть она и была старше остальных… А вот Шарлю-Анри этих сказок пока что не довелось услышать. Ей вдруг опять захотелось оказаться дома, в мрачноватых комнатах отеля Филиппа и взять на руки Шарля-Анри. И пусть Филипп будет сидеть неподалеку, как в вечер ее переезда на улицу Фобур-сен-Антуан…. — Она уснула, матушка, — едва слышным шепотом прервал ее Кантор. — И шторм утихает, прислушайтесь. Остановившись на полуслове, Анжелика перевела дух. Верно, грома уже не было слышно. Качка пока что не стала меньше, но шум волн тоже изменился, уже можно было различить щелчки крупных капель по ставням и голоса людей, перекрикивающихся на палубе. — Ложитесь спать, матушка, — полушепотом продолжил Кантор. — И прошу вас, раз там уже не опасно, разрешите мне теперь подняться наверх, к месье Рескатору, обещаю, со мной ничего не случится! Сама не понимая до конца, что делает, Анжелика осторожно уложила руку герцогини ей на грудь и поднялась с места, придерживаясь за край прикрепленного к полу стола. — Куда вы, матушка?! — встрепенулся Кантор. — Месье Рескатор не велел вам выходить! — Тсс, тише, — она прижала к губам палец и кивнула на спящую герцогиню. — Ты сам сказал, что ветер утихает, опасность миновала, а мне нужно увидеться с месье Рескатором до прибытия в Геную. С ним я буду в безопасности, а тебе, мой милый, нужно охранять сон мадам Мазарини. Она накинула на плечи плащ, надвинула на лоб капюшон и выскользнула за дверь. Ветер едва не сшиб ее с ног, стоило ей ступить на палубу, которую покрывал слой воды выше щиколоток. Туфли почти сразу же намокли и заскользили по дереву, как по льду; ей с трудом удалось ухватиться на переплетение канатов, чтобы не упасть на колени. Тонкая ткань плаща тут же тоже промокла насквозь от огромного количества соленой и пресной воды, налипла на лоб. В испуге Анжелика вскрикнула и сама не услышала своего голоса, безжалостно унесенного ветром. К счастью, дождь и впрямь утихал. После нескольких попыток ей удалось подняться во весь рост и откинуть мешающий капюшон. Теперь ей были отчетливо слышны голоса мужчин, отдающих команды. Каждый был занят своим делом, будто муравей, деловито несущий веточки в свой огромный дом. Может быть, вернуться? Корабль качало в беспокойном движении, и молодая женщина сама себе показалась крохотной соринкой, отчаянно цепляющейся за мокрые, будто каменные канаты. Если пальцы ослабнут, ее может сбросить за борт, и тогда — верная смерть. Ради чего стоит идти на такой риск?! «Я должна знать». Все это время Рескатор вел игру на своем поле, своими недомолвками и многословием выводя собеседницу из равновесия. Все ее уловки проходили мимо цели, — как угорь, он выскальзывал у нее из рук, и наутро очередной разговор закончится вновь ничем. Значит, теперь ее черед застать его врасплох и пошатнуть почву под его ногами… и плевать, что эта чертова палуба и так ходит ходуном! — Ненавижу море, — сквозь зубы прошипела она и от избытка чувств топнула ногой в промокшей туфельке. Набираясь решимости, Анжелика прикрыла глаза, воссоздавая в памяти расположение кают, и крошечными шажками двинулась вперед, вдоль деревянной перегородки. Тень рядом со стеной надежно укрывала ее, и можно было идти, держась за мокрые канаты и не боясь снова поскользнуться. Навстречу попался матрос, полуголый и насквозь промокший, он споро тащил куда-то железную грохочущую катушку. Анжелика прижалась спиной к дереву и закрыла глаза, в темном мокром плаще оставшись незамеченной. Голоса стали громче, и ей показалось, что она различает хриплую речь Рескатора. Она поняла, что не ошиблась, когда увидела рядом с дверью высокую темную фигуру, где выделялись только белки глаз. Абдулла, так напоминающий ей верного Куасси-Ба, нырнул в проем каюты и почти сразу же появился, неся в руках какой-то сверток. Дождавшись, когда мавр удалится, она скользнула в темную каюту, споткнувшись о порог, и перевела дух, только сейчас заметив, что все это время задыхалась от ударов ветра вперемешку с водой. — Месье? Ответом на ее тихий зов была тишина, почти оглушительная после шторма снаружи. В каюте никого не было, лишь царил резковатый запах восточных благовоний и табака. Наощупь она, спотыкаясь и оскальзываясь, добралась до низкого дивана, сбросила с плеч тяжелый плащ, насквозь напитанный водой. Сквозь широкое окно мелькнули проблески лунного света, умноженные бликами на мечущихся волнах, — гроза окончательно отступала. Мокрая одежда липла к телу, вызывала невольную дрожь. Анжелика скинула туфли, задвинула их в угол вместе с плащом и забралась на диван, свернувшись клубком под покрывалом. Только теперь она поняла, насколько продрогла. Качка между тем становилась все мягче, и грохот волн все больше напоминал тот, к которому она уже успела привыкнуть за дни пути. Дверь распахнулась, и Анжелика вздрогнула, вдруг вырванная из не замеченного ею самой сна. С внезапным испугом она приникла щекой к влажной ткани дивана, будто спрятавшийся ребенок, глядя сквозь ресницы. Первым вошел Абдулла, неся в вытянутых руках небольшой таз, который торжественно поставил на стол. За ним в каюту шагнул Рескатор с лампой в руке, неловко качнувшись от удара волны в борт, и это движение отозвалось в сердце Анжелики непонятной тревогой. Абдулла почтительно склонился и что-то спросил на своем наречии, Рескатор, махнув рукой, устало отказался, и слуга, снова поклонившись, вышел. Сейчас нужно было окликнуть владельца каюты, в которую она так непозволительно ворвалась, но Анжелика, оробев, медлила. Затаив дыхание, она следила за движениями мужчины: он медленно потянулся, разминая спину, как после тяжелой работы, шагнул к стене, щелкнул замком и достал кубок, налив в него что-то и жадно сделав несколько глотков. Со стуком поставив кубок на место, он неторопливо начал раздеваться. Избавившись от верхней одежды, он развязал платок, высвободив темные кудри и — Анжелика вновь перестала дышать в нетерпеливом ожидании — завел руку к затылку, нащупывая застежки маски. «Сейчас, вот сейчас». Кожаная маска легла на стол рядом с тазом для умывания. Рескатор наклонился и несколько раз плеснул ладонями в лицо водой, отфыркиваясь от удовольствия. — Доброй ночи, месье, — вполголоса произнесла Анжелика. Она приподнялась на диване, не сводя глаз с замершей у стола спиной к ней фигуры. — Прошу извинить меня за непрошеный визит, но наша беседа должна быть закончена. Я устала от пустых разговоров и хочу наконец объяснения. Пират вздрогнул. Левая рука дернулась было в сторону снятой маски, но тут же вернулась обратно, сжавшись в кулак. Томительно долго он не шевелился, упершись руками в стол и склонив голову. — Ну что ж, мадам, видит Бог, я не желал этого, — когда он наконец заговорил, его голос звучал еще ниже обычного, почти срываясь в усталый хрип. — Но раз вы сами так решили — так тому и быть. Неспешно, почти торжественно он вытер лицо и повернулся. В дрожащем свете лампы на Анжелику смотрел смуглый мужчина с черными усами и короткой бородой, крупными и красивыми чертами лица; она жадно скользила взглядом по высокому лбу с завитками мокрых волос, темным живым глазам — и не могла ничего понять. За прошедшие дни она столько раз перебирала всех друзей и знакомых, с кем сталкивалась за четыре года в Тулузе на праздниках и балах — и сейчас среди этих полустершихся в памяти лиц не находила нужного. Стремясь рассмотреть его лучше, она соскочила с дивана, шагнув ближе. — Но я вас не знаю! — растерянно выпалила она и отшатнулась, тут же поправившись, пораженная болезненной судорогой, пробежавшей по его лицу: — Нет….нет… я не то хотела сказать, я видела вас раньше, точно где-то видела, но… Рескатор тряхнул головой и спустя несколько мгновений разразился глухим хохотом, от которого Анжелика в испуге зажала руками уши. — Бог мой, мадам, если бы мое сердце не было разбито много лет назад, сейчас бы оно точно разлетелось на куски! Смутно знакомые интонации в его голосе, сорванном и сиплом, заставили ее вздрогнуть и прижать к груди кулачки, пытаясь удержать колотящееся сердце. — Но ведь… ведь вы… Вы… Он перестал смеяться и теперь рассматривал ее с каким-то отстраненным любопытством, явно ожидая чего-то, и блеск темных глаз на не прикрытом маской лице вдруг сбросил пелену с ее собственных. — Вы… Но этого же не может быть! Не может быть! — отчаянно вскрикнула Анжелика и сама зажала рот рукой. — Тише, тише, успокойтесь, мадам, — в два шага мужчина оказался рядом и твердо придержал ее за плечи. — Как мне помнится, вы и в юности не были склонны к обморокам, и вряд ли за это время ваша натура стала более трепетной. Она перехватила его руки своими и тут же отдернула их. — Вы… вы… Вы живы! Жоффрей… Сама ужаснувшись своим словам, она снова прижала ладони к губам и заплакала.