ИДЕАЛ В САХАРНОЙ ПУДРЕ

«Домой», - сказал себе Штольман, выходя из дома Аренина. Возвращаться в управление не было смысла. День уже клонился к закату. Дело, по сути, раскрыто, но ловить – некого. Неожиданно он почувствовал, что исповедь Аренина что-то разбередила в его душе. Обычно он не возвращался домой так рано, но сейчас... сейчас он устал. Хотелось ванны, ужина и чая. Впрочем, даже не в ужине дело. Хотелось той теплой, домашней атмосферы, к которой он уже успел привыкнуть… Дом встретил его темными комнатами. Это было непонятно. Он уже привык, что Анна – его Анна – всегда ждет его, живет и дышит им одним. Но комнаты были пусты. И на какую-то долю секунды ему вдруг показалось, что все это – его жизнь с Анной - было сном, теплым и прекрасным сном. А на самом деле сейчас он увидел то, что было всегда – холодный пустой дом, холодная пустая постель... «Абсурд, очнись же» - сказал он себе. Но было и что-то еще, что его насторожило... В спальне он не заметил шелкового халатика, небрежно брошенного на спинку стула, на диване не валялась забытая книжка – не было того милого уютного беспорядка, который всегда обозначал ее присутствие. Было чинно, чисто и холодно. Да что же это. Если она ушла, то куда? Он позвонил. На звонок явилась горничная и уставилась на хозяина с преданным видом. - Анна Викторовна давно ушла? Горничная посмотрела на него с недоумением и произнесла следующее: - Так, ээээ... – и развела руками. Вероятно, она хотела к этому что-то добавить, но Штольман быстро перебил ее: - Она сказала, когда вернется? - Так, ээээ... – повторила горничная. - Может, записку оставила? Где она? Я услышу сегодня что-то членораздельное? – взорвался Штольман. - Так, ээээ - оне никуда и не уходили-с; оне дома-с, - возразила горничная. - Где? – Штольман оглянулся. - Так на кухне-с. - Что?! - Так уж часа три чего-то стряпать изволят... Штольман пронесся мимо нее на кухню, распахнул дверь, да так и остался стоять, прислонившись к дверному косяку. По кухне плыл запах печеных яблок и душистого теста. На одном противне располагались свежевыпеченные штрудели; другой, испачканный мукой, был уже пуст – выпечку сняли с него и переложили на большое блюдо, засыпав сахарной пудрой. Картину дополняла большая поваренная книга. Супруга г-на Штольмана, закутанная в огромный – явно не ее размера – кухонный передник, сидела на высоком табурете возле стола. Вид у нее был трогательно самодовольный – она была явно в восторге от свой домовитости. Помешивая ложечкой в чашке чая, она приготовлялась дегустировать свое творчество. Но хитрый штрудель оказался слишком горячим, и Анна Викторовна, желая его остудить, машинально на него подула... Результат оказался столь же предсказуем для Штольмана, сколь неожиданным для Анны – сахарная пудра, взлетев облачком вверх, густым слоем осела на прелестном точеном носике и милых румяных щечках... Неожиданно Штольман услышал смех – свой собственный. Господи, он сто лет не смеялся так от души – над своим недавним нелепым страхом, над всем одиночеством своей прошлой жизни... Господи, да куда она могла уйти! Она тут – всегда есть и будет.... - Ну что вы смеетесь, Яков Платоныч, - пролепетала Анна слегка обиженно и тут же прыснула. - Анна Викторовна, вы решили стать идеальной женой? - осведомился Штольман. Не в силах удержаться от смеха, Анна только кивнула головой. - Ах вы мой... идеал в сахарной пудре, - пробормотал Штольман.