Ночь в Берлине

Спортивная Audi RS7 плавно перекатилась через переезд. Над Берлином небо отражало вспышки прожекторов ночных заведений. Из колонок негромко играл немецкий джаз, слегка кружа голову. В кожаный салон проникали запахи моющих, которые не успел впитать асфальт. — Мне надо выпить, — говоришь ты, понимая, что сегодня с тебя хватит. Она тупо кивает, на ходу открывая окно. Закуривает, прикрывая рукой сигарету от встречного ветра, придерживает руль коленями, обтянутыми тугой тканью серых джинсов. Кивает тебе, но ты не будешь её деликатное для лёгких дерьмо. У тебя есть кое-что получше. Ты не в силах вести банальный трёп. Она тоже не стремится тебя разговорить. Кто вы вообще такие, к чёртовой матери? Почти никто друг другу. Но сегодня тебе так херово, что ты сам не знаешь, чего хочешь. Ей тоже не с кем скоротать этот вечер. Это сводит вас в её машине. Ты просто открываешь дверь, когда она нажимает на брелок, и фары Ауди два раза подмигивают. Она поднимает одну бровь, как получается только у неё из всех знакомых, а ведь у тебя дохера знакомых, но ничего не спрашивает. — Я отвезу тебя в гостиницу, — это был не вопрос. Не утверждение, не констатация факта, а нечто большее. Забота. Ты давно не чувствовал заботу. — Спасибо, — и медленный кивок. Потом — скрещенные на груди руки — твоя любимая поза. Её ванильные сигареты в длинных пальцах с малиновым маникюром, новый салон тачки, купленой пару дней назад. Лёгкий немецкий джаз. Полный пиздец в мыслях. Эта ночь не такая, как все другие. Два часа назад ты узнал, что тебя предали. Час назад — что ты лишился работы. Двадцать минут назад — потерял здравый смысл. После ухода Миры ты долго не мог вернуться к обычной жизни. Уход теперь уже бывшей жены — после двадцати-то блядских лет жизни! — стал для тебя предательством, но не стал неожиданностью. Это как вынести на мусорник старый любимый продавленный диван, думая, что купишь новый. Ты вышвырнул диван раньше времени, а новый всё никак не купишь. Или диван ушёл от тебя сам на кривых расшатанных ножках, унизив тебя ещё больше, чем вообще могла унизить тебя эта проёбанная жизнь, больше чем плен у долбаного Хакани. Эллисон Карр оказалась кушеткой — с виду мягкая и удобная, но слишком дорога для тебя. Её забрали арендодатели из-за твоей неплатёжеспособности. И с чем же ты остался теперь, а? Теперь ты сидишь на полу, не имея даже работы, чтобы насобирать бабла и вернуться в чёртов мебельный. Кэрри тоже ушла. Как и Питер Куинн. Как будто прочитав твои мысли, она нетерпеливо закусила губу и отвернулась. Она сама оказалась старой рухлядью-мебелью, которую сдал прежний хозяин в комиссионный магазин. Брошены. Ты ещё не настолько старый, чтобы выйти на пенсию. Ты ещё можешь нравиться женщинам. Ты грёбаный бывший директор ЦРУ, мать твою. Так какого хера ты оказался под скамьёй запасных вместе с одной из лучших агентов БНД? Кто руководит блядскими судьбами? Она привезла тебя в отель Hilton Berlin. Здесь в подвальном помещении находится самый дорогой и респектабельный бар ФРГ. Здесь вас точно не будут искать. Ты нерешительно отстёгиваешь ремень безопасности, думая, что совершаешь ошибку. О, сколько ошибок было в твоей жизни, Саул Беренсон. Но тебе уже услужливо распахнули дверь. Ещё один человек, что за более короткую жизнь наделал не меньше ошибок. Теперь пришёл час расплаты. Но ты не будешь один, как ты боялся. Астрид смотрит прямо тебе в глаза, сжимая в руке брелок. Ты давно получил право разрушать свою жизнь всеми доступными способами. Может именно поэтому неловко вылезаешь из машины, засовываешь руки глубоко в карманы, задираешь голову и упираешься взглядом в бесконечное небо над Берлином. У нас всё могло бы получиться. Я нащупал в кармане пару презервативов. С Эллисон мы их не использовали, но, может, Астрид без них не позволит лечь с ней. Я изрядно пьян, даже больше, не помню, когда был так пьян в последний раз, а она — ни в одном глазу, хотя вы пьёте наравне и поровну. Курю. Одну сигарету, потом запиваю шотом. Освежаю дыхание лакричной палочкой. Она задумчиво курит одну за другой. — Ты давно куришь? — мне просто невыносимо молчать. Она рассеянно пожимает плечами, поглядывает на меня, потом на пачку и золотую зажигалку. — С колледжа. Я мог бы быть её наставником. Научил бы её всему, чему учили когда-то меня и что потом за годы почерпнул сам. Но в этой жизни уже всё поздно. Возможно, после сегодняшней ночи мы останемся друг другу никем. — Хочешь, поедем покатаемся? Я не хочу, но торчать в этом прокуренном баре мне тоже надоело. Согласно киваю. — Я на минуту. Мне тоже нужна эта минута, поэтому предлагаю встретиться у машины. Она отдаёт мне ключи. Просто так, словно я её муж, сунула мне в ладонь брелок от тачки стоимостью сто тысяч долларов. Забираю ключи, чуть пожав при этом её пальцы. Кожа прохладная и приятная на ощупь. Я чувствую, как член ожил в брюках, но не уверен, что должен её трахнуть. С Мирой у нас всё пошло прахом из-за секса. Под вечер у меня садится зрение, без очков вместо лиц вижу мутные грязные блины. Не могу водить в тёмное время суток. Когда Астрид подходит, распахиваю для неё дверь из салона. — Спасибо. Она ставит на заднее сидение белый непрозрачный пакет. Стеклянные бутылки позвякивают друг о друга. Мы долго едем, отчего у меня затекли ноги. Я жую третью пластинку «Блэк Джек», склонив голову к плечу Астрид. Она не отодвигается. При каждом её движении меня накрывает волной аромата её дорогих духов. Я хочу её. Но это так неправильно. — Сколько прожили вы с Питером? — ляпаю я не подумав, отчего её лицо розовеет. Я чувствую, как напряглись её плечи, и ругаю себя за бестактность. — Двадцать лет по отдельности до знакомства. Десять лет вместе. Восемь лет — порознь. — Отчеканила она. — Я не хочу об этом говорить. Поднимаю руки и снимаю очки, навешиваю их на колено. Фары впередиидущих машин выглядят размытыми переливающимися вспышками света. — Но это не значит, что я не хочу говорить о чём-нибудь другом. — Куда мы едем? Она усмехается, хоть мне и не видно её лица. В салоне темно, она даже выключила подсветку приборов. — А не всё ли равно? Мне абсолютно посрать, вот только я не привык, что за меня решают. Эта её черта напомнила мне Кэрри. — Мы почти на месте. Мы выехали на холм. Она говорит, что это самая высокая точка Берлина — гора Мюггель. Вид просто потрясающий. Я стою, засунув руки глубоко в карманы, раздумывая, закуривать ли очередную сигарету. Мобильный больше не звонит, ведь я зашвырнул его в мусорный бак возле резидентуры. Мне так легко не слышать приказов, не отвечать за то, что опять натворила Кэрри, не идти на поводу у Дара Адала, не проходить блядский скотоёбский полиграф. Даже думаю, что это к лучшему, что Мира ушла — больше не нужно врать ей и себе. Астрид защёлкивает багажник, и на плечи мне ложится тёплое шерстяное одеяло. Она встаёт возле меня справа. На полголовы ниже. Протягивает мне бутылку пива и минералку. Я с благодарностью принимаю заботу. Она успела переобуться в лёгкие удобные кроссовки. На плечах — такое же одеяло. Глаза чуть повеселели, а может это просто блеск от выпитого алкоголя. Надев очки, рассматриваю её лицо. У неё красивые синие глаза. Я отхлёбываю пиво, приобнимаю её рукой, прижимая к боку её плечо, пропустив под мышкой руку с бутылкой, так, чтобы она обхватила мою талию. Её рука напрягается, и я чувствую, как её хрупкое тело ещё крепче прижимается ко мне. Меня давно никто не обнимал. Её, видимо, тоже. Я хочу трахнуть её в её красивой новой машине, хочу засунуть язык ей поглубже в рот, провести по губам, вбирая её кожу в себя. Хочу прижаться к ней пахом, потереться об неё твердеющим членом, почувствовать себя снова мужчиной. Хочу прижимать её к коже сидений Ауди, вдалбливаться в неё глубже и сильнее, с закрытыми глазами находя её язык снова и снова, хочу, чтобы её пальцы оставили царапины на спине. Он так отчаянно хотел совершить ещё одну ошибку. Утром он найдёт себя в своём номере. Он не вспомнит, сколько презервативов было до этого вечера у него в кармане. На одноразовый мобильный позвонит Дар Адал, пришлёт за ним машину, что доставит его в резидентуру. Никаких извинений, никаких выяснений отношений. В офисе он снова будет вычислять предположительные шаги Эллисон. Астрид будет варить кофе, подавать материалы и открывать файлы. Кривить губы, когда они будут попадать впросак, вежливо улыбаться, когда отвечает на вопросы. Они будут друг другу иностранными коллегами, не более. Жизнь вернётся на круги своя. Просто ещё одной тайной в его жизни станет больше. Да какая разница? Но до утра ещё всё должно выстроиться в логическую цепь событий, в результате которых он снова станет собой, Саулом Беренсоном. Он не запомнит ни черта из этой ночи в Берлине, но эта ночь будет не такой, как все другие.