***
После ужина с Патриком, я тихонько проводила его и решила немного прилечь. Спину в последнее время очень тянет, ходить практически невозможно, так что горизонтальное положение — какое ни какое, потому что долго не действует, но спасение. Тёма ругался с Алисой. Интересно, из-за чего на этот раз? Хотя, что за глупые вопросы? Ясно ведь, что из-за меня и из-за нашего с ним ребёнка. Тут и к гадалке ходить не надо, чтобы знать, что эта тема — главная в их ссорах. Если говорить честно, то я понимаю Алису, и мне её очень жаль. Я бы на её месте билась в истериках просто круглыми сутками, особенно, если бы любила по-настоящему, так, чтоб до дрожи. Не знаю даже какое слово подобрать, чтобы описать всю эту дурацкую ситуацию — она встречается с парнем, всё вроде бы хорошо, а тут появляется другая. Пузатая. И всё. И жизнь-то перевернулась, и делить любимого приходится. Я, конечно, понимаю, что у них там не любовь до гроба, и что продержатся они недолго, но неприятно ведь, согласитесь? Такой дрянью себя чувствую, хотя и понимаю, что не одна я во всём этом виновата, хотя мне и проще сейчас свалить всю вину на себя. За всеми этими мыслями я даже не сразу поняла, что открылась входная дверь. Сначала подумала, что показалось, но еле слышные шаги доказали, что нет. Поднявшись кое-как с кровати, я услышала стук ключей о поверхность тумбочки. Выйдя в прихожую я увидела его. Стоял прислонившись к дверному косяку и с закрытыми глазами. — Ты? — Спала? Прости, — выдавливает из себя улыбку, а я запахиваю халат и делаю пару шагов на встречу, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки, — я это… перекантуюсь тут у тебя на коврике пару недель? Я тихо буду, ты даже не заметишь. У него такой вид усталый. Не вооружённым глазом видно, как вся эта ситуация его измотала. Эти вечные ссоры с Алисой, вечные мысли о том, а что же будет? Не в самое лучшее время, ему сейчас о карьере думать надо, а он об этом. Преодолеваю расстояние между нами и не обращая внимание на то, что он стоит в куртке, покрытой снегом, так как только что с улицы, и что холодный весь, обнимаю. Это единственное, чем я могу ему сейчас помочь. — Всё будет хорошо, слышишь? Всё будет просто за-ме-ча-тель-но. — Плевать на то, какие между нами отношения — просто целую его в шею и утыкаюсь носом в место поцелуя. Рано или поздно это всё закончится, и будем вспоминать всё, как самый страшный сон.***
Рождение солнца
Время проживания Тёмы у меня на коврике подошло к неделе, и это была, наверное, самая спокойная неделя за все последние девять месяцев. Мне порой казалось, что я где-то в тумане живу, и вот-вот выйду из него и опять начнётся вся эта канитель. Мы очень, ну просто очень много с ним разговаривали. Обо всём и ни о чём сразу. Обсудили всё от А до Я, нам даже наконец-то стукнуло в голову то, что к родам практически ничего не готово, и мы, выделив для этого аж целых пол дня, закупились всем, чем закупаются нормальные люди в период всей беременности, а не за две недели до её окончания. И я впервые представила нас семьёй. Мы ею уже являемся, и будем таковой всегда, но я смогла увидеть нас нормальными. Такими же, как и все. И только в этот момент я смогла чётко и ясно осознать, чего же будет лишён мой ребёнок. Естественно, это не самый худший исход ситуации, у меня было похлеще — я своих родителей практически всю свою жизнь не видела, ну или так, урывками. Наш же сын будет расти в любви, заботе, понимании. Да, его родители будут не вместе, но от этого наша любовь меньше не станет. Ни за что. Утро началось вполне себе обычно, не считая того, что началось оно всё же немного раньше, чем начиналось в последнее время, и у меня немного тянуло внизу живота. Мы встали очень рано, так как Тёме надо было выезжать на игру в другой город, и, кончено, выехать надо было лучше вчера, но мистер Кенневилль решил дать парням поспать дома перед игрой, так как ехать было не так уж и далеко. О том, что у меня тянет низ живота — я Панарину не сказала. Прекрасно понимала, что он начнёт волноваться, и на игре не сможет по полной выложиться, а я этого совсем не хочу. Выпроводив его из дома, я наконец смогла вздохнуть полной грудью и вдоволь наохаться и наахаться. С каждой минутой становилось всё тяжелее. Ходила по квартире туда-сюда, даже уже стонать начала потихоньку, ибо уже не выдерживала, так как чего-то подобного никогда не было. Через какое-то время пришло осознание, что это схватки, но вот какие — тренировочные или «боевые», так скажем — я не знала, поэтому решила позвонить своему врачу и рассказать всё, как есть. Мистер Кейси успокоил меня, сказал, что да, это схватки, но вот какие они — мы сможем узнать лишь спустя пару часов, после моего наблюдения за временем. Сначала промежуток был равен где-то пятнадцати минутам, и по словам мистера Кейси я знала, что если перерыв составит пять-шесть минут — я должна уже мчать в больницу и рожать, но так же я помнила о том, что он назначил мне определённую дату родов, и просто клялся и божился, что я рожу именно в этот день, возможно, что даже позже, так что забила тревогу я не сразу. Поначалу успокаивала себя, говорила, что это просто тренировочные схватки и мне не о чем волноваться, и вообще я хотела рожать тогда, когда рядом будет Тёма, так что всё было очень не во время. Когда промежуток составил десять минут — я начала потихоньку собирать сумку в госпиталь. Я была где-то на шестом месяце, когда вдруг начала читать всякие форумы для беременных, и там очень многие прям сильно-сильно запаривались насчёт сумки, которую будут собирать в роддом. Некоторые, будучи ещё только на четвёртом-пятом месяце уже были собраны и готовы ехать рожать хоть сейчас, но я мама своеобразная, я лишь сидела, читала, думала, что мне тоже так надо, но ничего нужного так и не собрала. Очень долго длился весь этот подсчёт минут. Я ходила по дому и просто не понимала, зачем я вообще на всё это подписалась. Это уже сейчас я понимаю, что мне тогда было просто очень больно и страшно, и именно из-за этого приходили такие дурацкие мысли в голову, но в тот момент мне было вообще плевать, о чём я думаю. Очень много разговаривала с малышом, упрашивала его, чтобы он подождал немножечко, пока папа не приедет домой и тогда я бы уже без лишних нервов поехала его рожать, но сын решил сделать всё по-своему. Сразу понятно, в кого он характером. Эти злосчастные шесть минут наступили очень быстро, поэтому уже буквально часа через три я на такси примчала в больницу. Почему не позвонила никому из родственников и не сказала, что рожаю — не понимаю до сих пор. Видимо, побеспокоить кого-то боялась, но слава богу, что за меня это сделала мистер Кейси. О том, как проходили мои роды — даже вспоминать не хочется. Я орала так, словно меня ножом всю режут, и при этом ещё вдобавок все мои кости ломают. Орала до такой степени, что оглушила саму себя. Я звала Панарина, я говорила, что рожать без него не буду, но когда мне предлагали позвонить ему и всё рассказать — я орала ещё больше, что не надо его отвлекать. Женская логика во всём своём великолепии. Было очень страшно, дико, просто адски больно. Я умоляла вколоть мне обезболивающее, хоть какое-нибудь. Через пару часов я уже просто с крокодильими слезами упрашивала наконец вытащить из меня ребёнка, так как сил просто не оставалось. Рядом была мама, Кэт, но я вообще на них внимания не обращала. Они мне что-то говорили, а я разговаривала лишь сама с собой и с сыном. Было ощущение, что я с ума схожу. Натерпелась за тот день столько, что когда на свет появился наш малыш — я лишь на пару мгновений увидела его личико и просто отрубилась. В себя более или менее я пришла лишь на следующий день. Что всё хорошо и всё позади — я поняла только тогда, когда увидела их — своего сына и его отца, который сидел склонившись над какой-то такой странной прозрачной больничной люлькой и что-то говорил ему. — Дай мне его, — единственное, чего я хотела в тот момент — это взять на руки своего ребёнка. Плевать мне было на моё состояние, а оно было хуже некуда, плевать было на то, что я даже рукой толком пошевелить не могу. Мне нужен был мой сын, — Тём, пожалуйста. — Я даже говорить нормально не могла — просто хрипела. Пару мгновений и я прижимаю к себе своё солнце. Этот крохотный чмокающий комочек, с которым я прожила целых девять месяцев, и увидеть смогла лишь сейчас. Думаю, что не стоит говорить о том, что я расплакалась, и мы с сыном были практически похожи. Оба красно-синие и плачущие. — Спасибо, что ты есть. И за сына нашего спасибо, — утираю слёзы и сжимаю его ладонь, — я люблю тебя. Пусть и неправильной любовью, странной, особенной, но люблю. — И я люблю тебя. Ты подарила мне самое дорогое, что может только быть. Не описать того счастья, которое я испытала, когда поняла, что Панарин наконец рядом. Я пережила всё одна, мне его очень не хватало в момент родов, но его искренняя улыбка, слёзы счастья и эта невероятная любовь в глазах — дали понять, что всё было не зря. Между нами никогда не было любви. Да, нам было хорошо вместе, и возможно, мы всё-таки чувствовали, что что-то должно было зародиться, но представить, что у нас будет ребёнок — не могли уж точно. Он — эта вся та любовь, что в нас копилась, но другу другу так подарена и не была. — Ну здравствуй, солнце моё, — аккуратно целую сына в щёчку и утираю слёзы, что льются по моим щекам без остановки, — добро пожаловать в нашу жизнь, Панарин Александр Артемьевич.