***
— Блять! Да они охренели, суки! — Я держу в руках свои волосы, которые теперь похожи на непонятно что и меня переполняет такая ярость, злость и боль! Как они вообще догадались до этого и посмели подобное осуществить?! — Что мне теперь с этим делать? И вообще, что за хуйня у меня в волосах?! — Приближаюсь ближе к зеркалу и пытаюсь пальцами разделить волосы и понять, что же такое мне в них закинули. Это что-то синее, похоже на клей и жвачку одновременно. Фу! — Ты хоть видела, что за девахи это сделали? — Кэт стоит у меня за спиной и пытается влажными салфетками оттереть эту же штуку с моего пальто. Господи, что за дурдом был двадцать минут назад? Мы с подругой просто стояли у входа в «Юнайтед Центр», так как пришли раньше, чем обещали Патрику, спокойно пили кофе, разговаривали о каких-то наших проблемах и планах, и тут я чувствую, как кто-то хватает меня за волосы, практически тянет на себя, резко отпускает и убегает. Обернувшись я увидела каких-то двух девчонок, на вид лет шестнадцати-семнадцати. Они были в непонятных балахонистых чёрных куртках, прятали свои лица, но мельком я их всё-таки разглядеть смогла. Не скажу, что узнаю в толпе, но если встретимся лицом к лицу — точно пойму, кто передо мной стоит. Все глаза им выцарапаю. Сначала я вообще подумала, что мне отрезали волосы, но тут же начав это проверять, мои пальцы влипли в эту непонятную синюю штуку, что привело меня в ужас ещё больше. — Да ебанутые какие-то, — водой эта дрянь не убирается, расчёской, кстати, тоже. О ножницах даже думать не хочу, я слишком долго отращивала длину и слишком сильно люблю свои волосы. Лучше буду ходить так, чем их отрежу, — что я им сделала? — А сама не догадываешься? — В смысле? — Мозги сейчас вообще не думают. Я просто смотрю на себя в зеркало и не понимаю, что мне делать. Не понимаю за что, не понимаю как и не понимаю чем. — Та фотография с Панариным. Вы там выглядите, как женатики в медовый месяц. Думаешь, что это никого не разозлило? Сумасшедших в нашем мире много, уж поверь. — Ебанулись в край, — я, обычно, не матерюсь. Как-то могу без этого обходиться, при чём вполне нормально так, но сегодня меня просто выбили из колеи. Один мат в голову лезет, ничего поделать с этим не могу, — они всё хрен пойми как поняли, а мне-то что теперь делать? — У меня больше нет сил смотреть в зеркало. Я опираюсь рукой на раковину, опускаю голову и у меня начинают идти слёзы. Не понимаю, как я сразу не расплакалась. И обидно-то даже больше не из-за волос, а из-за того, что любой человек просто может подойти и сделать с тобой всё, что угодно. Я потеряла всякое чувство безопасности. — Так, не реви, — Кэт гладит меня по спине, приподнимает мой подбородок и начинает смотреть в зеркало вместе со мной, — они ещё получат за это, а ты реветь не смей. Всё, пошли, будем решать, что делать. — Подруга утирает мне слёзы, перекидывает пальто через локоть, берёт за руку и мы вместе выходим из уборной, направляясь к раздевалке команды. Тренировка закончилась совсем недавно, но парни уже выходили потихоньку из раздевалки. Патрик не сразу заметил нас, но когда это всё-таки случилось — он тут же напрягся. Ну ещё бы, я стою вся зарёванная и на нервах. Он всегда начинает очень сильно переживать и злиться, когда видит меня в подобном состоянии, потому что чаще всего, он не может уже ничего изменить или защитить меня как-то. — Реджина, что стряслось? — Брат подходит ко мне, кидает свою сумку рядом на пол и берёт меня за плечи. — Кто тебя обидел? Ну, говори, не молчи. — Я не знаю, — у меня дрожит голос, ком в горле стоит и снова подступают слёзы, — я их толком не разглядела. Они просто подбежали и сделали это, — я беру свой хвост и поворачиваюсь к Патрику спиной, — что мне теперь делать, Патрик? — Это что за херня у тебя в волосах? — Мы слышим голос в стороне и все оборачиваемся на него. Панарин. — Ты в порядке? — Будет в порядке, когда ты удалишь ту фотографию и угомонишь своих чокнутых фанаток! — Кэт злится, вот только почему на него? Не он же это сделал, и он не в ответе за тех долбанутых девок. — Прекрати, — шиплю я и снова разворачиваюсь ко всем лицом, — лучше подскажите, что мне делать. Это можно как-то убрать? — Парни взяли мои волосы в руки, немного посмотрели и переглянулись между собой. — Регин, эту штука… она застывает, — Тёма сжимает моё плечо и тихонько поглаживает большим пальцем, — надо обрезать, другого выхода нет. Ну почему так? Я этого не заслужила, я не хочу обрезать волосы, как и любая нормальная девушка. Тут отрезать надо сантиметров пятнадцать, если не больше, а это дико много! Если я подстригусь — у меня не будет трети моих волос! Снова не выдерживаю и начинаю плакать, но долго раскисать мне не дали. Тёма накинул мне на плечи пальто, взял мою сумку и повёл куда-то за собой. — Куда? — В салон тебя отвезу, с этим надо что-то делать. — Но я могу поехать и с Патриком. — Я сам отвезу, из-за меня же всё началось. — Видно, что он напрягся из-за слов Кэт и вообще из-за всей этой ситуации. Не стоит.***
— Это вообще ты? — Парень поднимается из-за стола и подаёт мне руку. — Не хилые такие изменения. — Мои волосы и так были испорчены, решила, что осветление уж точно большего вреда не принесёт, — мы садимся за столик и к нам уже бежит официант, — сейчас кажется, что это вовсе и не мои волосы, и уже не так больно. Тёма отвёз меня в неплохой салон, где я объяснила мастеру всю ситуацию, хотя там и объяснять ничего не надо было — видно же, и Панарин сказал, что ему нужно кое с кем встретиться. Предложил вечером увидеться в ресторане. Решила согласиться, подумала, что будет отличным способом развеяться и немного забыться. Я даже сама не поняла, как решилась перекраситься в блондинку. Когда мне убирали эту гадость с волос — я просто сидела в кресле и закрывала лицо руками. Так было противно и страшно на себя в зеркало смотреть. Когда меня подстригли — не задумываясь ляпнула, что хочу покраситься, и выбрала почти платиновый цвет. Мастер сказал, что это будет очень трудно для моих волос, но видя в каком я состоянии — спорить больше не стал, просто выполнил всё, что я просила. Три часа словно в трансе просидела. — Ты так сильно расстраиваешься из-за волос? — Ну вот, блин. Ну я же обещала самой себе, что ни за что не буду сидеть перед Панариным с кислой миной. Затолкаю свою боль куда поглубже и не буду портить вечер нам. Не получилось, к сожалению. — Я не из-за волос расстраиваюсь, понимаешь? Да, мне стоило очень многих усилий, чтобы отрастить волосы почти до середины спины, я их долго и упорно приводила в божеский вид, так как они никогда хорошим состоянием не отличались, но страшно мне вовсе не из-за волос. Страшно из-за того, что в самом центре города ко мне может подойти какая-то тварь и сделать со мной всё, что угодно! Сейчас вот какая-то синяя херня, которая застыла за считанные минуты, а потом что будет? Кислота в лицо? Я расстраиваюсь из-за того, что не чувствую себя в безопасности. В своём доме я не могу спокойно пройтись по улице! Мне обидно только из-за этого… — Я начинаю рвать салфетку на маленькие кусочки и пялюсь куда-то в стол. Слова просто так и вылетают из меня, остановиться не могу. Это всё очень сильно выбило меня из колеи. — Мне страшно от того, что я просто сфотографировалась с другом, но кому-то вдруг не понравилась эта фотография и они решили поступить со мной вот так. Спасибо, что хоть скальп не сняли. — Прекращаю рвать салфетку и закрываю ладонями глаза. Так, мне надо успокоиться. Нужно прекратить снова и снова перекручивать этот момент в своей голове. Я пришла сюда, чтобы поужинать, посидеть в хорошей компании и развеяться, но никак не получается выкинуть эти мысли. Они просто уничтожают. Тёма молчит, что правильно. Если бы он сейчас хоть что-нибудь сказал — я бы сорвалась. Накричала, убежала бы. Он дал мне время прийти в себя, он меня понимает. Где-то на фоне я вдруг начинаю слышать русскую речь. До меня не сразу доходит, что это звучит песня на русском, при чём очень знакомая песня. Очень странно, если честно, услышать русскую песню в ресторане в Чикаго. Старый моряк Пачку конвертов шелковой лентой… Набираю полные лёгкие воздуха и шумно выдыхаю. Убираю наконец руки от лица и встречаюсь взглядом с Тёмой. Он просто сидит и смотрит на меня, мне кажется, что даже не моргнёт. Всё-таки, он необычный человек, и меня поражает то, насколько сильно он меня чувствует. Словно сидит в моей голове и знает, что надо делать, а что не надо. Любишь крепче то, Что видишь реже… — Если ты хочешь, то я могу удалить ту фотографию. Я же понимаю, что это всё из-за неё и из-за меня. — Это не из-за тебя, это из-за их злости, — я накрываю руку парня своей рукой и выдавливаю из себя улыбку, — не надо ничего удалять. Это наша жизнь, и это только нам решать, что делать. Не надо вестись на их провокации. — Потанцуем? — Я пару секунд колеблюсь, но всё же соглашаюсь. Никто кроме нас не танцевал. То ли от того, что не хотели, то ли от того, что просто не понимали песни. Когда я училась в институте, то частенько заслушивала эту песню до дыр, как говорится. У меня с ней связаны очень хорошие воспоминания, и мне просто невероятно радостно услышать её сейчас, в такой момент. Доигрывает последний аккорд и Тёма меня отпускает, целуя руку. — Я отойду, окей? — Да, конечно. Я направляюсь к нашему столику, но не дохожу до него буквально пару метров. Меня останавливает мужчина, одетый в очень дорогой и невероятно красивый костюм. Держится он очень уверенно, и смотрит на меня так, словно знает всю жизнь. Вглядывается в моё лицо и улыбается как-то так… странно, я бы сказала. — Простите, мисс, — он протягивает мне руку и я пожимаю её, — у меня есть к вам пару вопросов. Они вам могут показаться странными, но если вы ответите на них, то сделаете меня самым счастливым человеком на свете. — Я вас слушаю. — На журналиста он не похож, явно про Тёму и наши с ним «отношения» меня спрашивать не будет, так что решаю, что поговорить с ним мне труда не составит. — Вашу мать случайно не Марта Барелли зовут? — Ну, да, когда-то она была Барелли, но сейчас её фамилия Кейн. Простите, что вы хотите от меня? — Как-то мне не по себе стало от разговора с ним. — Вас ведь зовут Реджина, верно? — Да, меня зовут Реджина. Реджина Кейн. Может вы всё-таки объясните мне, в чём же дело? — Не могу поверить, что она сменила тебе фамилию. — Кто вы? — Я уже не выдерживаю и начинаю говорить на более повышенных тонах. Что этому непонятному человеку от меня надо? — Меня зовут Александр Барелли, и я твой отец, Реджина. Мне словно обухом по голове ударили. Не может этого быть! Мой отец умер почти двадцать лет назад, а этот непонятный мужик стоит и говорит нагло о том, что он мой отец! Нет, я отказываюсь в это верить. — Вы решили подшутить надо мной? — Почему же? Неужели ты никогда не задумывалась где твой отец? — Мне и задумываться не надо! Он на городском кладбище, уже двадцать лет как. Мужчина в миг побледнел, подался чуть вперёд, но всё-таки решил остаться на своём месте. Глаза забегали, взгляд тут же стал каким-то потерянным, и он посмотрел на меня так, словно желал, чтобы я сказала, что это всё шутка. — Как же на кладбище, если я здесь? Почему она сказала, что я умер? — Всё в порядке? — Я чувствую руку на своём плече и тут же хватаюсь за неё. Это Тёма, наконец-то. Тут какой-то дурдом происходит. — Нет. Мы уходим. Расплатись, пожалуйста, — я за секунду преодолеваю эти пару метров, которые мне не дали дойти до стола, хватаю своё пальто и убегаю из ресторана. Это уже слишком. Всё слишком! Сначала те девки, теперь этот мужик, который говорит, что он мой отец! Да сколько можно-то?! Очутившись в лифте, я прислоняюсь к стене, и когда уже двери почти закрылись, в кабину протискивается Панарин. Чёрт, я не придержала для него двери. Надеюсь, он простит мне это. — Этот мужчина сказал, что он мой отец. — Так может он действительно твой отец? — Мой папа умер, когда мне было полтора года, и у меня нет оснований не верить словам мамы. — Мне кажется, что ты зря его не выслушала, — Панарин встаёт прямо передо мной и упирается одной рукой в поручень, что за моей спиной, — возможно, он просто тебя с кем-то перепутал. — Значит, пусть купит очки! — Успокойся, — Тёма дотрагивается до моих волос и убирает их мне за ухо, — ты сегодня слишком перенервничала. Секунда и его лицо оказывается перед моим. Ещё немного и он меня поцелует. Чёрт, не надо. Не тот момент. Я успеваю положить ладонь на плечо парня и выставить между нами преграду. — Тём, не надо. Не смотря на то, что произошло в лифте, я всё же села к Панарину в машину и он повёз меня домой. До дома-то мы доехали, но из машины я так и не вышла. Всю дорогу я прокручивала его слова в своей голове о том, что зря не выслушала того мужчина, поэтому я решила, что мне стоит вернуться обратно в ресторан. Страшно, но надо. Когда я сообщила об этом ему — он странно на меня посмотрел, обречённо вздохнул, но всё-таки вернулся туда, от куда мы буквально минут десять назад уехали.***
Время пол первого ночи, я стою у входной двери, в голове полный бардак, но ясно видно одно желание. Пересилив наконец страх, я стучусь в дверь и через минуту передо мной появляется сонный Панарин в одних лишь чёрных джинсах, одетых в попыхах. — А знаешь, — я делаю шаг вперёд и оказываюсь в квартире, закрывая за собой дверь, — это всё-таки надо было сделать. — Я целую Панарина в губы и тут же оказываюсь в его объятиях. — Только давай всё не усложнять. Моя одежда тут же начинает оказываться на полу, а через пару минут уже и я оказываюсь в постели Панарина, желающая его всего, практически скулящая от удовольствия и наконец освобождающаяся от всех тех мыслей и проблем, что преследовали меня сегодня.