«Ты пошто над мужиком измываешься?».
Василена перечитывала эту записку снова и снова, не понимая, как так вышло, что убиение одного некроманта у матери заняло вместо привычных получаса целых три дня. И явно не убийство там сейчас происходило, ой не убийство. Напротив, этому отвратительному мужчине, кажется, удалось заручиться поддержкой Варвары Еремеевны, раз она прислала весточку с таким содержанием. И не нравилось это Верховной. Сильно не нравилось.
А может, с матерью что-то не то? Какой-то нечеткий у Варвары оказался сегодня почерк. Может, это не она писала? Кто знает, на что способны эти гадкие некроманты? Один уже показал свои «таланты» — сколько терпели? Ведь каждый день, от рассвета и до заката, без какого-либо покоя!
Но с матерью явно было что-то не так. Она не могла писать такой нетвердой рукой: у Варвары Еремеевны всегда четкий, уверенный в себе наклон букв. Экономный, без лишних завитушек, ровный. Сейчас же буквы плясали, на углу листа красовалась огромная чернильная клякса. В общем, увидеть можно было все, кроме характерного Бабе Яге.
Маму нужно спасать!
Метла практически сама прыгнула в руки, настолько материальной казалась мысль о спасении. Однако у Василены все же хватило совести выйти сначала во двор, а не вылетать прямо в окно. В конце концов, ведьмы уже не просто ворчали, они ругались — на улице не лето, весна только в разгаре, еще холодно. А она часто не чуралась оставить окно открытым, вылетая прямиком: время экономила.
Полет над лесами и полями она, как и всегда, не запомнила. В голове крутился только один вопрос: что случилось? Нет, не то, чтобы Василена сильно переживала, но мать действительно нужно спасать. Три дня и уже почти четыре ночи! Это ведь не шутки!
Да, переживала ведьма все же сильно.
Столица пугала своей тишиной и пустотой. Конечно, время уже позднее, но никогда раньше Верховная не встречала такое пугающее безмолвие. Словно все вдруг пропали, все исчезли, что никого не было. Это напрягало, да так, что хотелось повернуть обратно и спрятаться от этой обстановки в уютной Ведической школе, где каждой ведьмочке что-то нужно: сказку ли, какао, напакостить соперницам или притащить самогон ушлым домовым — без дела, все одно, никто не сидел.
Дом некроманта казался пустым и полностью заброшенным. Василена не была здесь чуть больше года, но за это время жилище мужчины оказалось погребено под толстым слоем пыли, мусора (а именно: валявшихся бутылок) и узоров паутины, висящей над входной дверью. Конечно, в сам дом Верховная пока не заходила, решила, что там никого, но подход к дому был настолько захламлен, что и делать этого не хотелось. «Матерь, да его здесь словно год не было!», — подумала она, отступая. И невдомек было Верховной, что не показывался он тут максимум неделю, паутину ушлые пауки сплели за те два дня, что они пили с Варварой Еремеевной, а дом — полнейшее отражение его хозяина: такой же запущенный, но очень крепкий и стойкий. Королевский. Соблазн вернуться в школу снова стал велик. Но девушка взяла себя в руки и решительно пересекла двор. Отворила дверь. И обомлела.
Бутылки валялись везде. Они густо украшали паркет, лежали и на дорогих коврах, на которые ступать и обутой ногой не хотелось, не то, что босой. Их было не сосчитать. Из-под обычного спирта, из-под настоек старой ведьмы (запомнились еще с детства), из-под огневодки (такое пил Эллохар, когда происходило что-то серьезное), обычного вина… слишком много. И Василена ужаснулась: сколько же её возлюбленный (на самом деле нет, совсем не возлюбленный) выпил? И сколько выпила мать?
Пьяные голоса разносились из комнаты, которую Верховная в прошлое свое посещение не видела. Как оказалось после — кухня. Но в тот момент, как Василена зашла в комнату, она видела лишь очередную порцию бутылок, две маминых «рюмки» и, собственно, пьющих некроманта и ведьму. Вдвоем.
Варвара Еремеевна уже давно пребывала в кондиции «Выносите, я уже готова». Она осоловело глядела на дочь, явно не соображая, что произошло. Впрочем, нет, ведьмочка ошиблась: Баба Яга кое-что соображала.
— О! Я же говорила, прилетит! Правда, затратила полтора, но это, скорее всего, моя метла напортачила… кстати, где она?
Вышеназванная вылетела из-за спины Василены. Верховная даже удивилась: она её не видела всё то время, что летела в дом некроманта. Да и после, когда осматривала его.
Взгляд молодой ведьмы перешел на хозяина дома… и она почувствовала, что пропадает. Растворяется в его глазах.
Он глядел так, словно видел впервые в своей жизни. Василена не могла знать этого наверняка, но чувствовала. Вот он, затаив дыхание, смотрит в её васильковые, цвета неба глаза, вот переводит взгляд на губы, сглатывая… она и сама с изумлением осознала, что воздуха катастрофически не хватает. Его мало. Вот только очарование моментом едва не было закончено тогда, когда Верховная вспомнила о содержании записки. А потому взгляд был переведен на старую ведьму, пусть и нехотя.
— Мамочка, ты не могла бы объяснить мне, о чем ты толковала в записке? Над кем это я издеваюсь?
Варвара усмехнулась, выпивая очередную порцию. Но ответ дала честный:
— Издеваешься. И любишь.
— Не люблю. Со своими чувствами я как-нибудь сама разберусь. Не лезь, пожалуйста.
Сказала матери, но отреагировал почему-то некромант:
— И что же это тогда, если не любовь?
— Что угодно. Не любовь.
Она лгала. Она безнадежно и бесповоротно влюблена. Об этом знала она, об этом догадывался он. Ведь даже помолвка с Аргетом была разорвана именно поэтому: она любила некроманта. И, стоило перевести взгляд на него, как все возражения вновь растворились.
Варвара Еремеевна поднялась. Притянула ближе метлу, на цыпочках подошла к двери, не желая, наверное, прерывать очарования момента. Василена не видела этого. И даже не услышала, как мать произнесла всего одну фразу: «Вы туточки сами разберётесь!». С этими словами она была такова.
Но, как уже было сказано ранее, Василена не видела ничего. Все мысли затмил только его взгляд, его действие.
Шаг.
Маленький шаг от поднявшегося из-за стола некроманта. Теперь их разделяло всего пять шагов. Они должны были преодолеть их вместе.
Второй шаг.
В груди Василены проснулось желание прикоснуться к нему, обнять, почувствовать сильные руки на своих маленьких, хрупких плечах… и она была готова простить ему все, даже ту выходку с кладбищем умертвий.
Третий шаг.
Его вновь сделал некромант. Он смотрел, не отрываясь, да так, что у Василены вспыхнуло уже не просто желание, свернувшееся теплым клубком где-то внутри, — пожар, который разрастался с каждой секундой, что он глядел, с каждой минутой, что ждал шага.
Четвертый. От нее.
Она не выдержала, глубоко задышала. Между ними — один шаг. Оставалось только протянуть руку. Василена смотрела на его лицо, тяжело дыша. И этот шаг они все же сделали вместе. Одновременно, не сговариваясь.
Однако он подождал несколько секунд, показавшихся вечностью, и Василена поняла, что мужчина просил её благословения. Она протянула руку, кончиками пальцев касаясь его заросшей щеки, а некромант слабо усмехнулся, принимая эту невинную ласку. Но долго ждать никто не хотел.
Страсть вновь накрыла волной. Он целовал её исступленно, жадно, словно путник в пустыне добрался до воды. Последняя капля. Она цеплялась за него, путалась пальцами в волосах, не желая отпускать, будто он — все, что осталось в этом мире. Последняя ценность.
Одежда летела куда-то в коридор, хотя до двери было не меньше десяти шагов. После Василена искала её так долго, что сложно представить. Однако здесь и сейчас ей было хорошо. И не нужна была кровать, она бы все равно не смогла заменить того очарования, что присутствовало на этот момент.
Счастье приходит в любое мгновение. Ему не важно, где ты находишься. Главное, чтобы ты был готов принять его сиюминутно, сиюсекундно. Мгновенно. Всегда.
***
Они отдавались во власть страсти еще несколько дней и ночей. С перерывами, конечно, однако эти минуты казались друг другу самыми счастливыми. Романтика практически отсутствовала, хотя… после Василена всегда с улыбкой вспоминала, как просыпалась в постели этого невероятного мужчины от того, что он принес ей в постель горячий, только что заваренный чай. И пусть делали его умертвия, это было невероятно мило. А еще она успела выяснить, что практически все его рубашки сидят на ней идеально. Да так, что появилась мысль забрать какую-нибудь себе под видом того, что необходимо постирать или зашить… но это было бы бесчестно по отношению к нему.
На второй день в гости заглянула любознательная соседка, которая ненавязчиво поинтересовалась, почему дом «такого замечательного во всех смыслах мужчины ходит ходуном». Василена, которая и открывала дверь посетительнице, так же вежливо ответила, что это «не её ума дело», а если соседочка еще раз появится на пороге дома этого «замечательного во всех смыслах мужчины», то обязательно получит какой-нибудь заговор для появления бородавок. Нет, у ведьм, конечно, силы есть, однако пользоваться ими они не могут, — но это не помешает ей, Верховной, сдержать свое обещание. Больше соседка не показывалась, а мужчина и женщина стали чуть сдерживать свою страсть, чтобы дом точно устоял.
А еще ведьмочка все же узнала имя своего возлюбленного. Не полностью, нет, только имя, а все равно душа расцвела, сердце пускалось в пляс всякий раз, когда она произносила его шепотом или мысленно. Ей нравилось, как оно звучало, как выглядит на бумаге. Даже очень.
Казалось бы, что могло испортить то счастье, когда некромант нежно целовал её за ушком, прижимая ближе к себе и глядя на закат?
Оказалось, что он же сам. Но об этом — далее.
***
Они лежали в кровати, глядя друг на друга. Оба улыбались, играя в распространенную игру «я смотрю — ты спишь, ты смотришь — я сплю». Это доставляло Василене, повзрослевшей слишком внезапно, огромное удовольствие — когда еще вернешься в детство? Пусть ненадолго, но все же. Вот только когда она в следующий раз открыла глаза, ожидая, что он их резко закроет и широко улыбнется вновь, обнаружила, что Даркаэрш приподнялся, облокотился одной рукой о кровать и пристально разглядывает лицо своей любовницы.
А следующие его слова стали роковыми:
— Все, Василена, сама пришла, я не неволил, а уж отпустить не могу, извиняй.
Ведьма нахмурилась и тоже приподнялась.
— Что значит, отпустить не можешь? У меня, вообще-то, школа, ведьмочки, дел по горло. Отпустишь.
Он сложил руки на груди и непреклонно покачал головой.
— О делах ты говоришь мне, Даркаэршу Рханэ, ненаследному принцу, заместителю министра магии нашего королевства, одному из сильнейших некромантов времени?
Верховная растерялась. Каждое его слово о себе словно вбивало между ними клин. Ведь одно дело — стать любовницей какому-нибудь слабенькому (хотя если учитывать о его подвигах с кладбищем) некроманту, совершенно другое — ненаследному принцу. Матерь пресвятая, что о ней подумают ведьмы, когда узнают обо всем? Нет, это должно остаться тайной.
— Я не заставлял тебя, василечек. Но теперь, считай, что ты нагулялась. Теперь ты точно моя.
Она не спеша поднялась, прикрывая наготу стащенным с кровати одеялом и оставляя совершенно раздетым его. Дошла до своей одежды, тщательно расправила, все еще не торопясь начала одеваться. В голове крутилось множество мыслей, но почему-то ни одну она не могла ухватить и тщательно обдумать. Его слова стали слишком огромным шоком, который никак не желал проходить. А ответить было необходимо.
— Ты не можешь держать меня взаперти. И не удержишь.
Мужчина поджал губы, одним видом демонстрируя, что думает о её фразе. Но и ведьма сдаваться не собиралась.
— Я сбегу быстрее, чем ты опомнишься.
— Женюсь, и никуда ты не денешься.
Василена задохнулась от ярости. Как он смеет решать за нее, выйдет она за него или нет? Как может говорить такие слова, даже не спрашивая её мнения? И выдержка дала сбой, женщина запустила в своего возлюбленного чем-то, что первым попало под руку.
— Я столько лет жила, не решаясь ответить тебе взаимными чувствами. А знаешь, почему? — Она сделала небольшую паузу, чтобы подогреть интерес своего единственного слушателя. — Да потому что ты — бесчувственный чурбан! «Выходи за меня, Василена!». Конечно, как же! Ты не спрашивал моего мнения, ты никогда не интересовался моими чувствами, ты даже имени мне своего никогда не говорил! Напротив, тщательно старался скрыть, всеми правдами и неправдами. Думаешь, я не спрашивала о нем у Аргета?! И не перебивай меня, — выкрикнула ведьма, когда он открыл было рот. — Так вот. Я ТЕБЯ НЕ ЛЮБЛЮ! И ЗАМУЖ ЗА ТЕБЯ НЕ ПОЙДУ НИКОГДА! ВООБЩЕ НИКОГДА!
Верховная перевела дыхание, злобно сверкая глазами. В груди все еще кипела ярость, требуя немедленного выхода наружу.
— Ты изводил меня четыре года. Умертвия, цветы, непотребные песни обо мне на глазах у всего города. Достаточно этого. Хватит. Я не желаю больше тебя видеть в своей школе. Ни тебя, ни твоих умертвий. И если увижу хоть одно — сразу же расскажу об этом магистру Эллохару, своему наставнику и учителю. А уж он решит, что с тобой дальше делать.
Странное дело, четыре года Василена не могла разговаривать в таком тоне. Она, Верховная, Тринадцатая в круге, жалась ближе к Благодати Никаноровне, ища у нее поддержки и защиты. А ведь там она была в своем праве. Здесь же, завернутая только в одеяло, под которым не наблюдалось и намека на нижнее белье, женщина чувствовала реальную власть. И, угрожая мужчине Даррэном, не стеснялась.
А слова возымели эффект. Услышав об Эллохаре, Даркаэрш застыл и тяжело посмотрел на неё, но двигаться больше не старался. И его тихие слова Верховная разобрала с огромным трудом:
— А как же твоя любовь? Как же чувства, о которых ты сказала в начале своей пламенной речи?
— Была симпатия. Потом она исчезла. Теперь только ненависть. Ты мне абсолютно не нужен.
Она лгала. Все естество стремилась к нему в объятия, не желая ссориться, расставаться. Но ведьма обманывала в который раз за эти четыре года, чего никогда не делала раньше. «Любой сильный маг чувствует ложь, а темные лорды и демоны и вовсе от нее в бешенстве. Поэтому никогда не обманывай», — говорил своей ученице лорд Эллохар. И она свято следовала этому завету до знакомства с некромантом.
Василена не знала, чувствует ли он её ложь, но постаралась добавить в голос как можно больше уверенности. И он поверил. Встал, оделся и пошел к выходу из комнаты.
— Я тебя услышал, Василена. Ты больше меня не увидишь.
А затем за ним хлопнула входная дверь, показывая, что хозяин дома ушел восвояси.
Василена оделась, достала из передника метлу и полетела домой. Глаза застилали слезы.
Она поняла, что больше никогда его не увидит.
Она поняла,
что именно натворила.
Но гордость мешала исправить все свои ошибки. Но и желания что-либо делать больше не оставалось. Ей необходимо научиться жить без него. Как и до этого.
