Ромашковое поле

      От первого заявления, пожалуй, самые чувствительные и эмоциональные впали в шок. Василена же сжала кулачки, ожидая продолжения нелицеприятных высказываний. И они не заставили себя ждать.       — Да ты ж мне все нервы вымотала, безжалостная!       Умертвия до сих пор распинались. Они говорили, говорили, говорили… конца края не было их речи. За тот час, что они стояли возле ворот, ведьма выслушала столько гадостей, что невозможно было бы и в сказке сказать. Да и что она скажет умертвиям? «Простите, я так больше не буду»? Ну уж нет.       — Да я ж для нее все, а она кочевряжится!       Кто-то сказал, что на Ведическую школу соседи уже косо и в упор смотреть перестали? Нагло солгал. Они смотрели! И не просто смотрели, они любовались, тыкали в красную, словно свекла, ведьму пальцами, перешептывались. И самым безобидным в этом всеобщем обсуждении личности Верховной, пожалуй, был только вопрос «А что случилось?». Хотя и тем, кто пропустил феерическое начало, быстро объясняли, что к чему.       — Да нормальная девушка уже бы давно замуж вышла, а она… а она все смеется, она безжалостно уходит, она думает, она помолвлена! У нее, видите ли, гордость! В одном месте оно у тебя играет! И стану мужем — выбью! Розгами!       А она стояла и кусала губы. Ну, а что еще остается несчастной? Только думать о том, что месть обязательно свершится, рано или поздно, так или иначе… надо лишь подождать. Вот сейчас она придумает, что сделать с этим самоубийцей, и обязательно воплотит план в жизнь.       — А обо мне, несчастном, ты подумала, бессердечная?!       Вот теперь и ей стало безумно интересно, что же такого она натворила. Неужели так сильно понравилась заместителю главного некроманта? Нет, этого просто не может быть. Это какая-то ошибка, не иначе. Просто издевательство над её тонкой душевной организацией, как выразился бы лорд Эллохар.       — Ведьма! — припечатали умертвия напоследок. Видимо, цензурные слова уже кончились, а позорить её при народе (такая толпа умертвий, тут и из столицы бы прибежали, если б узнали) не захотел. Или не видел смысла жаловаться. Бездна одна ведает. Только вот надолго ли такая щедрость? Никто этого сказать бы не смог.       — Разогнать, — приказала Василена, когда хор умолк. Однако ведьмы стояли, не шевелясь.       Верховная едва не взвыла. Неужели она потеряла доверие своих подчиненных? Неужели ей не поможет даже Благодать Никаноровна, верная соратница, верная ведьма, всегда принимающая её сторону ради брата?       Но, как оказалось, ведьмы просто ждали продолжение спектакля. И оно не заставило себя ждать.       — Ой, как у ведьмы сердце каменное-е-е-е. Ой, как влюбила ведьма паренька-а-а-а. Ой, парень пострада-а-а-а-ал. Ой, парень пострада-а-а-ал, Да хомут на шею на-а-аце-е-епля-а-а-ал!       Ой, как пришел парнишка на лужо-о-ок. Ой, как завыл наш бедный пастушо-о-о-ок. Ой, видна его тоска-а-а. Ой, видна его тоска-а-а: Не жалеет ве-е-едьма паренька-а-а-а-а!       Ой, как кинулся парень в во-о-о-о-о-о-о-оду-у-у. Ой, как убился парень от во-о-о-о-о-ды-ы-ы-ы! Ой, как у ведьмы сердце каменное-е-е-е, Да не вернуть уже загубленно-е-е-е-е-е!       Василена от удивления приоткрыла рот. Это у нее-то сердце каменное? Это она-то парня загубила? Да этот парень её как минимум на пять лет старше! Да он её невинности лишил! Душевного покоя, жениха, в конце-то концов!       Ведьма вскипела. От проклятия некроманта спасло только то, что он был далеко, а следовательно, никак не мог попасть под её горячие руку и взор. Это его и спасло от праведного женского гнева. Но ненадолго.       А умертвия все продолжали разливаться соловьями. На смену одной песне неизменно заводилась новая. И Верховная, когда бежала в свой кабинет, услышала другую, не менее интересную.       — Да всю ж мне душу ты вытрепала! Покидает меня моя душа! Ты даже не подозревала, Что я высох уж как груша. Всю душу ты мне вытрепала!       Замуж я тебя позвал, глупенький! Думал — мы сойдемся, будем счастливы! Но для тебя я лишь приезжий, Засохли уж в саду все сливы, Замуж я тебя позвал, глупенький!       Я сказал, что люблю тебя. Я сказал, что жизни мне больше нет. Но ты любила лишь себя, И моя любовь погибнет. Я сказал, что люблю тебя.       Да всю ж мне душу ты вытрепала!       Вот теперь Василена не просто удивилась — она сильно опешила. Это кто ещё кому душу вытрепал! Он, может, и страдает, да она больше. Девушки вообще нынче нервные очень, а у нее проблема на проблеме. У нее должность, она с ведьмочками мучается! Потому что в её обязанностях и сотрудников найти, чтоб учителями хорошими были, и ведьмочкам имена придумай, и в круги их сформируй, и план лекций проверь да утверди, и практику организуй… а лето ведь не бесконечное, выпускному курсу уже давно пора выбираться на практику. И как только не загнулась, несчастная?       «Дорогая мамочка! Оскорбил меня тут демон невмиручий, ирод плешивый! Сама не справляюсь, приезжай! С любовью, твой маленький и хрупкий василечек».       Ничего, ничего! На каждого высшего демона найдется свой аргатаэрр, как говорили в Мирах Хаоса все обозленные и обделенные!

***

      Сутки.       Концерт продолжался уже сутки. Василена узнала о себе действительно много нового. И не только о себе. Была, к примеру, не далее, как три часа назад, очень позитивная песня о горькой доле некроманта. «Как же его бедного все за…», «Глядь — уж лезут эти мра…», «Укусило бедолаге некроманту х…». От этой песенки хотелось плакать, только непонятно, от чего больше — от жалости к несчастному или не менее огромной жалости к себе. Ведь песни следовали без перерыва, не даром ведь голосили именно умертвия, не ведающие усталости и слабости, не имеющие даже маленьких потребностей. А ведьмы всю ночь не спали…       Некоторые баллады повторялись. Василена, стоявшая у окна всю ночь в ожидании матери, лично видела, как к умертвиям подходили жители их городка, отдавали блестящий в неверном свете ночного фонаря золотой, живчики их забирали и заводили песню, которую уже до этого пели. Вероятно, это происходило на заказ. Ведьма не вникала, она злилась.       Вот и сейчас умертвия затянули песню про несчастного некроманта. Она, к слову, заказывалась чаще всех остальных. И жителей не смущало, что слушать это придется юным ведьмам, чьим-то детям. Впрочем, тех отправили по кроватям и закрыли все окна на ставни, чтоб звук практически не попадал в школу.       Итак, умертвия затянули песню про пострадавшего некроманта, когда черной точкой в небе появилась глубоко всеми уважаемая Варвара Еремеевна.       Баба Яга, как называли её за глаза домовые, приземлилась во дворе, куда и выбежала Василена, чтобы встретить матушку. Женщина это была статная, видная, еще моложавая, но уже в приличном возрасте. Ведьмы, конечно, как и волхвицы Забытого у людей, входят в силу с родами, но Василена для Варвары была не единственным ребенком, за что её и уважали. Не каждой дано заниматься любимым делом и родить пять детей, ой не каждой…       Мать Верховной, не глядя на дочь, повернулась к умертвиям и зло на них посмотрела. Медленно уменьшила метлу, засунула её в карман передника. И не менее зло рявкнула:       — А ну пошли на… отсюда! И чтоб я больше тут ни одного умертвия не видела, иначе оживившего вас, иродов, возьму и…       Да, знала Варвара Еремеевна заветные слова, ни дать ни взять. Она распиналась не слабее умертвий, до этого поющих непотребные песни о Василене. И некоторые слушали, смотрели практически влюбленными глазами. А после все поднятое кладбище повернулось к Ведической школе спиной, решив убраться восвояси, поскольку старая ведьма ругалась так, что впору было убираться подальше. Ведьмы, кстати, так и поступили. Да еще и ведьмочкам запретили под страхом исключения из школы выходить из комнат.       Когда последнее умертвие скрылось за горизонтом, мать повернулась к дочери и отвесила размашистый подзатыльник.       — Мы с тобой в твоем кабинете поговорим! — пообещала она, гордо ступая на ковер. И в этот миг даже дядя Микола не решился вылезти из ковра, чтобы активировать защитное плетение и уничтожить недруга. Впрочем, он даже когда пришло умертвие не шевелился.

***

      — Ну? Я просто жажду узнать, что такого у тебя произошло, что целое кладбище пришло петь о тебе непотребные серенады.       Жахнув по столу кулаком, Варвара Еремеевна села за стол и вытащила из передника фляжку с алкоголем. Василена же, склонив голову, медленно, подбирая слова, начала рассказывать о произошедшем.       А рассказать надо было о многом. О нервах за пост Верховной. О прогулке на ромашковое поле, должное подарить душевный покой, а на деле его похитившее. О фиолетовоглазом некроманте, молодом и невероятно красивом, похитившем на том же поле не только невинность, но и сердечко юной ведьмы. О назначении на должность. Об умертвии, приезде некроманта в школу, предложении, сломавшем обе ноги женихе, от которого Василена, в конце концов, отказалась, о походе к королю Лейту Рханэ и разговоре с Аргетом, а после — о новом наплыве умертвий с букетами. Девушка даже записки матери показала, которые не решалась доверить никому из своего окружения. Ведьмы знали, но не читали. А Варвара Еремеевна, вот, увидела.       Хотя такой матери страшно не показать. Неизвестно, что она сделает, когда узнает о том, что дочь что-то прячет.       Последним пунктом долгого рассказа являлся последний конфуз с хором. Верховная подробно рассказала, что именно говорили о ней умертвия, что пели. Ведь такие серенады — это достояние, которое ни в коем случае нельзя скрывать!       Однако на самом деле Василена жаловалась матери, чтобы та разобралась с некромантом. Замуж ей не хотелось, а вот отомстить — вполне. Даже если это и приведет к смерти парня.       — Имя, — рыкнула матушка, когда рассказ закончила.       — А я не знаю… он не назывался, а я не спрашивала.       — Ты легла в постель и не узнала имени мужчины?! Дочь, ну ты…       — Но зато могу подсказать дорогу до его дома! — поспешно продолжила Верховная.       Собственно, следующие полчаса именно это девушка и делала: объясняла дорогу.       А потом, когда мама улетела, ехидно улыбалась и махала платочком вслед.       Ну, держись, ирод!