***
Жизнь Джагхеда стала черно-белого цвета. Мир плыл, как картинка в старом, почти сломавшемся телевизоре, мигающая непонятными узорами и сопровождающая режущее глаза смешение красок еще и душераздирающе противным шипением. В его душе с цепей рвались демоны, желая разорвать парня на мелкие кусочки. И по телу вечно пробегался противный зуд, от которого хотелось царапать до мяса и крови, лишь бы заглушить моральную боль физической, но даже это бы не помогло. Чувства сменяют друг друга, постоянно добавляя течению новую температуру, и Джагхед не успевает за ними. Это его убивает. Долго, мучительно и жестоко. Но он не сопротивляется, добровольно подписывая себе смертный договор. Может, вот так и сходят с ума? Когда испытывают одни и те же наскучившие чувства. Когда бегают по бесконечному замкнутому кругу, снова и снова возвращаясь к точке начала. Когда испытывают уже знакомую цепочку чувств: страх, возвышенность и снова поражение. Если так, Джагхед давно сумасшедший. После недавних событий, так подло и надоедливо пробравшихся в его жизнь, наводя сумасшедший беспорядок, парень замкнул свою темную душу на замок, ключ к которой потерялся без надежды найтись. Империя внутри него превратилась в пыль, Рим пал, айсберг столкнулся с Титаником. Джагхеда душит это непонимание, ненависть и злость. Злость на себя, на всё вокруг. Жизнь втаптывает его в землю, мешает с грязью, растаптывает и забирает, вырывает с корнем его последние оставшиеся силы, за которые он так кропотливо и бережно пытался ухватиться все это время, день за днем, постепенно возвращая к себе по крупицам. Но вот у него не осталось ничего. Совсем. Пусто. И компенсировать совсем нечем. Джагхед забыл, кто он. Забыл, для чего всё было нужно. Он всё забыл. Джагхед забыл, что такое любовь и разливающееся по телу тепло, начинающееся где-то в области солнечного сплетения и проходящее до самых кончиков пальцев, когда Элизабет касалась его губ своими. Ему почему-то вдруг стало плевать. На все плевать. Чувство разложения во всем теле и новая затяжка ядовитым химозным сигаретным дымом, однажды разрушащим его легкие, но Джагхед точно был уверен, что до того момента он даже не доживет. И парень постоянно забывал делать новый глоток воздуха, он почти захлебывался не только от отсутствия воздуха, но и от всей этой лжи, сопровождающей его на каждом шагу. Джагхеду уже просто плевать, почувствует ли он себя живым.***
Она потерялась в мыслях, когда однажды ночью сидела за барной стойкой в забегаловке «Pop’s», уже предварительно сделав не один глоток обжигающего виски, которое вновь и вновь глотала лишь ради греющего изнутри чувства, через мгновение тут же бесследно исчезавшего, словно прося добавки. Обычно в это время здесь не было ни единой души, и Шерил было абсолютно плевать на реакцию матери, когда она заявится утром в свой новый дом, кажущийся маленьким и слишком кукольным после былого «дворца», что имела ее семья, а на лице Шерил окажутся мутные расплывчатые полосы серо-черного цвета от потекшей туши. Ей было бы совсем не стыдно ни за одну из пролитых слез — когда никого нет, Шерил может позволить себе такую тщательно заштрихованную для остальных, чтобы не разобрали, роскошь, как слабость. Главное — вовремя натянуть маску из стали и холода. Главное — успеть. Но этой ночью забегаловку решил навестить и бродяга Джагхед — уличный пес, которого теперь совсем не колышет, какого мнения о нем когда-то любимая Элизабет Купер. На парне теперь не было никакой шапки, лишь хаотично падающие на лицо пряди чёрных волос; вальяжно зажатая меж зубов с правой стороны рта зубочистка, периодически покусываемая; кожаная куртка с нашивкой на спине, обозначающая, что Джагхед присоединился к «отбросам общества, слиткам грязи и мусора», как считали слишком правильные особы. Под пронизывающими синими глазами залегли темные сливовые круги, никогда не покидающие парня, вот только сегодня были особенно заметны, выделяясь при тусклом свечении неоновых красных и синих вывесок. — Многовато ты выпила, Шерил-Бомбочка, — раздается откуда-то издалека над ее ушами, но точно за плотной занавесой из воды. Низкий хриплый тембр с металлическим искажением проходит по ее позвоночнику вибрацией, убаюкивающим приятным холодком, немного подорвав грани между реальностью и забвением. Сначала она не хочет поддаваться, но когда слегка шершавая кожа теплой ладони касается ее запястья, с губ девушки слетает едва слышный томный стон, растворившийся тихим шепотом в стенах забегаловки, едва различимой горчинкой оставшийся на кончике ее языка. Шерил, встрепенувшись, открывает глаза из-за переизбытка холода, почему-то намного более сильного, чем её собственный. Пока она смотрела на Джагхеда, в воздухе витало тысячевольтное напряжение, просачивающееся глубоко под кожу и вызывающее неприятную дрожь от многочисленных мурашек. Взгляд идеальной девушки тире Принцессы и когда-то в прошлом Королевы Лисичек встретился со взглядом одинокого бродячего пса, на словах «не нуждающегося» в поддержке, как и она сама. На Шерил как всегда красное, не изменяя своих принципов, не предавая любимый цвет, любовь к которому она скорей принимала, как данность, по инерции, словно врожденный рефлекс. Так же сильно, как любить красный, она могла только его ненавидеть, но изменять принципам не могла. А потому всегда только диетические салаты, от которых ее временами тошнит, и вишневый молочный коктейль, чтобы хоть немного восполнить ту сладость, какую она чувствовала, когда Джей-Джей был рядом. Легкое красное платье с красивым воздушным низом и обязательно вишенка на торте — брошь в виде паука, точная копия той, какую она, испытав угрызения совести и прилив слабости, когда-то отдала Джагхеду, как обычно с саркастичной напутственной речью, прикрыв всю свою боль. И хоть эта боль заполняла ее доверху, просачиваясь наружу, никто так и не заметил, вплоть до момента, пока она не отправила сообщение на номер Бетти Купер, все так же пытаясь загладить свои мелкие грешки, чтобы по крайней мере когда она встретится с Джейсоном, остальные не считали себя виноватыми. В этом городе и так слишком много загадок, не за чем создавать еще одну. Жуткий жар разлился по ее телу, концентрируясь в голове, дышать стало невыносимо сложно и больно. Калейдоскоп красок перемешался в ее глазах, как в тумане, за призрачной завесой, а напротив Джагхед — парень, который вызывает сразу бесчисленное количество эмоций, апогеем которых является почему-то жалость. Такая же, как к маленькому щенку, потерявшемуся и попавшему под дождь. И хоть его взгляд был тяжелым, затравленным, холодным и острым, как лезвие, она находила в Джагхеде такую же отчаявшуюся душу. Словно зеркальное отражение себя самой. Такие чувства были новыми и необъяснимыми, и, возможно, наутро она обвинит во всем немалое количество алкоголя, сейчас такая встреча казалась ей правильной. — Насколько холодно? — коротко спрашивает Джагхед, кажется, точно зная все ее чувства до единого, как свои собственные. Фраза без остановки прокручивается в её голове, теряет свой первоначальный смысл, становится бессмысленным набором букв и теряется, отдаваясь гулким эхом в стенах заведения. Слова казались миражом воспаленного мозга, самой бессмысленной чушью, но она знала, что не сходит с ума. Джагхед Джонс действительно задал ей вопрос. — Примерно так же, как в тот день, когда я шагнула в Свитуотер, — отвечает девушка, стараясь вложить во фразу как можно больше яда, но не получается, голос предательски подрагивает. И Шерил совсем не кажутся воспоминания о том дне ненужными. Тогда она добилась того, чего хотела. Увидела Джейсона. Это стало апогеем ее самых страшных кошмаров. Джагхед не ответил, только спокойно снял с себя кожаную куртку и накинул на хрупкие плечики Шерил. Он не спросил. Просто знал, каков этот холод. Просто знал, что если ей так же холодно — спрашивать бессмысленно. Такой холод неизлечим, и вопросы — ненужная трата времени. Кожанка пропахла едким химозным сигаретным дымом, свежестью зимнего холода и мылом. Она делает вдох. Затем выдох. Ей спокойно. В кои-то веки Шерил не чувствует себя потерянной и ненужной. — Спасибо, — без лишних слов, которые бы она не смогла выдавить даже под жестокой пыткой. С наигранной фальсифицированной улыбкой, как всегда. Но с горящими искренностью глазами. И Джагхеду вполне достаточно. Завороженно наблюдать за ее бумажно-белым лицом и за тем, как она временами прикусывает нижнюю губу — его постоянная участь, которой он даже не пытается противиться. Шерил следила за каждым его жестом и взглядом, временами отводя глаза, когда их взгляды вдруг встречались, и ее губы непроизвольно расползались в едва заметной улыбке, от которой у него внутри все приятно сжималось, и парень почему-то не мог этого исправить. Иногда девушке казалось, что она утопает в собственной бездне; совсем немного, и от этого холода стены покроются кромкой льда, непременно солоноватого на вкус и кристально чистого. Но она неминуемо таяла под его взглядом, не в силах сдерживать желание снова мимоходом взглянуть. Еще раз. Всего один. Этот точно последний. До боли и крови прикушенная губа слишком рьяно развевает иллюзорное желание. Они — диссонанс. Несочетаемое, параллельное и совершенно разное. Все ведь знают, что параллелям никогда не суждено пересечься. Но так же любому известно, что противоположности притягиваются. — Джагги, — слетает с губ без её на то воли, и она точно помнит, что изначально слово в полном наборе букв составляло «Джагхед», но эти недостающие буквы вдруг где-то потерялись, — тебе тоже холодно? И он улыбается. Загадочно и невероятно живописно, точно украл улыбку у какого-нибудь парня с обложки дорогого глянцевого журнала, какие ежедневно рябили у нее в глазах яркими красками. Джагхед не отвечает. Он просто накрывает ее холодную ладонь своей теплой, наверное, мысленно списывая такой жест на то, что не хочет отвечать на вопрос. И от такого легкого касания по телу проходится сладкое тепло, которое он так ненавязчиво щедро ей подарил. И Шерил не убирает руку. Переплетает их пальцы, желая почувствовать это тепло сильнее, лучше прочувствовать Джагхеда. Схожие чувства когда-то вызывал у нее её сладкий мальчик. И Джагхед заполняет эту пустоту, забирает с холодом всю ее боль. Дальше всё как во сне, так же неясно и расплывчато. Небо у горизонта становится пунцовым, красит верхушки леса в огненно-красный с бархатистым нежным отливом. Красочный рассвет, холодный зимний воздух и снег, и эта природная панорама действует успокаивающе. Наутро она не вспомнит их короткий разговор, не вспомнит нежные трепетные взгляды, которые он успел ей подарить, не вспомнит ничего. Лишь снова вдохнет сигаретный запах с примесью зимней свежести и мыла, который пропитал ее одежду. Сладко улыбнётся и зевнёт, встречая новый день уже без боли. Шерил, наконец, стало тепло. Шерил, наконец, почувствовала себя живой. Глоток свежего воздуха даровал ей парень-бродяга с красивыми стеклянно-голубыми блестящими глазами и милой улыбкой. И она больше никогда не будет мерзнуть от вечного холода. Ей будет тепло. Глоток свежего воздуха подарил Шерил Джагхед. Она этого не вспомнит. Зато навсегда запомнит Джагхед. Джагхеду больше не придётся напоминать себе дышать, он снова почувствовал себя живым, на что даже не смел надеяться. И ему лишь стало холоднее, когда он забрал у Шерил ее лёд и боль. Ему совершенно точно плевать, ведь Шерил так же на мгновение напомнила ему, что такое разливающееся по телу тепло, берущее начало где-то в районе солнечного сплетения и разливающееся до самых кончиков пальцев. Он больше никогда не надеялся это почувствовать, но Шерил удалось. Она не вспомнит ту ночь. Зато навсегда запомнит Джагхед.