***
— Ты так и не поняла. Ты так и не вспомнила меня. Теперь на лице Деллы читалось возмущение. — Нет. Мне очень жаль. Я… — Надо было позволить мне прыгнуть! — Вы ведете себя несколько мелодраматично, не находите? Что я должна вспомнить? — Виктория вздохнула. — Вы сказали: Джина, Мэгги, Элли и Эффи. Единственные Джина, Мэгги, Элли и Эффи, которых я знаю… — Ну? — Дочери королевы Виктории, но это же… — Она взглянула на Деллу. — Вы ведь не их имели в виду? — Разумеется, их! Мои сестры, твои дочери! Виктория остановила машину. — Мои дочери? — Да! — Вы думаете, что я Виктория I? — Ну, не совсем, ты реинкарнировала, мы все тоже… — Вы думаете, что я инкарнация Виктории I? — Да, естественно. — А лорд Мельбурн, значит… — Тот мужчина, с которым ты была. Уилл. — Так, а моя мама, надо думать, — герцогиня Кентская… — Скорее всего. — А остальные? — Их я еще не нашла. Только Элли. — Вы нашли принцессу Элеонору? — Ну да, она королева. — Принцесса Элеонора реинкарнировала в Викторию VI? — Да. Виктория вздохнула. — Пожалуйста, не скажите ничего такого Уиллу. Он точно психанет. Они затормозили у дома, и Виктория вышла из машины, Делла выскочила следом. — Если ты не помнишь свой последний раз, что ты тогда делала у коттеджа Бурнов? — Последний раз? У меня что, не одна прошлая жизнь была? — Ты была леди Викторией Бурн. Виктория резко обернулась. — Что вам об этом известно? — Судя по всему, больше, чем тебе. — Я немного знакома с ее зятем. Уилл учился у него как раз в то время, когда его жена умерла. — Дочь? Джина. Виктория закатила глаза. — Мало ли кого зовут Джиной. — Но только один человек за раз наша Джина. Виктория вошла в дом. Уилл поднялся ей навстречу. — Куда ты рванула… — он осекся. — Герцогиня. — Уилл, это Делла. Делла, это Уилл. Делла уставилась на Уилла. — Привет. Уилл нахмурился. — Здравствуйте. Э-э, Виктория… — Делла поживет у нас немножко. — Да? — Да. Эмми ведь жила. — У вас есть Эмми? — вмешалась Делла. — Эмми моя племянница. — Она у нас оправлялась от разрыва с парнем. А Делле нужно просто… залечь на дно. Ну что, где спагетти?***
Мельбурн стоял рядом, пока сэр Джеймс в очередной раз осматривал раздутый живот его жены. — Всё как будто в порядке, мэм. — Кроме того, что я прикована к своим апартаментам, а этот ребенок, похоже, не желает появляться на свет. — Она в раздражении посмотрела на мужа. — Возможно, пора обсудить вопрос будущих беременностей… — Что вы имеете в виду? — Быть может, ее величеству стоит подумать о воздержании от… — Воздержании! — Виктория села на кровати в смятении. — Вы хотите сказать, никаких развлечений в постели?! — У вас есть причина опасаться за состояние здоровья ее величества? — спросил Мельбурн. — Н-нет, но… — Благодарю вас, сэр Джеймс, — перебила доктора Виктория. — Ах да, кстати, какие новости о хлороформе? — О хлороформе? — удивился Мельбурн. — Говорят, он очень эффективно снимает боль при схватках. — А это безопасно? — спросил Мельбурн. — Разумеется, безопасно, мне нужно было воспользоваться этим средством еще с Эффи… Сэр Джеймс перебил ее. — Применение хлороформа еще не подкреплено исследованиями. — В таком случае, пора исследования продолжить, сэр Джеймс. Врач с поклоном удалился. Мельбурн устроился на кровати рядом с женой. — Почему они не желают избавлять меня от боли? Будь я мужчиной, мне не отказали бы. — Будь вы мужчиной, вам это и не понадобилось бы… — Но, лорд М, это всё изменило бы в плане рождения детей… Он положил ладонь на ее живот. — В каком смысле? — Было бы гораздо приятнее думать о младенцах, если бы роды были безболезненными. — Только вот вынашивать ребенка всё равно придется. Она посмотрела на него. — Кажется, вам нравится, когда я такая, лорд М. — Какая? — Толстая. Раздутая. — Ваш дискомфорт не доставляет мне удовольствия. — Но? — Я считаю, что вы прекрасны. Она сердито фыркнула. — Вы, пожалуй, считаете, что и коровы прекрасны. — Папа! Дверь бесцеремонно распахнулась. Вбежала Элли. — Элли, милая, что случилось? — спросила Виктория. — Пуговка заболела. — Твоя кошка? Что с ней такое? — спросил Мельбурн, опускаясь перед дочерью на колени. — Она не хочет играть. — Надеюсь, что она не подхватила чего-нибудь, — сказала Виктория. — Папа, — захныкала Элли. — Я взгляну на нее. Виктория тоже слезла с кровати. — Не стоит ли послать за ветеринаром? Элли потащила отца за руку в спальню Элли, где обосновалась Пуговка. Пятнистая кошечка лежала на боку и что-то вылизывала. — Что это? Мельбурн улыбнулся. — Это котенок. Пуговка не больна, милая, у нее просто родились детки. — Просто родились, как же, — усмехнулась Виктория. — Это объясняет и ее прибавку в весе. — А как у нее появились котята? — Так же, как у всех, полагаю… — Что это значит? Мельбурн поднял голову, страстно желая переменить тему разговора. — Почему бы тебе не сходить за няней? Скажи ей, пусть пришлет горничную приглядеть за Пуговкой. — Да, папа. Элли убежала. — Горничную — приглядеть за Пуговкой? — А вы хотите, чтобы я позвал сэра Джеймса? С вами он справляется. — Он бы и Пуговке отказался облегчить боль, наверное. — Она вздохнула. — Я-то думала, она просто толстеет. Она лучшая охотница на крыс во дворце. — Ну, быть может, она научит своим методам отпрысков, и тогда у вас будет целый полк охотников на крыс. Устроите парад. — Более пышный парад мне вряд ли сейчас по зубам. — Виктория взглянула на мужа. — Лорд Рассел сегодня явится на аудиенцию. — Будьте с ним тверды. — Кажется, он считает «папскую агрессию» покушением на мою власть. — Едва ли. К чему рисковать задеть чувства еще большего числа ваших подданных… — Но многие из них этого просили… — Нужно заставить их понять. Корона должна заставить их понять.***
Виктория выиграла немного времени, сбежав в душ, но Уилл был терпелив. Когда она вышла наконец из ванной, он ждал ее. — Виктория. — Я собиралась в постель. Ну и денек! — Виктория, у нас в комнате для гостей герцогиня Ново-Южно-Уэльская. — Пожалуйста, зови ее Деллой. Она предпочитает, чтобы ее звали Деллой. — Что она здесь делает? — Ей просто очень нужен… друг. — С каких это пор вы с ней друзья? — Вот с этих самых! Ладно? Она поживет у нас, и всё тут! — Как ты вообще с ней встретилась? — Случайно столкнулась, проводя кое-какие исследования… — И решила, что она должна пожить у нас? Где-то в промежутке между отъездом из дома и возвращением? — Послушай, ты завтра всё равно едешь к Гасси, она тебе мешать не будет. — Она, случаем, не сумасшедшая или вроде того? — Нет, конечно.***
Александрина с трудом сдерживала презрение. Встречать принцессу собрался полный комплект партийной верхушки с облаченными в форму женами с детьми. — Всё могло быть проще, Дрина, — сказал Альберт. — Верно. Остальной мир мог бы со мной согласиться. Альберт закатил глаза и отошел переговорить с коллегами. С принцессой была какая-то задержка. Александрина отвернулась к поезду и заметила высокого мужчину в костюме и шляпе. Она зашагала к нему, не сводя с него зачарованного взгляда — у нее было ощущение, будто он ей знаком. Мужчина поднял на нее ошеломительно зеленые глаза, и в этот миг она уже точно знала, что встречала его раньше. — Здравствуйте, — сказала она. — Здравствуйте. — Он помолчал и добавил: — Вы, случайно, не в составе встречающей делегации? — Возможно… — Дело в том, что никто здесь, кажется, не говорит по-английски, а принцесса не говорит по-немецки. И я тоже. Александрина улыбнулась. — Что ж, я вся ваша. Он склонил голову набок. — То есть, я к вашим услугам. Я буду вашей… — она осеклась, чувствуя, как стремительно разучивается говорить вообще на каком бы то ни было человеческом языке. Он пристально наблюдал за ней. — Я буду вам переводить. Фрау Александрина фон Кобург. — Сэр Уильям Бурн. Приятно познакомиться. Они пожали друг другу руки, потрясенно отметив каждый про себя, каким знакомым оказалось это ощущение. — Что ж, пожалуй, нужно представить вас принцессе, — сказал Билл. Он провел ее в вагон поезда, обустроенный не хуже роскошного отеля. — Я вообще не понимаю, зачем нам нужно было приезжать! — воскликнула принцесса. — Да, я знаю, — ответил Мэттью. — Я всю дорогу это слышу, с самого Лондона. Александрина изумленно переглянулась с Биллом. Тот постучал в дверь купе и покашлял. — Ваше королевское высочество. — Да, Билл. Ну что, решили они, кто из них достаточно высокопоставлен, чтобы встретить меня на перроне? — Не совсем. Позвольте представить вам фрау Александрину фон Кобург. Ее приставили переводчицей к вашему высочеству. Сделав книксен, Александрина прошла внутрь, поцеловала протянутую руку принцессы и снова сделала книксен. Она пристально взглянула на принцессу — и снова это ощущение. Принцесса, кажется, так же внимательно рассматривала ее. — Добро пожаловать в Берлин, ваше высочество. — Благодарю вас. Скажите, пожалуйста, а представителей недостойных рас прогонят парадом для моего увеселения или запрут подальше? Смешавшись на мгновение, Александрина ошарашенно застыла. Главным образом, от стыда. — Думаю, спрячут, ваше высочество. В конце концов, сняли ведь плакаты «Евреям тут не рады».***
Уилл спустился в гостиную и обнаружил там Деллу, державшую в руке фотографию Эллисон. — Доброе утро. Делла обернулась и улыбнулась ему. — Доброе утро. — Я ухожу… — Это ваша дочь? — Да. — А она где-то… — Она умерла. — Ой. — Делла поставила фотографию на место. — Мне очень жаль. Спустилась и Виктория. — Ты пошел? — спросила она. — Да. Вернусь вечером. Виктория склонила голову набок. — Я думала, ты заночуешь. — Нет, я всё-таки приеду домой вечером. — Уилл поцеловал ее. — Пока. — Пока. Дверь за Уиллом захлопнулась. Виктория взглянула на Деллу. — Так, у нас не очень много времени. — Эллисон была твоей дочерью? — Нет. Почему вы спрашиваете об Эллисон? Господи, вы ведь не спросили о ней Уилла? — Мне кажется, это была Джина. — Я думала, Джина Каллум была Джина. — Ну да. — И вот, кстати, о коттедже Бурнов. Что вы имели в виду под моим «последним разом»? — Последний раз, когда ты была здесь. Виктория вздохнула. — Вы хотите сказать, что я королева Виктория I и вдобавок та, другая, женщина, леди Виктория Бурн? — Урожденная Александрина Кент, затем в замужестве Александрина фон Кобург. — Что? Она была замужем до Бурна? — За Альбертом. — Ого, еще и Альберт? Я могу понять, почему я хотела, чтобы лорд М был рядом, но зачем же Альберту реинкарнировать? — Виктория помолчала. — Боже мой. — Ты знаешь Альберта? — спросила Делла. — Это неважно. — Виктория махнула в сторону кухни. — Александрина фон Кобург. Кто она такая?***
Билл и Александрина стояли в поодаль, пока один из немецких чиновников представлял принцессу и графа бесконечной веренице разномастных партийных шишек. Блестящий прием должен был отвлечь принцессу от всего, что ей могло бы не понравиться. Судя по не сходившей с царственного лица хмурой тени, план не удался. — Есть ли среди них кто-то, кого принцессе не следует игнорировать? — О, я уверена, что все эти люди заявят о себе. Могу гарантировать, что вам никогда не доводилось видеть подобную свору своекорыстных шакалов. — Значит, вы не бывали при дворе. — Сомневаюсь, что английские придворные сравнятся в этом с партией. — Вы росли в Англии? Александрина кивнула. — Пока мне не исполнилось десять. Тогда моя мать решила вернуться в Германию. Бог знает почему. — Соскучилась по родине, наверное. — Она соскучилась по Германии времен ее девичества. По Германии великих писателей и мыслителей… Теперь всё это в прошлом. — Стало быть, вы не верите в прогресс Германии? — Нет. — Значит, взгляды вашего супруга разительно отличаются от ваших? — Сэр Уильям, вы считаете, что женщина неспособна мыслить независимо от своего мужа? — Ничего подобного я не говорил, фрау фон Кобург. В Англии мы придерживаемся совсем иных взглядов на подобные вопросы, чем большая часть мира. Александрина улыбнулась. — Так вы не считаете унизительной необходимость подчиняться женщине? — Совсем наоборот. Для меня честь служить представительнице Господа на земле. Мой отец служил первой королеве Виктории в последние годы ее жизни. Говорят, она находила меня довольно красивым. — Сколько же вам было тогда? — Что-то около шести месяцев. — Я вам не верю. — Ну, по правде говоря, она испытывала отвращение к большинству младенцев, хотя делала исключение для собственных. — Они ведь были детьми лорда Мельбурна. Александрина поймала неодобрительный взгляд Альберта. — Кроме первой дочери, разумеется, — сказал Билл. — Да, конечно.***
— Я больше люблю собак, — сказала Джина. Виктория улыбнулась. — Да, но у всех созданий божьих свои достоинства. Джина опустила на пол Дэш Вторую — кличка до сих пор приводила Викторию в недоумение, но муж убедил ее не выражать свое мнение на сей счёт слишком уж категорично. — У тебя есть какие-нибудь вопросы, пока не прибыл лорд Рассел? — Я не понимаю. Я думала, что ты не ненавидишь католиков. Виктория покачала головой. — Милая, с чего ты решила, что я ненавижу католиков? Я люблю всех своих подданных одинаково. — Но папа говорит, что новый закон лорда Рассела их огорчит. — Я не хочу никого огорчать и католиков я не ненавижу. Я глава Церкви, как и ты будешь однажды, и это церковь должна быть главенствующей. — Почему? Виктория не успела ответить — в комнату вошел лорд Рассел. Лицо его приняло обычное уже раздраженное выражение, когда к ним с королевой подошла Джина. Премьер-министр поклонился девочке. — А билль? — спросила Виктория, после того как Рассел обсудил с ней ряд прочих вопросов. — По моему мнению, билль легко пройдет и обеспечит верховенство вашего величества. — Зачем? — спросила Джина. Виктория повернулась к дочери. — Зачем? — Зачем тебе для этого билль? — Потому что католики не уважают нашу истинную церковь, — вставил Рассел. — Невзирая на всю ту терпимость, которую мы выказываем к их языческим ритуалам. — Почему наша церковь истинная церковь? Виктория пришла в замешательство. — Потому что мы протестанты. — Потому что Генрих VIII хотел получить развод. А это привело Викторию в ужас. — Потому что он хотел следовать истинной вере, — сказала она. — С Анной Болейн? Но он отрубил ей голову. Виктория физически чувствовала на себе пристальный взгляд лорда Рассела. — Это из-за ее прелюбодеяния, — сказал он. — Джина, можешь идти. Кажется, тебя ждет леди Лавлейс. — Но… — Ступай. Джина вышла, хмурясь. — Прошу прощения, — сказала Виктория Расселу. — Не стоит, мэм. В конце концов, дети что сырая глина, которой нужно придавать форму.***
Олимпийские игры, как и следовало ожидать, были эффектным зрелищем. Александрина следовала за мужем. Они направлялись на Ландзее, где сегодня проводились соревнования по гребле. — Видите ли, ваше высочество, стадион — символ новой Германии, построенный на пепле унижения, которое мы были вынуждены терпеть после войны… Виктория взглянула на мужа. Александрина переводила взгляд с принцессы на графа. Граф смотрел на жену умоляющим взглядом. — Унижение? Я думала, это были репарации. Альберт пробормотал, едва ли не заикаясь (за одно это Александрина готова была воспылать любовью к принцессе): — Репарации? При всем уважении, ваше высочество, наш народ жил в голоде и стыде. Фюрер позволил нам снова гордиться собой. — А я-то думала, репарации имели отношение к войне, унесшей жизни миллионов и повергшей землю в хаос. — Всё это в прошлом, а впереди у нас только тысячелетний рейх. — Рейх — это ведь такое королевство, верно? — Да, ваше высочество. — И что у вас сейчас? Год третий? Альберт не нашелся с ответом, а принцесса ответа и ждала. Вот-вот должно было начаться соревнование по академической гребле восьмерок. — Жаль, наши не так хороши, как хотелось бы, — сказала Виктория. — Зато немцы на удивление хороши, — заметил Мэттью. — Пусть хозяева порадуются. — Каждый до единого прекрасный пример арийской генетики и дисциплины, ваша светлость, — кивнул Альберт. — Вот как? Я тут встретил американского журналиста, который рассказал мне удивительную историю о команде своей страны. Всё это молодые люди из рабочего класса — жители их родного города сложились им на поездку. — Тем не менее, нашей команде они в подметки не годятся, — сказал Альберт. — Поживем — увидим, — сказала Виктория. Альберт отошел поговорить с одним из коллег. Билл взглянул на Александрину. — Что ж, одному из нас предстоит неприятный вечер, — шепнул он. — Что вы имеете в виду? — Я подозреваю, что ее высочество будет весьма недовольна, если победят немцы, а ваш муж будет недоволен, если они не победят. Она взглянула на Альберта. Тот опять сверлил ее свирепым взглядом. — Пожалуй, что так, хотя я сомневаюсь, что ваша принцесса будет так же несносна, как мой муж. — О, вы ее недооцениваете. — Давно вы с ней знакомы? — Я служил помощником ее личного секретаря с тех самых пор, как принцесса начала выполнять свои общественные обязательства во время своего первого сезона. Мой начальник был самым настоящим динозавром. Они с принцессой не ладили. Он решил выйти в отставку, и ее величество повысила меня до секретаря. — Значит, почти как Виктория I и лорд Мельбурн. Он ведь был ее секретарем? — Будучи одновременно ее премьер-министром и неофициально позднее, когда был ее супругом, да. — Так соблазнов не было? — Нет, я никогда не видел ее высочество в подобном свете. — Билл, кажется, начинается! — Виктория махала ему рукой. Билл присоединился к принцессе. Громыхнули стартовые пистолеты. Они смотрели в бинокли, как отчаливают лодки, направляясь к концу дистанции. Немцы, конечно, шли быстро, и зрители ревели, поддерживая их. Альберт вернулся в сопровождении одного из своих товарищей по партии, который, видимо, слишком уж большое удовольствие получал от того, как медленно начали гонку американцы. — Третий сорт, — невнятно пробормотал он, сжимая в руке стакан со шнапсом. — Едва ли. Они всегда так начинают. — Вы слишком терпимы, ваше высочество. Скоро вы поймете. Виктория обернулась к мужчине. — Что я скоро пойму?! — Виктория… — прошептал Мэттью. — Нет, этот человек думает, что может чему-то меня научить, и мне хотелось бы знать, чему именно. — Я… — Мужчина был явно пьян. — Вы только взгляните на себя, ваше высочество. У вас лучшие арийские гены. — Прошу прощения… — Королева Виктория. Принц Альберт. Оба арийцы. — Я англичанка. Вы скоро это поймете, — рявкнула Виктория. — А показать это вы собираетесь, болея за американцев? — прошептал Билл. — Тихо, — беззлобно бросила она. Билл жестом указал на гребцов, и все продолжили наблюдать. Немецкие фанаты оглушительно ревели. Но вот американцы набрали скорость, нагоняя немцев. И тогда зашумела принцесса. — Да! Да! — Виктория подскакивала, вне себя от радости. Ее ликование захватило и Билла с Мэттью, когда американцы первыми пересекли финишную черту. Немецкие партийные деятели хранили гробовое молчание. Взгляд Александрины выхватил из их группы Альберта. — Достойное сражение, — сказал Мэттью. — Весьма. — Виктория обернулась к Биллу. — Я хотела бы поздравить победителей. — И, разумеется, серебряных и бронзовых призеров. — А это обязательно? — вздохнула принцесса. — Это обязательно — это обязанность короны. И нашу команду тоже. — Короне хотелось бы иметь команду, финишировавшую на призовом месте. Билл отошел отдать соответствующие распоряжения. Возникший рядом Альберт, яростно зашептал Александрине на ухо по-немецки: — Предполагается, что ты должна помогать отечеству. — Я не умею грести, Альберт. — Не умничай! Ты до сих пор ничего полезного не сделала! — Я думала, моя обязанность здесь — быть переводчиком. Если бы хоть одна из других партийных жен сподобилась научиться хоть чему-нибудь, кроме как плодиться ради Рейха, возможно, ты бы не был так во мне разочарован. — Возможно, я не был бы так разочарован в тебе, если бы ты сподобилась плодиться ради Рейха! Ты и одного ребенка уберечь неспособна! Это привлекло внимание стоящих поблизости членов Партии. Их жены смотрели на нее с презрением, а на него с жалостью. Царственные гости понимали только, что супруги почему-то ссорились. — Мерзавец, — прошипела Александрина. — Фрау фон Кобург, простите, что вмешиваюсь… — сказал Билл. — Да. — Вы, случайно, не говорите по-итальянски? Он пытался ее выручить. Она ясно прочла это в его глазах, лучившихся добротой — такой непривычной ей, но казавшейся такой знакомой. — Чуть-чуть. — Видите ли, принцесса хотела бы поздравить всех медалистов, но я совсем не знаю итальянского, а их сопровождающий, похоже, не говорит по-английски. — Да, конечно.***
— Джина задает мне вопросы. Мельбурн, возившийся с котятами, оторвал взгляд от корзинки. — И? — Она желает знать, почему я глава Церкви. — По-моему, вопрос вполне справедливый. — Она хочет знать, чем англиканская церковь лучше католической! — И это тоже вполне справедливо. — Потому что Генрих VIII основал собственную церковь, когда Папа отказался дать ему разрешение на развод! — Ну… — Что?! — До того он был открытым сторонником католической церкви… — Я должна была догадаться! — О чем? — Это вы стоите за этим… — Скептицизмом? — Вы всегда были антирелигиозны! — Я не имею ничего против религии, покуда она не вмешивается в мою личную жизнь. — Вы женаты на главе англиканской церкви! — Да, мне сложно не впускать церковь в личную жизнь, но архиепископов в нашу опочивальню мы никогда не приглашали… — Мельбурн помолчал. — Впрочем, учитывая некоторые ваши наклонности, есть вероятность, что они уже в курсе того, что там происходит. — Это не смешно! Джина однажды сама будет возглавлять церковь, а вы заставляете ее ставить под сомнение само существование церкви! — Как об этом, собственно, зашла речь? — Лорд Рассел во время своего визита сообщил мне, что собирается вынести церковный билль на обсуждение в Парламенте. Мельбурн встал. — Что? — Он собирается вынести билль на обсуждение в Парламенте. — И вы не отсоветовали ему это делать? — С какой стати? — Это может иметь катастрофические последствия. — Я глава церкви! Никто не должен стоять выше меня! Мельбурн покачал головой. — Вы глава множества земель и народов, включая католиков. — Папа… — Папе нет дела до ваших дел! Мы не в семнадцатом веке живем! Вы позволили Расселу и своим епископам убедить вас в обратном… — Вместо того, чтобы позволить вам меня убедить? — Все мои советы продиктованы исключительно любовью к вам и короне. — Джина будет получать уроки религиозного воспитания. Я попрошу архиепископа подобрать подходящего наставника. — Вот оно что. Вы хотите, чтобы Джина плясала на веревочках, как марионетка, в руках епископов и министров, и говорила то, что им нужно. — Я не… — Однажды она станет королевой и будет поступать, как ей заблагорассудится, и верить в то, во что пожелает верить, и вы ничего не сумеете с этим поделать. Виктория направилась к двери. — Я объясню Джине, что англиканская церковь нужна потому, что нужно, чтобы церковь не управляла короной. Она разъяренно сверкнула на мужа глазами и вылетела из комнаты. — Мама, ты не видела моих котят? — спросила Элли. — Они у твоего папы, потому что он всё знает. — Я всё слышал! — крикнул Мельбурн.***
— Я не понимаю, — сказала Виктория. — К чему эта конспирация? Почему не Александрина Бурн? — Это чтобы скрыть ее предыдущий брак, ее немецкие связи. Виктория покачала головой. — Но королевская семья ни за что не допустила бы, чтобы у них служил человек, женатый на разведенной женщине. — Так это же Мэгги. — Что Мэгги? — Ну, Викторией IV была Мэгги. Виктория вздохнула. — А теперь вы говорите, что принцесса Маргарет реинкарнировала в Викторию IV? — Да, так что она никогда бы не прогнала папу. — Но если она не знала… — Вы ведь знакомы с королевой? — Да. — Вы почувствовали связь с ней? — Да, но… Да, если подумать, она как-то очень уж быстро сдружилась с самой знаменитой женщиной в мире. Они сразу друг другу понравились. — Мы друзья. — Вы друзья, потому что на самом деле она твоя дочь. Виктория не заводит новых друзей — всех своих друзей она знает с детства. Ну, кроме университетских подружек. Виктория прищурилась. — Говоря «университетских подружек», вы имеете в виду… — Только это никому. — О Господи. — Она не знает, что я знаю. Вообще-то, некоторые из них потом довольно удачно вышли замуж. — Ой, чем меньше я буду знать, тем лучше. — Ты ведь не гомофоб? — Нет, просто я не умею вовремя придержать язык или перестать копать, так что лучше мне вообще ничего не знать, чтобы не устроить ненароком монархический кризис и не посадить на престол пятимесячную королеву.***
— Ты поссорилась с мужем? — Да, но на сей раз, мне кажется, вы были бы на моей стороне. Они сидели в кабинете королевы. Вечер выдался на редкость тихим — не нужно было развлекать гостей. Мэгги, Шарлотта и Сара перемешали солдатиков Мэгги с куклами, которых возвели в генералы. Джина, у которой в тот день состоялся первый урок религиозного воспитания, не разговаривала с матерью. Урок пришелся ей не по нраву. Теперь она сидела за книжкой на отцовской стороне комнаты. У Мельбурна на одном колене сидела Элли, на другом полусонная Эффи. Он уговаривал Элли почитать ему — ей нужно было почаще упражняться в чтении. — На твоей? — Да, на моей. — Быть может, лучше рассказать мне, в чем было дело, и узнать, что я на самом деле об этом думаю? Виктория со вздохом отложила книгу. — Мы пренебрегали религиозным воспитанием Джины, потому что я позволила ее отцу заниматься ее образованием, а он… Вы знаете, как он к этому относится. — Разве не правильно позволять лорду Мельбурну следить за ее образованием? В конце концов, ей предстоит стать королевой. — Она поставила под сомнение само существование церкви, которую я возглавляю и которую однажды предстоит возглавить ей. — Ты ответила на ее вопрос? — Что? — Тебе ведь нравится, когда она задает вопросы другим людям. — Вам никогда не нравились вопросы. — Ты их и не задавала. Виктория изумленно воззрилась на мать. — Я никогда не задавала вопросов? — Нет. И если на то пошло, я считаю, что твой супруг весьма преуспевает в деле образования своих дочерей.***
— Может, присядем? Наплыв людей всё не спадал. Они были теперь среди рядовых зрителей, вдали от разреженного воздуха партийной элиты. — Да, спасибо. Они устроились на скамье. — Мне очень жаль, если энтузиазм принцессы огорчил вас. — Нет, не в том дело, — она шмыгнула носом. — Я просто не понимаю, как всё могло стать еще хуже… — И я не понимаю. …Хуже, чем…? — Мой муж винит меня. Он винит меня во всем, что идет не так. — То есть? — Я… я ненавижу его мир. — Ей так свободно и легко было с ним разговаривать. — Ненавижу партию, ненавижу этих людей, ненавижу их жен. Ненавижу, что они заставляют детей одеваться как солдат. Ненавижу то, что они говорят о евреях и всех остальных. Поэтому я радуюсь, когда что-то в его мире идет не так. — Вы любите его? — Думала, что люблю. Думала, что могу полюбить. Наши семьи этого ожидали, и… — Почему вы не уходите от него? Она подняла глаза. — У вас ведь нет детей? — Нет. Был… мальчик. Он умер. — Мне очень жаль. Я знаю, каково это. — Знаете? — Мой сын… умер два года назад, вскоре после смерти его матери. Эта боль не проходит, мы просто учимся жить с ней. — Я так хотела быть матерью, я думала, ребенок всё уладит, всё исправит, но мир вокруг изменился… — Так почему вы от него не уходите? — Я дала обет… — Он тоже. — Но какое вам до меня дело? — Мне невыносимо смотреть, как вы попусту тратите жизнь. Она взглянула на него, думая, как же она его любит — и когда она только успела решить, что любит его? — Уведите меня куда-нибудь, — сказала она. — Я не знаю местности. Я никогда здесь не был. — Тогда пойдемте со мной. — С вами — куда угодно. Она взяла его за руку и увлекла за собой, и они помчались, лавируя между счастливыми гуляющими семьями. Александрина затормозила перед пунктом назначения, коим оказался лодочный сарай. — Вы мне доверяете? — Конечно, доверяю. Она завела его внутрь. Сарай был не заперт, хотя лодка стояли в сухом доке. — Что это? — Это мужа моей сестры. — Они не здесь? — Нет, он ужасно боится воды. — Зачем тогда ему лодочный сарай? — Чтобы потешить чувство собственной важности. — Александрина, что мы… Она встала на цыпочки и поцеловала его. Он подался навстречу ее губам, обвив руками ее талию. — Сюда, — пробормотала она, показывая на рабочий стол. — Сюда? — Сюда. Он без возражений приподнял ее и посадил на стол. — Поцелуй меня. И он сделал, как было велено — подчинение далось ему так же естественно, как повелительность — ей. Она сняла и отложила в сторону шляпку и перчатки, он сбросил свою соломенную шляпу. Их губы вновь встретились. — Помоги, — опять велела она, ведя его руки к своим чулкам. Она молча проклинала адские приспособления, пока они вместе корпели над ее подвязками. И вот наконец, подвязки были покорены, ее трусики сдвинуты в сторону, и, к ее изумлению, его пальцы коснулись ее женского естества. Она закатила глаза, наслаждаясь нежными прикосновениями. — Чудесная… — повторял он, лаская ее. — Такая чудесная. Александрина потянулась к его паху, расстегнула ширинку и, стянув его брюки вниз, обхватила рукой его достоинство. — Такой большой, — прошептала она. — Как ты думаешь, тебе не будет во мне слишком тесно? — Распутница, — простонал он. Она приподнялась, помогая ему задрать ее юбку и нижнюю юбку, прижимаясь голыми ягодицами к столешнице. Глаза в глаза. Толчок. — По-моему, ты как раз подходящего размера… — Да… — Она откинула голову назад, зарываясь пальцами в его волосы. Билл двигался в ней, и это казалось таким знакомым, таким родным, таким правильным, хотя ей должно было быть странно и стыдно. Между ними не было и следа неловкости.***
— Уилл? Виктория вздернула голову. — Я и не ждала тебя так рано. — Где твоя подруга? — Делла? Ей надо было пойти кое-куда… найти кое-кого. Своих сестер. — Ясно. — Уилл, пожалуйста, постарайся быть с ней помягче в следующий раз. Ей это очень важно. — С чего это? — Она нездорова, ладно? Она пыталась покончить с собой. — Господи Иисусе, час от часу не легче… — вздохнул он. — Почему ты мне сразу не сказала? — «Привет, Уилл, это Делла, она хочет покончить с собой?» Как-нибудь так? — Ладно, ладно. Черт возьми, Виктория, сначала королева, теперь герцогиня Ново-Южно-Уэльская. — Я почти уверена, что герцогине Мумбайской я тоже нравлюсь. — Да ты у нас без пяти минут придворная дама. Виктория улыбнулась. — Я тут закончила с церковным актом, дальше будет про Деллу. То есть, про первую Деллу. И там прямиком к отставке Палмерстона. …Делла ведь была совсем крохотным младенцем, да? Меньше даже, чем Регина. Остальные девочки были крепыши. — Ну, она была небольшого роста. В мать пошла, наверное. — Хлороформ еще вот. — Кстати, у нас в среду доктор Дженкинс. Виктория застонала. — И она ждет от тебя план родов. Виктория нахмурилась. — На мне организация свадьбы и книга… — Она задумалась об откровениях Деллы. — И еще кое-что. — Давай заключим сделку. — Сделку? — Я соберу вторую кроватку, если ты составишь план родов. Виктория вздернула нос. — Забудь. Найму кого-нибудь. — Никого ты нанимать не будешь. — Ну, маму попрошу нанять. — Ты ведь знаешь, что можно анестезию… — Спасибо. Я в курсе. Уилл вздохнул. — Пойдем поужинаем. — Отлично. Я возьму пальто. — Она вдруг остановилась и повернулась. — Напомни мне не рассказывать тебе кое о ком, кто, как я узнала, оказывается, бисексуал. То есть, бисексуалка. Ну вот, теперь ты знаешь, что это женщина… — Виктория, пожалуйста, не рассказывай мне о женщине, которая, как ты узнала, оказывается, бисексуалка. — Спасибо.***
Мельбурн открыл дверь и обнаружил за ней свою жену в ночной рубашке. — Почему вы стучали? — Вы всегда стучите. — Да, но вы моя жена… — Вы верите в Бога? Он сделал глубокий вдох и жестом пригласил ее войти. Она прошла в комнату и села. — Это важно? Она взглянула на него пораженно. — Разумеется, важно! — Почему вас заботит мое мнение о Боге? — Потому что вы мой муж, и мне очень хотелось бы встретиться с вами в следующей жизни. …Вы всегда так шутливо говорите о религии… — Потому что это смешно. — Уильям… — Если я верю в вас, а вы глава церкви, разве этого недостаточно? — Не знаю, — вздохнула она. — Что ж, боюсь, если вам нужен был религиозный муж, вы ошиблись в выборе. Виктория покачала головой. — Мне нужны были вы. — Тогда я не понимаю, в чем проблема. — Как вы можете не верить в Бога? — Я, скорее, не уверен в его существовании. Думаю, в мире есть много такого, что недоступно нашему взору… — Он вздохнул. — Религия, на мой взгляд, по большей части, встает между людьми, а я никогда не любил разделять людей.***
— Ты сноб, — сказала Виктория. Мэттью бросил на жену возмущенный взгляд. — Я сноб? Да ты сама сноб почище любого самого снобистого сноба. — Билл? — Виктория перевела взгляд на своего секретаря. — Мне они очень даже понравились. Виктория села на диван, скинула каблуки. — К тому же, всегда несказанно приятно, когда герр Гитлер не получает то, чего хочет, пусть даже наши гребцы тут ни при чем. Мэттью покачал головой. — Пойду-ка я переоденусь к ужину. Виктория тоже покачала головой, глядя вслед удаляющемуся супругу. — И вы тоже хотите меня отчитать, Билл? — Я — никогда, мэм. — Если я буду отпускать только положительные и восторженные замечания, Гитлер не преминет этим воспользоваться. А я этого не допущу. Лучше быть снобом почище самого снобистого сноба. — Согласен, мэм. — Брр, и тем не менее, мне пришлось пожать ему руку. Благодарение богу, на мне были перчатки — которые я велела сжечь. — Она вздохнула. — Что у нас на завтра? — Стрельба. — Стрельба, — опять вздохнула она. — Мне надо было стать олимпийским стрелком. Почему я не стала олимпийским стрелком? — Ну, хотя бы потому, что женщины к участию не допускаются. — И почему это? Будто вынашивание детей повлияло на мои способности целиться в мишень. Как раз наоборот… — Она взглянула на Билла. — Да, мэм? — Вы куда-то исчезли с фрау фон Кобург и довольно долго не появлялись. — Ей нужно было выговориться. — Будь я замужем за герром фон Кобургом, мне бы тоже понадобилось выговориться, но вас очень уж долго не было. — У меня такое ощущение, будто я встречал ее раньше, но где, когда и как, ума не приложу. — И у меня тоже. — Вы смеетесь надо мной, мэм. — Нет же. У меня именно такое чувство. Жаль, что она одна из них. — Если вас это утешит, мэм, по-моему, вы ошибаетесь.