***
— Семь фунтов. Уилл снял с лица подушку. Виктория стояла рядом с кроватью. — Который час? — спросил он. — Шесть. В комнату вовсю светило солнце. — Надо бы повесить светонепроницаемые шторы. Ты вообще спала? — Да, пару часов. — Я понимаю, что это твой первый творческий отпуск, но весь смысл его в том, чтобы спать допоздна, а не бодрствовать в шесть утра. — Ха-ха, а я-то думала, что весь смысл его в том, чтобы проводить исторические изыскания с перерывами на секс. — И это тоже. — Он подложил подушку, накрывавшую его глаза, под голову. — В каком смысле — семь фунтов? — Семь фунтов и две унции, если точно. — Она забралась на кровать с книжкой в руке и уселась на Уилла верхом. — В дневнике герцогини Сазерлендской говорится, что именно столько весила принцесса Регина при рождении — ровно через девять месяцев после смерти Альберта. — К чему ты клонишь? — Не кажется ли тебе, что для переношенного ребенка это недобор веса? — Дети при рождении тогда весили меньше. — Я проверила, это вес ниже среднего, принимая во внимания факторы вроде доступности питания для матери. Поправь меня, если я ошибаюсь, но у королев Англии ведь обычно не бывает проблем с доступностью питания, так? Особенно у известных сладкоежек, а? — Потребление алкоголя, пожалуй, не помогало. — Он положил руки ей на бедра. — Так, это мой свитер, и ты что, без трусов? — Конечно. В общем, я произвела кое-какие расчеты… — О Господи… — Скажем, Альберт все-таки расстарался… скажем, он умер через две недели после последнего менструального цикла Виктории… — Может, сначала кофе? — Скажем, это было первое июля, что дает нам дату родов седьмое апреля. А если первым днем ее последних месячных было первое августа, тогда дата родов — восьмое мая, что вообще-то очень удобное время для беременности, если подумать, потому что лето выпадает вообще, но после рождения ребенка тогда придется пропустить отпуск, да? Разве что взять ребенка с собой, но честно говоря, я бы не стала… — А, ты уже пила кофе, да? — У Гарриет Сазерленд было одиннадцать детей. У Эммы Портман шесть. Ты правда думаешь, что они просто решили, что у королевы родился переношенный ребенок с недовесом? — Но они нигде об этом не писали? — Нет. Однако, однажды вечером в августе была такая ужасная погода, что гостям после ужина пришлось заночевать во дворце. — Всем гостям? — Помнишь Сирила? Ну, я с ним еще в универе училась. Он историк-метеоролог. По его словам, Гарриет имела в виду Великую бурю 1840 года. Тогда улицы затопило. Уилл нахмурился. — Ты разбудила его, чтобы поговорить о том, какая была погода в 1840 году? — Уильям! — Прости, я никак не могу сосредоточиться — сначала ты говоришь о менструальных циклах, потом оказывается, что на тебе нет трусов, потом ты переходишь к погоде, а я еще даже кофе не выпил. — Сэр Роберт Пиль тоже был тогда во дворце, он наверняка об этом писал. — Как бы то ни было, его вряд ли позвали держать свечку. Сомневаюсь, что Мельбурн был настолько извращенцем. — Интересно, писал ли об этом сэр Роберт… Он вздохнул. — Ну, наверное, можно проверить в архивах Палаты… — Нет, его личные документы в архивах в Уилтшире. — Она вскочила. — Я подумала и решила, надо ехать на машине.***
Виктория лежала, вперив взгляд в потолок так долго, что узоры на нем, пожалуй, навечно впечатались в сетчатку ее глаз. Ничего другого не оставалось. Она должна была пойти к нему. Надев халат, она прокралась на цыпочках мимо Дэша. Что бы придумать в свое оправдание, если ее обнаружат в коридоре? Всё так же на цыпочках Виктория вошла в комнату, стараясь не издавать ни звука. Лорд М спал в кровати, и она подумала, каким расслабленным он кажется и даже еще более красивым без этой тревоги на лице, всюду сопровождающей его, пока он бодрствует. Как же ей хотелось всегда видеть его таким. Она залезла на перину, слегка просевшую под ее малым весом, провела указательным пальцем по его лицу, ощупывая каждую несовершенную деталь, делавшую его ее лордом М. Он засопел и резко открыл глаза. — Ваше величество… — Ш-ш-ш… Она дала ему время прочистить горло и взять себя в руки. — Ваше величество, — прошептал он. — Да, лорд М? — Что вы здесь делаете, мэм? — Мне не спалось. — Вероятно, баронесса или одна из ваших дам… — Мне нужны были не они. Мне нужны были вы. — Я должен отвести вас обратно в ваши покои, мэм. — Но я уже здесь. Они лежали в молчании. Столько времени за эти годы они провели наедине, но в этот раз что-то изменилось, и оба они это понимали. Он вздохнул. — Мэм, сколько раз я должен собираться с силами и отсылать вас от себя? — Больше ни разу, лорд М. Больше ни разу. Она склонилась к нему, сначала лишь легонько коснувшись его губ своими. Она чувствовала, как он заставляет себя отстраниться — а этого ей не хотелось. Она оперлась о перину, крепче прижимаясь к его губам, пока не ощутила, что его рука притягивает ее ближе. — Велите мне остановиться. Тогда она осознала вдруг, чего у него просит. Покидая свою опочивальню — даже забираясь в его кровать, она этого еще не понимала, зато поняла теперь. Виктория покачала головой. — Никогда. Он поцеловал ее, и пути назад уже не было.***
Уилл вел машину. Виктория возилась с радио. — Ты обещала, что выберешь какую-нибудь одну станцию. — Я и выбираю. — С вами «Час истории», и мы продолжаем серию передач в преддверии стовосьмидесятилетней годовщины восшествия на престол королевы Виктории I, ознаменовавшего начало викторианской эпохи… Виктория перевела взгляд на Уилла. — Так, мы с тобой вроде не на радио. Кого они позвали? — Мы исследуем различные эпизоды викторианской истории. На прошлой неделе мы говорили о недолговременной помолвке молодой Виктории II… Виктория опять посмотрела на Уилла. — И почему меня не пригласили? Или тебя? — На этой неделе мы поговорим о королеве Виктории IV и о событии, которому предстояло изменить Ганноверскую династию — о войне с Германией… — Очень надеюсь, что это не Роберта… — Знаешь, мы с тобой ведь не единственные два историка на свете. — И в этом нам поможет профессор Флора Гастингс, старший преподаватель Сент-Эндрюсского университета… Виктория вздохнула. — Молодец Флора, — сказал Уилл. — Итак, профессор Гастингс, дайте, пожалуйста, нашим слушателям некоторое представление о Виктории IV. — Что ж, во-первых, она была первой правнучкой Виктории I, далее, вспомним знаменитый портрет четырех Викторий, и, конечно, ее непростой, совсем как у прабабушки, путь к престолу. — Да у нее брат был гей! — воскликнула Виктория. — Не доказано, — заметил Уилл. — Да-да, она пережила трех братьев, — продолжал ведущий, — и отречение принца Уэльского. Некоторые историки предполагают, что причиной отречения была его гомосексуальность. Что вы на это скажете? — Ну, есть среди историков любители реткона… — Реткона! — снова не выдержала Виктория. — Реткона! — Но мы-то знаем, конечно, что причиной было слабое здоровье принца. — Он любил заниматься сексом с мужчинами! — Виктория вытащила мобильный — Ты что делаешь? — Звоню в студию. — Они не принимают звонки от слушателей, это даже не прямой эфир. — А теперь расскажите нам, пожалуйста, о выборе названия для новой королевской резиденции — Мельбурн. — Да, любопытный выбор, не правда ли? В конце концов, Мельбурн едва ли был примечательным премьер-министром… — Чего? — возмутился Уилл. Флора продолжала: — За ним не числится великих политических достижений, да и в целом он не вел никакой особенной политики, не решал международных кризисов, в общем, был весьма посредственным политиком… — Посредственным? — Задело, да? — заметила Виктория. — А когда она пыталась выдать голубого принца за больного, тебя это так не волновало… — Имя сэра Роберт Пиля вон связано с хлебными законами, и что ему это дало? — Поворот, — сказала Виктория. — Что? — Исторический центр Уилтшира и Суиндона, следующий поворот. Он проворчал: — Ну и хорошо. Не знаю, сколько ещё я бы выдержал эту хренотень… — Ну да, ну да… — Нет, серьезно, посредственный политик? Он был премьер-министром! — Правда ли, что Виктория IV осталась недовольна поездкой в родовое поместье своих предков в Саксен-Кобург-Готе? Речь о поездке, которую она совершила до войны, разумеется… — Наверное, потому, что это был дом не ее предков, — сказала Виктория.***
Это явь. Он и Виктория Вместе. Это не просто явь, это единственное, что есть настоящего. Всё это время он умирал без нее. Конечно, он понимал, что это огромная ошибка, но он размышлял так — если его разуму вообще можно было доверять в тот миг, когда ее руки скользили по его груди — за свою жизнь он совершил столько ошибок, что одной больше, одной меньше, неважно. И ей-богу, он доставит ей удовольствие. Он приподнял ее, стягивая с нее ночную рубашку, что ее, кажется, шокировало. Неужели принц не… он постарался отвлечься от мыслей о пристрастиях Альберта, потому что эти мысли мешали эффективному достижению его целей… но если принц этого не делал, то он определенно был глупец — оставлять закрытой столько кремово-белой упругой кожи. Он прижался ртом к ее груди и услышал стон, сорвавшийся с ее губ. Переключив внимание на другую грудь, он понял по ее взгляду: нет, и этого принц не делал, но услышал вместо возражений новые стоны удовольствия, когда прикусил зубами один сосок, перекатывая между пальцев другой. Она была восхитительна, когда стонала. Стонала для него. Стонала от наслаждения, которое он ей дарил. От груди его губы поднялись с ключице, а рука опустилась к ее естеству. От его изысканий ее глаза широко распахнулись, и она вся застыла. — Не боритесь, поддайтесь, — прошептал он, осыпая ее плечи поцелуями. Ее руки стискивали ее плечи, пока она сопротивлялась захлестывающей ее волне, но еще одно умелое касание его пальцев, и она вонзила ногти в его руки и рассыпалась, дрожа, задыхаясь, и наконец медленно открыла глаза. — Лорд М. Он поцеловал ее снова. — Лорд М, пожалуйста. — У нее было такое чувство, будто они балансируют на грани, и если сейчас не случится того, что должно случиться, то момент будет безнадежно упущен. И он ласкал ее лицо, целовал ее, погружаясь в нее снова и снова.***
Архивы мало отличались от всех прочих мелких исторических центров, которые им доводилось посещать. Тут тоже сновали радостные местные историки, довольные возможностью похвастать своими коллекциями. В данном случае, похвастать они могли личными бумагами сэра Роберта Пиля и его перепиской с семьей. Их посадили в небольшой комнатке в окружении стеклянных стен, вокруг которых водили группу школьников. Виктория пробежалась глазами по очередному письму. — Клянусь, скучнее людей мне еще не попадалось. То есть, за исключением Альберта. А ты как, нашел? — Когда найду, непременно тебе сообщу. Появился архивариус. — Профессор Лэм, я нашел письмо за нужной вам датой. — Спасибо, — сказал Уилл, беря папку и развязывая ленточку. Виктория бросила на него вопросительный взгляд. — Следующий после бури день, — пояснил он. — Письмо зятю. Ты бы позвонила своему приятелю Сирилу, тут пять абзацев про погоду. — О чем он пишет-то? Уилл покачал головой и начал читать вслух: — «К тому времени, как подали пудинг, улицы оказались затоплены, и мой экипаж не сумел выехать. Ее Величество великодушно пригласила нас заночевать во дворце. Она и ее дамы удалились, и я был вынужден беседовать с Мельбурном по пути в южный коридор». — А дальше? — «Это было тем утомительнее, что нас разместили в смежных покоях. Я пожелал ему доброй ночи, а посреди ночи был разбужен бурей…» — Уилл скорчил кислую рожу. — Что? — заволновалась Виктория. — Что там такое? Уилл мотнул головой. — Нет, там что-то было. Что?. — «Звуки были похожи на стоны мучающейся от боли женщины…» Лицо Виктории засияло. — О-хо-хо, я сильно сомневаюсь, что эта женщина мучилась от боли. — Там еще кое-что. — Еще кое-что? Вздохнув, Уилл продолжил: — «Я такого ветра не слыхивал никогда в жизни. Стоны прекращались, и едва стоило мне задремать, как они возобновлялись опять. А однажды я даже слышал, могу поклясться, как в соседней комнате трясется мебель и о мою стену чуть ли не стучало что-то». — Браво, лорд М! — И еще кое-что. У Виктории разве что голова не кружилась от ликования. — И еще кое-что? — «На следующее утро я спросил Мельбурна о ночном шуме, и он ответил, что ничего не слышал и что у меня, вероятно, разыгралось воображение». — Божечки мой… — Виктория перегнулась через стол. — А еще? Пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что там написано, что королева на следующее утро прямо ходить не могла, например. — И это тоже не дымящийся пистолет. — Да ладно тебе! — Мы едва ли может опубликовать такое на основе инсинуаций. — Всё совпадает — время, письмо, ночевка… — И всё это косвенные улики. — Ну ладно, не дымящийся пистолет, — сказала Виктория. — Но думаю, мы точно нашли убийцу с пистолетом. — Хорошо. — А на полу мертвое тело. — Он мог быть с другой женщиной… — Ну и с кем? Какие у нас другие подозреваемые? Уилл почесал лоб. — Не знаю. Всё, что у нас есть — что Роберт Пиль слышал, как стонет какая-то женщина, и что Мельбурн об этом соврал. — И ребенок, рожденный следующей весной. — Ну да, и ребенок…***
Поцеловав ее снова, Мельбурн откатился на свою сторону кровати и попытался перевести дух. Виктория прильнула к нему, все еще дрожа сама. Кончик ее пальца скользил вверх-вниз по его руки. Никаких странных и неловких чувств. Совсем не как в первую ночь с Альбертом. — Вы… — начал он, силясь прийти в себя, — вы хорошо себя чувствуете, мэм? Она улыбнулась. — Я нахожу, что мне гораздо лучше, чем просто хорошо, лорд М. А вы? — Чрезвычайно хорошо. Они лежали, слушая лишь перестук дождя. — Вам нужно вернуться в свои покои. Она взглянула на него, и он медленно встретил ее взгляд. — Но я еще не закончила. — Что ж, если вашему величеству угодно будет остаться… — Мне угодно. — В таком случае я попытаюсь сделать ваше присутствие как можно более приятным. Виктория вскарабкалась на него сверху. Его пальцы зарылись в ее волосы, и она устроилась удобнее. — Думаю, я отвечу вам тем же, лорд М.