Veil of your secrets

– Честно говоря, я волнуюсь, – тихо проговаривает Изабель, кидая долгий, задумчивый взгляд в сторону тренировочной площадки. Алек тоже переводит туда взгляд, будто и не знает, о чём говорит сестра. Но это, разумеется, не правда: его глаза перемещаются в ту сторону с пугающей частотой, и, хотя он делает это лишь украдкой, скрывая от посторонних свой интерес, себя он обмануть не в силах, да и делать этого он не собирается. Он чувствует тревогу, постоянную, ноющую, раздражающую. Он тоже волнуется. Его глазам предстаёт картина, которая его откровенно удивляет. Снова. Ему просто сложно в это поверить… Даже с такого расстояния он видит, как тяжело и часто поднимается грудная клетка девушки, лежащей на полу и прижатой к горлу деревянным шестом. Алек видел, как это случилось: Викторию свалил простой для защиты удар, который она, та, которую он знает, могла бы с лёгкостью отразить. Скорее даже, не могла НЕ отразить. Но теперь это была явно не та девушка, которую он привык видеть. Не та девушка, которая… Под влиянием рун и магии (всё тот же Верховный маг Магнус Бэйн согласился помочь охотнице даже без уговоров) Виктория оправилась от ран достаточно быстро и всего за пару недель восстановила свою подготовку тренировками. Но всё же всем было очевидно, что она не была полностью здорова: побледневшая кожа и впавшие щёки, свидетельствующие о потере веса, ясно давали знать, что девушка всё ещё находится под влиянием последствий ночи пожара. Только вот Алек очень сомневался, что причина её состояния была физической. Скорее… – Её явно что-то тревожит, очень тревожит, – озвучивает его мысль сестра, переводя всё тот же тревожный взгляд на Алека, будто моля его о помощи. Но только… чем он может помочь? Он хотел бы, очень хотел бы, потому что… Алек мотает головой, фокусируясь на объекте их разговора. Ходж протягивает Виктории руку, помогая подняться, после чего они тихо о чём-то переговариваются. Девушка выглядит, как и постоянно в последнее время, крайне рассеянной, погружённой в собственные мысли. А Алека очень волнует, что же на самом деле случилось в ту ночь? Он был уверен, что боль, пусть и невероятно сильная, та, которую она испытывала тогда и ещё несколько дней после произошедшего, не смогла бы превратить ледяную леди, которой она была, в эту фарфоровую фигурку, безжизненную и задумчивую, которой девушка стала. Что случилось между ней и Хиксом тогда? И могла ли на неё так повлиять та последняя фраза, которую бросил ей охотник перед уходом в портал?.. Алек надеялся, что это ранение покажет ей необходимость раскрыться, но девушка лишь сильнее замкнулась в себе. Ему казалось, что внутри неё что-то… надломилось. Ему казалось, что её убеждения и вера (во что бы она не верила) пошатнулись, что весь её мир перевернулся. Ему казалось, что она стала для него значительно ближе… потому что он чувствовал то же самое. С той лишь разницей, что у него ещё остались силы скрывать всё от окружающих, а вот девушка была, кажется, абсолютно разбита. В последнее время его мир серьёзно встряхнуло, причём не один раз и он до сих пор оставался крайне неустойчив. Подросток, всё ещё живший в нём до сих пор со всем его максимализмом и верой в то, что те, кого он считал «хорошими людьми», действительно такими являются, был жестоко уничтожен реальностью, так нагло ворвавшейся в его размеренную жизнь. Он не чувствовал уверенности, которая столько времени поддерживала его. Уверенности в своём деле, в справедливости охотников, в их даже некой благородности. Он всегда считал институт цитаделью рыцарей, отважно борющихся со злом. Глупо, боже, как же глупо… Он был идиотом, мальчишкой, а теперь… Он не чувствовал уверенности в себе, в том, что он делает. Он потерял уверенность во всём, что составляло его жизнь. Алек считал, что защищает людей, считал, что все его деяния приносили лишь пользу, но теперь… Что, если он был всего лишь пешкой в чьей-то сложной игре? Что, если убитая им нежить была такой же, как и та, чьи убийства он расследует?.. Это глупо, глупо так думать, снова эта ерунда лезет в голову!.. Но она никуда не девается, сколько бы он не твердил себе это. В голове постоянно роятся тысячи этих треклятых «что, если», терзающих его сознание, пронзающих его всего тысячами ножей сомнений. …Что, если он лишь чей-то оловянный солдатик, чья-то марионетка?.. Он не чувствует уверенности в себе. Он старается вести себя, как и раньше, но понимает... что это больше не он. Нет уже того Алека, которого он привык вдеть в зеркале по утрам. Нет уверенности в том, что он справится со всем, нет уверенности в том, что он сможет защитить всех, кто ему дорог. На смену самоуверенности, излишней, как он сейчас понимает, пришли лишь сомнения и страхи. Все слова, что он с уверенностью произносил, кажутся лишь необдуманно брошенными фразами... теперь он – это лишь осколки, фантомы того, кем он был раньше. ….Кто ОН САМ теперь?.. – … я и правда хочу ей помочь, но не знаю как, – в сознание проникает поникший голос сестры, вырывая из размышлений. – Алек! – зовёт его Изабель, призывая посмотреть на неё. И снова этот жалостный взгляд, снова эта немая просьба. И снова крик в голове. «Иззи, я не знаю, что делать. Ни тебе, ни мне, ни Виктории!» Виктория… он снова переводит взгляд в её сторону, и находит её сидящей на стеклянной лестнице, смотрящей прямо на него. По телу проходит электрический разряд, от которого на секунду сбивается дыхание. Синие глаза… сколько в них всего? И как он мог раньше этого не видеть? Как он мог раньше не разбирать этого? Оцепенение, потерянность, скованность и разочарование. А в глубине, на дне её океана, дрожит страх, приходящий ей в ночных кошмарах и прокрадывающийся в темноту прикрытых век. И боль. Боль, всё такая же сильная, как в ту ночь, но… другая. Боль, которую он понимал, которую он сам чувствовал, которая делала их такими... похожими. И сила. Удивительная, поражающая, сверкающая со дна сундуком сокровищ сила её духа, которая, однако, с каждым днём становится всё более блёклой. С каких пор всё стало так просто для него? И почему, несмотря на всю эту простоту, на всю кристальную ясность её чувств и эмоций он не может понять её? Девушке нужна помощь, она кричит о ней всем своим существом, она прекрасно видит, что он понимает её взгляды, но по неизвестным ему причинам она продолжает закрываться. Только вот теперь это не пелена тайн, это тонкая вуаль оголённых нервов – притронься к ней и надави, как она рассыплется от невыносимой боли. – Иззи, если уж ты не можешь разговорить её, то что смогу я? – спрашивает Алек, с трудом переводя взгляд на сестру, замечая краем глаза, как Виктория обнимает себя за плечи и отводит глаза в сторону. В горле пересохло… Почему он так неравнодушен к её боли? Почему он просто не может видеть её… такой? Да, он знает ответ, но... – Думаю, ты справишься лучше, чем я, – отвечает Избель, её голос вздрагивает, а пухлые губы упрямо поджимаются. – С чего ты взяла? – Алек приподнимает бровь, пытаясь придать своему лицу максимально безучастное выражение, на которое он только способен. Сестра смиряет его полным недовольства взглядом, от которого ему отчего-то становится неловко. Алек скрещивает на груди руки. Говорят, что закрытая поза – способ отгородиться от мира… на самом деле, он был бы вовсе не против сейчас защититься от этих тёмных глаз, пристально изучающих его, заглядывающих прямо в его мозг. Изабель знает. Знает то, что он сам не произносит даже в мыслях. – С этого, – девушка раздражённо кивает в сторону лестницы, и Алек боковым зрением замечает, что синие глаза снова смотрят на него. Не просто в его сторону, а на него… На самом деле, ему вовсе не обязательно смотреть на Викторию, чтобы понять это: он чувствует её взгляд покалыванием на коже, напряжением мышц и… каким-то глубинным волнением. На замечание сестры Алек просто кивает, поражаясь своему собственному безразличному спокойствию в разговоре с ней. И это-то при всех мыслях в его голове... На самом деле, он был согласен с охотницей: почему-то ему казалось, что если Виктория и раскроется кому-то (а полученная от неё информация сыграет во всей истории огромную роль, сомнений в этом не было), то это будет он. Откуда такая уверенность взялась, он, разумеется, не знал, однако… Именно поэтому он так переживал за неё, именно поэтому он проводил столько времени у её постели без сна, именно поэтому он брал её с собой на задания после её восстановления… «Не только поэтому…» – исправил себя Алек: у него не было ни привычки, ни желания обманывать себя, однако его разум отчаянно пытался это провернуть. Виктория, несомненно, была ценным объектом, недостающем паззлом, однако не только это было причиной его волнения, не только это делало её объектом его пристального наблюдения… Как такое могло случиться, он и сам не знал. И уж тем более он не был уверен в том, что всё это настоящее, в не игра его собственного сознания на почве перемены взглядов… Нет, это было. Было и есть. Всегда. Появилось из тёмных глубин её глаз-океанов, охватило его своими длинными мощными щупальцами и тянуло на эту безжизненную, кажущуюся невыносимо холодной глубину. Холодную, пугающую, но всё же манящую… Возможно, когда-нибудь он даже сможет произнести это, беззвучно, смотря в свои собственные глаза в отражении зеркала. Сказать, что… – Хорошо, Из, я попытаюсь с ней поговорить, хотя всё ещё не считаю, что это хорошая идея, – отвечает Алек, тяжело вздыхая, тщетно пытаясь убедить себя в том, что делает это лишь по просьбе сестры. Дурак, какой же дурак… – Я знаю, – кивает Изабель с хитрой и бесконечно довольной улыбкой. – Однако я уверена, что вы в конце концов найдёте общий язык, – девушка подталкивает его в бок, заставляя вяло улыбнуться, а затем, кинув очередной тревожный взгляд на подругу, выдавая наигранность всего своего весёлого расположения духа, отправляется по делам. А Алек снова смотрит на Викторию, снова ловя на себе её взгляд, снова утопая в эмоциях в её глубоких, кажущихся теперь абсолютно бездонными синих глазах. Виктория встаёт со ступеней, разрывая их зрительный контакт, и, устало повертев головой, направляется в сторону жилых комнат. А он делает первый шаг, теряясь в мыслях и абсолютно не замечая этого движения.

***

Алек нагоняет девушку уже у двери её комнаты: раньше он почему-то не решался приблизиться к ней ближе. Виктория останавливается у дубовой двери, опуская глаза на держащую дверную ручку бледную ладонь: она знает, что Алек стоит прямо за её спиной. Коридор пуст, и до его ушей долетают только отдалённые голоса погружённых в работу охотников: они всегда были такими сосредоточенными и полностью погружёнными в свои дела. «Охотники не умеют отдыхать», – вдруг вспомнилось утверждение из разговора с Магнусом. Что ж, кажется, тогда Бэйн и Виктория были правы. Да-а… он всего лишь пытается оттянуть разговор. Почему? Смущение, волнение, неуверенность… тысячи предположений, и все неверные. Он хочет этого, он хочет сказать ей многое, но… молчит. И тишина кажется ему даже какой-то комфортной… – Алек… – произносит девушка тихо, вяло, таким уставшим и измученным голосом, который пронимает его до мозга костей. – Просто послушай, – быстро перебивает её парень, делая уверенный шаг вперёд. У девушки не осталось сил, она ужасно устала и запуталась и… он ей нужен. Виктория поднимает на него глаза, послушно замолкая и смотря на него безразличным взглядом. Безразличным, но… не таким, как раньше. Раньше это было жёсткое, холодное безразличие, а теперь… теперь от него веяло отчаянием, безжизненностью. И это было чертовски неправильным. У живого человека не должно быть такого взгляда. У НЕЁ не должно быть такого взгляда. – Просто послушай, ладно? – зачем-то переспрашивает Алек, чувствуя своё учащённое сердцебиение. Видимо, от короткого бега по коридору, чтобы догнать Викторию… Ну да, конечно. Идиот, сколько можно придумывать эти отговорки?.. Виктория коротко кивает, опираясь спиной о дверь, и Алек продолжает: – Ты никогда не вызывала у меня большого доверия, – он ожидает, что девушка раздражённо хмыкнет от такого заявления, но охотница никак на него не реагирует: его одолевают сомнения даже в том, что она вообще его слушает. – Но сейчас я хочу поговорить с тобой открыто. Нам ведь нужно поговорить. Нужно было с самого начала. Ты ведь понимаешь это? – голос звучит уже уверенно, даже с некоторой жёсткостью. Он снова собран, снова сосредоточен, но он по прежнему не чувствует спокойствия. Девушка закусывает губу, а в её глазах с новой силой разгорается боль. Будь это другая девушка, она бы, наверняка, расплакалась. Но это была она. Настоящая Виктория, та самая, которая… не та, в которую она превратилась. Наконец, после некоторых раздумий, девушка коротко, но уверенно кивает, и Алек замечает, как в море её апатичности и потерянности мелькают стальные нотки сознательности. Почему-то становится спокойнее… Однако… – Но ты ещё не готова с кем-то разговаривать, – утверждает он несколько сухо, хотя и хочет, чтобы его интонация была более сопереживающей и менее безучастной. Чёрт, Алек, кто этот человек вообще? Кто ты сам такой? Какого лешего?.. Алек, тот самый Алек Лайтвуд разозлился бы сейчас, пожелал бы хорошенечко её тряхануть за плечи. Потому что ему нужны ответы. А ты… а ты даже не хочешь этого… Алек почувствовал, как по телу прошла очередная волна мурашек от последних мыслей. Снова эта потерянность, спутанность, отчаянное неведение… Кто он, настоящий? Кажется, это уже становится его личным безумием. – Спасибо, Алек, – слышит он тихий, но уже гораздо более живой голос собеседницы. Тело снова содрогается, словно от беззвучного грома, но теперь… Это первый раз, когда она назвала его этим коротким именем. Алек… её голос становится таким мягким и приятно-женственным, когда она произносит его. И улыбка… впервые она смотрит на него с той самой тёплой улыбкой, которую до этого видела только Изабель. Искренней и тёплой, такой чарующей и приятной, такой… живой. Такой, на которую всё внутри откликается. – Я ведь всё ещё не поблагодарила тебя, прости, – Виктория улыбается шире. – Спасибо, что спас меня тогда, – девушка отводит взгляд, и губы её ещё раз вздрагивают, растягиваясь шире. – Теперь я и правда понимаю, что нам нужно поговорить, – охотница снова поднимает глаза, выражающие всё её истощение и усталость. И как же он понимает её, как же… Чёрт! Голова начинает невыносимо гудеть от всех этих мыслей. – Дай мне время до вечера, и я расскажу тебе всё, что ты пожелаешь узнать, – обещает девушка. На душе становится легче. Сразу же, стоит последнему слову слететь с её губ. Где-то глубоко его терзали мысли о том, что вечером может быть уже слишком поздно, но… все они просто исчезали: он понимал её. Неожиданно хорошо и точно. В самых дальних закоулках его сознания он всё ещё бесился от этого, он всё ещё не принимал её, он всё ещё был нетерпелив, но… это всё было неважно. Скоро он получит нужные ему ответы. Скоро он наконец сможет получить ключик к тому, чтобы со всем разобраться... – До вечера, – кивает он ей, кидая на прощание лёгкую улыбку, и, ловя её ответный кивок, смотрит, как её спина скрывается за тяжёлой дверью. Скоро… всё это безумие закончится… «Идиот», – звенит в голове с сарказмом. И он, вздыхая, соглашается с этим. Всё же, видимо, не от всего подросткового он избавился. Иначе понимал бы, что всё, вероятнее, только усложнится. «По крайней мере, станет яснее», – замечает Алек, погружаясь в размышления и медленно идя по коридору к шумному залу.