Veil of your secrets

– Изабель, – Алек привлекает внимание сестры, с упорным остервенением просматривающей собранную информацию. Девушка сидит в своей комнате, обложенная кучей бумаг, и суетливо их перебирает, периодически что-то записывая. Девушка уже который день копается в отчётах и архивах, покидая свою обитель исключительно ради того, чтобы незаметно прошмыгнуть за новой порцией документов. И всё это лишь ради того, чтобы никто не знал, чем она на самом деле занимается. – Алек, – в реальность парня возвращает обеспокоенный голос сестры, подпитанный тёплой заботой в глазах, окутывающей его как мягкое, пушистое одеяло… Нет, только не мысли о кровати: он и так еле стоит на ногах от усталости – полное отсутствие сна на протяжение двух дней даёт о себе знать. Слабое головокружение дурманит голову, как сладкий аромат какого-то усыпляющего растения, мысли покрываются призрачной дымкой, путаются, и веки такие тяжёлые, что при каждом моргании ему приходится применять титанические усилия. – Алек, ты в порядке? – Изабель встаёт с кровати и делает шаг к нему, но парень лишь отмахивается от неё, делая неопределённый жест рукой и придавая своему потерянному взгляду командной жёсткости: пусть родители уже вернулись из Идриса и он уже не глава института, однако руководство этим делом по-прежнему в его руках, да и от успевших выработаться за столь короткое время привычек уж сложно избавиться. – Что ты узнала? – коротко спрашивает Алек, абсолютно не обращая внимание на протестующе поджатые губы сестры. Командный голос и особый взгляд, под которым не может устоять ни один охотник, взгляд, который отметает все пререкания и возмущения, работает беспрекословно, и Изабель тяжело вздыхает, сдаваясь. Этот чудо-взгляд никак не действует только на одного человека. И совершенно не сложно догадаться, на кого именно. – Я обыскала всё, что могла, и все изученные материалы указывают на то, что у всех охотников было алиби на момент происшествий, – устало выдыхает Изабель, продолжая недовольно морщиться и сверлить его осуждающим взглядом. – Все? Нет ни одного без подтверждения? – с недоверием уточняет парень, сжимая челюсть, чтобы удержаться от зевка и усталого протирания глаз подрагивающей от усталости рукой. – Есть несколько человек, которые, как утверждается, были на заданиях Конклава или Идриса, – девушка коротко закусывает щёку, но Алек цепляется за этот жест, хотя и осознаёт его значение с некоторой задержкой. – И? – строго спрашивает Лайтвуд, недовольный тем, что из сестры приходится вытягивать информацию. Видимо, это что-то серьёзное и важное для самой Изабель, потому что она неловко мнётся, тупя глаза. – Говори, Иззи, – Алек едва сдерживается от злого рычания: усталость сильно бьёт по способности контролировать себя, однако он отчаянно собирает остатки сил, будто цепляется за край обрыва, камни с которого медленно откалываются, срываясь вниз, и он вот-вот улетит вслед за ними, в пропасть, где раскалённой рекой течёт его злость. Злость от того, что он никак не может со всем разобраться. – Все три задания по времени совпадают с происшествиями, – тихо и слабо выдыхает девушка, наклоняясь поближе к нему. Гнев вспыхивает ярко-синим пламенем, рвя в клочья все стены, которыми он пытался сдержать эмоции внутри. Картонные стены его замка самоконтроля рассыпаются, медленно тлея в пламени ярости. – Кто? – рычит Алек, видя искренний испуг в глазах сестры. Изабель молчит, медленно рвано дыша через приоткрытые губы. – Кто, Изабель? – повторяет Алек, делая шаг к ней. – Нейл Хикс и… – Изабель называет имена будто в трансе, тихо, бесчувственно, на выдохе, и её голос замирает перед последним именем. Но ему не нужно слышать его, чтобы понимать, о ком так не хочет говорить охотница. – Найди Брайт и приведи в кабинет родителей. Сейчас, – отдаёт приказ парень, тихо и спокойно, и краем сознания понимает, насколько лёд в его голосе ужасающий, насколько он сжимает все внутренности сестры, замечает, как она слабо вздрагивает, глядя на него широко распахнутыми удивлёнными глазами. – Иззи, – приводит он её в чувства. Девушка снова вздрагивает и нервно кивает, отступая на шаг, затем резко разворачивается, чуть пошатываясь, и отправляется выполнять поручение. Лайтвуд медленно выдыхает, пропуская наполненный напряжённым волнением и неопределённостью воздух сквозь крепко стиснутые зубы, и направляется в кабинет.

***

Он уже несколько минут смотрит в витражное окно невидящим, немигающим взглядом, погружённый в свои мысли настолько глубоко, что не замечает ни щиплющего покалывания в глазах, ни нервно подрагивающее веко, ни ослабшие пальцы, слабо дрожащие, обхватывающие плечи. В голове роятся тысячи мыслей, и каждая последующая отнюдь не лучше предыдущей. Нейл Хикс пришёл к ним в институт сравнительно недавно и всегда казался ему странным. Странным, но безобидным. Вечно весёлые, жизнерадостные глаза, немного растерянные, будто глуповатые, постоянно взъерошенные волосы, чуть подрагивающий голос и ссутуленные плечи делали из него неприметного паренька, живущего будто в немного другой реальности. И было крайне странно думать, что этот человек мог кого-то… предать. Хотя представить его выполняющим серьёзное задание из Идриса тоже было проблематично. А вот Виктория… Сильная, умная, мастерски владеющая оружием, скрытная, куда более, чем это позволено… Она однозначно имеет отношение к Конклаву, и это не вызывает никаких сомнений, однако… все проблемы начались с её появлением. И пусть она не делает ничего подозрительного, пусть она постоянно на виду, пусть между ней и Хиксом не заметно никакой связи… он не верит ей. Ни на йоту, ни на каплю, ни на самый малейший грамм. Девушка появляется через несколько минут, тихо прикрывая дверь и впиваясь в его спину тяжёлым взглядом, который Алек чувствует каждой клеткой своего тела. И только сейчас, когда она вот так вот молча стоит за спиной, давя на него холодным спокойствием, он понимает, что так и не придумал, что скажет ей. Тяжело вздыхая, Алек поворачивается и встречается со стальным взглядом синих глаз, впивается в него в очередной бесполезной попытке найти в них хоть что-то, кроме холодной безжизненной поверхности ледяного океана. Но ничего не изменилось. Кроме него, Алека. Ни чувств, ни эмоций: тот секундный порыв сметающей всё на своём пути ярости вытянул из него последние крупицы сил, отчего теперь он чувствовал себя не более, чем безвольным телом, бездушным и бездумным. В глазах девушки мелькает тень то ли внимательного удивления, то ли потаенного волнения, такая короткая, что Алек едва не упускает её. И это заставляет его вспомнить о том, кто он и что от него требуется, это выдергивает его из тяжёлой густой отрешённости. Впервые он рад холодной воде её глаз, которая ободряет его холодным душем. Спина незаметно для него самого распрямляется, руки сжимаются сильнее, а брови привычно уже хмурятся, подчёркивая несвойственную его возрасту серьёзность в глазах. Девушка не говорит ни слова, но он молчит, сосредоточенно глядя на неё. Редкое сочетание такой неброской, прикрытой безразличием красоты и острого, как тонкое лезвие, ума, готового пронзить тебя, сделай ты хоть малейшую оплошность. В голове проноситься короткая, странная, будто и не его вовсе мысль о том, что она, наверняка, понравилась бы ему, причём не только как человек, как личность, но и как девушка. Понравилась бы, если бы он не чувствовал к ней такой всепоглощающего, раздражающего недоверия, затмевающего собой всё, оглушающего и ослепляющего, как яркий, слишком яркий для человеческого глаза луч предостерегающего красного света. – У меня ещё много дел, Александр, – голос девушки разрывает тишину, резанув по привыкшему к ней обострённому слуху парня. Лайтвуд слегка морщится от неожиданно нахлынувшей тягучей боли, однако быстро отбрасывает неприятные ощущения на задворки сознания. – Твои дела подождут, – говорит он спокойно, безэмоционально настолько, что девушка невольно хмурится. Научился он этой холодной сосредоточенности от неё, или просто выработал её сам за последнее время?.. Разумеется, он и раньше был собранным, но никогда не был таким… опустошённо-отречённым. И Виктория, однозначно, замечает это: хмуриться, впивается в него глазами, будто пытается рассмотреть что-то, понять. И Алек невольно усмехается, осознавая всю комичность ситуации: сейчас девушка делает ровно то же самое, что и он в отношении неё. – Тогда говори, – так же ровно отвечает Виктория, непривычно долго хмурясь. – Хочу знать, где ты была во время двух первых убийств? – спрашивает Алек, чувствуя, как её глаза превращаются в лук, выпуская в него за раз тысячи огненных стрел. Океан в её взгляде волнуется от напряжённого раздражения: девушка прекрасно понимает, к чему он клонит, – и её злость доставляет ему какое-то нездоровое, сумасшедшее удовольствие. Осознание того, что он смог-таки сотрясти её статичный мир, по неизвестным, кажущимися больными причинам заставляет себялюбие ликовать. Но он резко отдёргивает себя, не понимая, почему для него так важно, чтобы её глаза ожили, пусть и не в самом хорошем смысле… ожили хоть как-то… Ему хочется дать самому себе сильную затрещину, чтобы такие мысли боялись даже появляться в его голове. Это всего лишь бред уставшего ума. Да, определённо, эта ахинея просто не может быть его мыслью… Где-то внутри, под кожей, прокатывается едва ощутимый своим холодом страх, непонятный, неизведанный, исчезающий, когда пытаешься ухватиться за него, понять, исчезающий, как чеширский кот, оставляющий за собой лишь хитрую, не предвещающую ничего хорошего улыбку. – Я уже говорила, – отвечает девушка тихим, более мелодичным, чем обычно, голосом, таким певуче-предостерегающем, будто и вовсе не своим. Однако привычные нотки холодной сосредоточенной решимости по-прежнему отчётливо звенят в её речи. – У меня были поручения от Конклава. – Информация, которую никто никак не может проверить, – будто невзначай замечает Алек, намекая на то, что её слова его не очень убеждают. Охотница поджимает губы и прищуривается, но Алек непривычно спокойно реагирует на этой раздирающий все маски и пробирающийся мурашками по позвоночнику взгляд. Привык, или просто устал настолько, что его апатия сильнее даже столь мощного давления? – К завтрашнему утру бумаги будут на этом столе, – взгляд девушки остывает, превращается в ледяную пустыню. – Я могу идти? – интересуется Виктория, закладывая руки за спину и распрямляя спину, становясь похожей на замершую в своём изяществе статую. Алек невольно осматривает её молочного цвета плечи, в который раз отмечая точные контуры прекрасно сформированных мышц, острые, отчётливо выступающие ключицы, чёрные татуировки, который так неожиданно резко контрастируют со светлой, даже, возможно, аристократично бледной кожей. И он снова одёргивает себя, устало вздыхая и потирая глаза, чувствуя, как усталость путает мысли, размывает картинку перед глазами, будто опьяняет, утаскивая его сосредоточенность туда, где он не сможет её достать. Да, это всё из-за усталости. Он слишком много отвлекается из-за усталости. Перед тем, как он открывает глаза, по телу проходится лёгкая дрожь, скрывающая далёкое, едва заметное волнение, которое слабо скручивает внутренности и сотрясает тело, как далёкие раскаты грома. – Да, только до тех пор не покидай институт, – говорит Алек, цепляясь пальцами в столешницу, опираясь на руки и снова делая глубокий вдох: организм будто надеется, что от прилива кислорода налившаяся свинцом в теле и голове усталость отступит. Но она лишь усиливается будто подпитывалась, отчего хочется пошире зевнуть, захватив как можно больше прохладного спёртого воздуха. В глазах Виктории мелькает недовольство, но она покорно молчит, резко, отточено кивая головой. Резко разворачиваясь, девушка шатается в сторону, но достаточно устойчиво на ногах. Полусонный, заторможенный, будто опустевший разум Алека вдруг генерирует очередную странную мысль: а ведь у неё частенько бывают странные движения, будто у девушки есть небольшие проблемы с равновесием. А ведь на обоих икрах у охотницы руны равновесия, и мать говорит, что её руны особенно сильные. С ней что-то… не так? И снова резко мотнуть головой, отчего обессиленное сознание на секунду мутнеет. «Что это за странное волнение?» – мысль утопает в густой тине засыпающего мозга. Алек больно прикусывает щёку, несколько раз резко моргая, а затем широко распахивая глаза и резко отрываясь от стола. В голове будто мощное землетрясение, разливающее по встряхнувшемуся сознанию неизвестно откуда взявшиеся осколки энергии, прогоняющие усталость и возвращающие ясность ума. Почему он позволяет себе жалеть себя из-за какой-то там усталости? Злость на себя пусть и притуплённая, но всё равно достаточно сильная, возвращает его к жизни. Однако он и понимает, что этого прилива сил надолго не хватит. – И ещё, – останавливает Алек собеседницу, когда та уже касается рукой дверной ручки. – Можешь добыть информацию о ещё одном человеке? Виктория разворачивается, настороженно хмурясь. – Кто-то ещё связан с Конклавом? Здесь, в институте? – догадывается девушка, вот только взволнованные нотки в её голосе заставляют напрячься. Нет, он вовсе не думает, что она будет знать обо всех, но… на мгновение её удивление покрывается тонким слоем испуга. И Алек цепляется за это мгновенное выражение на её лице. Не понимает его, но держится за него, как ястреб за свою добычу. Потому что это важно. – Да, – кивает парень, стараясь скрыть излишнюю пристальность во взгляде. – Хорошо, я постараюсь, – уверенно кивает девушка, уходя куда-то в свои мысли, будто что-то отчаянно вспоминая. – Как его… – Нейл Хикс, – Лайтвуд перебивает девушку, не видя смысла дослушивать её вопрос до конца, и её это, похоже, ни капельки не задевает. Виктория кивает, разворачиваясь, но лишь на мгновение – через секунду её высокий хвост описывает дугу, сопровождая поворот головы. – Отдохни, Алксандр, – в глазах девушки появляется тёплое, выражение, растапливающее весь лёд, покрывающий её с ног до головы плотным непробиваемым щитом, подкрепляемое слабой, но всё же заметной улыбкой и едва уловимой нежностью в голосе. – Тебе как охотнику нужен свежий ум. Особенно сейчас, – голос наполнен сочувственным пониманием, причём не тем, отвратительно-отталкивающим, которое распаляет злость на эту ужасную, уязвляющую самолюбие жалость, но то, какое обычно звучит в голосе хороших друзей, стремящихся поддержать тебя. Виктория, улыбается чуть шире, но всё так же чувственно и искренне, очевидно, видя его вытянутое от удивления лицо, и выходит за дверь, тихо, практически беззвучно закрывая её. А Алек остаётся наедине с поражающим удивлением и всё ещё стоящими перед глазами тёплыми водами её океанов, окутывающих его, разливающих по телу приятную дрожь, он чувствует, как глубоко в душе что-то откликается на этот странный, будто нереальный жест, и это приносит одновременно и удивительное спокойствие и даже какое-то подобие радости, и безобразное отвращение, отрицающее всю его реакцию, будто считая её низкой, неправильной. Но это тепло такое опьяняюще приятное, что ему просто невозможно противиться, такое… Будто он стоит под горячими струями душа после долгой тренировки, и мышцы приятно ноют под кожей. Будто его будят тёплые летние лучи, и он просыпается после чудесного сна, осознавая, что у него нет проблем. Будто у него появляется новый друг, в котором он уверен… Но ведь это всё не так… что это?.. Откуда берётся всё это тепло… Безумие и неразбериха… Почему она вообще сказала это? Захотела поддержать? Но зачем? Он же только что обвинил её… Очередной обман, попытка спутать карты, перемешать мысли? Но откуда тогда столько искреннего – а в этом он не сомневался – тепла? Чувства близкие к панике, к глубинному страху, от которого обычно дрожат руки, к отчаянию... Чувства, близкие к радостному искушению, к чему-то неизведанному, но прекрасному... Чувства... откуда их вообще так много... Что?.. Это же всего лишь... взгляд... Он не понимает... просто не понимает себя... – Что… за чёрт… – шепчут пересохшие в миг губы, а в голове им вторит громкий, звенящий крик, рвущий гланды и заполняющий собой всё сознание: – Какого чёрта ты творишь, Виктория?.. – а за ним тихий, едва разборчивый, но морозящим своим значением: – Что… я творю?.. «Это всего лишь взгляд, Алек, – повторяет парень в своих мыслях, прикрывая глаза, только сейчас осознавая, что пульс необычно частый. – Простая неожиданность, наложенная на усталость. Именно так. Да». Алек устало прикрывает глаза, кивая самому себе. Просто. Всё очень просто. Кристально ясно и очевидно. Только почему тогда… Снова резкий моток головой, отгоняющий прочь мысли. Все. Он просто устал, ему и правда нужен отдых. – Дикий выдался денёк, – лепечет под нос охотник, наконец-то позволяя себе долгожданный зевок, растягивая раздражающе ноющие мышцы рук.