Мозаика

      СКАЗКА О ЦАРЕ САЛТАНЕ              *действие происходит во время поисков Доби*              Список ролей:       Анна — рассказчик       Эмма — Царица       Аки — Царевна-Лебедь       Хао — Салтан       Рен — Гвидон       Йо — боярин, купец, белка, Черномор       Трей — вторая сестра       Джоко — боярин, купец       Фауст — купец, боярин       Рю — бабариха, конь       Джун — первая сестра, коршун       Морти — Гвидон-младенец, купец       Лайсерг — боярин       Амидомару — боярин, охранник белки       Тамао — боярин, первый гонец       Пирика — второй гонец       Пайлон — боярин, охранник белки       Секрет — 33 богатыря       Басон — суфлер                            …       Деньги…       Нет денег…       Нет ни цента…       Аки в который раз обыскивала свои карманы, Эмма безуспешно рылась в сумке, а Фауст обыскивал кошельки ребят. Пусто… чик-чик… пусто… чик-чик-чик… ПУСТО!.. В этом городке даже банка не виднелось.       — Ну что?       — А ты как? — вели содержательные разговоры Анна и компания. Все уже думали о том, чтобы пойти охотиться в лесах, но тут подоспел убежавший в поисках хоть какой-то работы Йо.       — Нашел! Идем.       Через пятнадцать минут.       — Это шутка? — Рен злобно глянул на Асакуру. Народ мог созерцать и созерцал объявление на стене театра, в котором разыскивался народ на постановку спектакля «Сказка о царе Салтане». Видимо, местному режиссеру захотелось удивить народ Перу чем-то абсолютно диковинным, о каком местное население слыхом не слыхивало.       Джоко зашагал назад.       — Я, пожалуй, пойду сам… Или возьму главную роль!       — Пока, — махнул в его сторону Хао.       — Стоять! Играют все, — Анна вставила свое слово.       — Анна, как себе ты это представляешь? — Джун попыталась представить эту картину и тут же рассмеялась.       — Прекрасно представляю, — медиум невозмутимо оглядела всех. — Значит так: кто не будет участвовать, останется без еды и денег.       — У нас же их нет? — переспросил Трей.       — Благодаря спектаклю будут.       

***

      — Не густо вас… — произнес постановщик.       — Все хорошо, будут по несколько ролей играть, — успокоила Киояма.       — Отлично. Возьмите ваши роли и выучите. Спектакль через несколько дней. Декорации и костюмы мы подготовили давно уже...       Через десять минут.       — Да не собираюсь я играть эту роль!       — Что это? Почему ему, а не мне?       — Я хочу быть царем!       — Я не буду в этом играть! — раздавались голоса, впрочем, вскоре остановленные госпожой Анной:       — Если кто-то запорет свою роль или откажется от нее, то добывать еду будете сами себе.       Почему-то после этого гвалт прекратился.              Прошли дни. Конечно, шаманы мало подготовились.              — Быстрее, боярин! — входил в свою роль Трей.       — Погоди, — отвечал Лайсерг.       Тамао приоткрыла занавес, и, выглянув, ойкнула и помчалась к ребятам.       — Анна! Я боюсь! Там полный зал, — прошептала она девушке.       — Не волнуйся, у тебя небольшая роль, — успокаивали ее.       — Подойдешь ближе — закую тебя в кандалы! — зудела Эм. — Не буду целовать его! Он противный!       — Да я сам отплююсь! Сценариста мне.       — Прекратите! — Рю подошел к Эмме.       — Рен, меня обижают! Хелп ми.       — Я не щит тебе! Моя роль мучительнее всех. — Конечно же, косой взгляд послали в сторону Аки.       — Неблагодарный, зараза, — Эмма направилась к Лайсергу.       — Ну что ты, милый Рен, прекрасная роль. Ты не забудь на колени встать, это главное! — подколола Аки.       — Сверни свои фантазии, пташка! — не остался в долгу Тао.       Киояма же с подозрением следила за Хао, не веря, что за столь короткое время можно было найти актеров на роль тридцати трех богатырей.       — Пять минут, готовьтесь! — на сцену вышел постановщик. — По местам!              Занавес поднялся.       Поприветствовав зрителей, показалась Анна, то есть рассказчик.       — Здравствуйте, дорогие зрители! Вам представляется «Сказка о царе Салтане»!       В один из суровых зимних дней ехал царь Салтан по дороге. Видит он терем, а в нем три девицы под окном пряли поздно вечерком.              На сцене появляется Хао в повозке. Увидев терем, он подходит и подкрадывается к нему. За декорацией он видит трех «девиц»: старшую — Джун, среднюю — Трея (так получилось, что Юсуи немного поспорил с постановщиком), и младшую — Эмму.       — Кабы я была царица, — начала Джун, — то на весь крещеный мир приготовила б я пир.       — Кабы я была царица, то на весь бы мир… — Трей замолчал. Эмма молча показала кулак, чтобы он продолжил. — Я забыл, — шепнул северянин.       — Полотно! Оно полотно ткала! — подсказала Эм, строя ужасные глаза.       — То на весь бы мир одна она бы наткала полотна, — закончила «сестрица».       — Кабы я была царица, я б… для батюшки царя, — стиснув зубы, продолжила, — родила б богатыря. — Ударив по декорации кулаком, Эмма свалила ее. — Упс…              — Только вымолвить успела,       Дверь тихонько заскрипела,       И в светлицу входит царь,       Стороны той государь.       Во всё время разговора       Он стоял позадь забора;       Речь последней по всему       Полюбилася ему.              — Хао, на сцену! Иди, кому говорят! Фас дверь! Дверь фасни!       — Сейчас я тебя фасну. И будешь беконом, — огрызнувшись на Джоко, Хао ввалился в «дом».       — И в светлицу входит ЦАРЬ! — настойчиво повторила Киояма.       — Здравствуй, девица.       — Что? — вскинула исподлобья свой взгляд младшая сестрица. А он в ответ:       — Будь царица и роди богатыря мне к исходу сентября, — с ехидной ухмылкой проговорил Хао. — Вы ж, «сестрички», выбирайтесь-ка отсюда и давайте-ка за мной. И одна из вас будет ткачихой, а другая поварихой.              — В сени вышел царь-отец.       Все пустились во дворец.       Царь недолго собирался:       В тот же вечер обвенчался.       Царь Салтан за пир честной       Сел с царицей молодой;       А потом честные гости       На кровать слоновой кости       Положили молодых       И оставили одних, — объявила Анна.              На сцене предстали гости: Йо, Лайсерг, Тамао, Джоко. Переглянувшись, они схватили Хао и Эм за руки и ноги и потащили на импровизированную кровать. Затем внимание зрителей стало обращено на Джун со сковородой и Трея с вышивкой.       — В кухне злится повариха, плачет у станка ткачиха. И завидуют они государевой жене, — объявила Анна. Все снова глянули на царя и царицу. — А царица молодая, дела не отлагая, с первой ночи понесла. — Зрители заулюлюкали.              Декорации сменились.       — В те поры война была,       Царь Салтан, с женой простяся;       На добра коня садяся,       Ей наказывал себя       Поберечь, его любя.       Между тем как он далёко       Бьётся долго и жестоко.       На сцене Эмма радостно машет платочком вслед уходящему Хао.       — Хоть бы ты не вернулся, — шепнула она, но почему-то все услышали.              — Наступает срок родин;       Сына бог им дал в аршин,       И царица над ребёнком,       Как орлица над орлёнком;       Шлёт с письмом она гонца,       Чтоб обрадовать отца.              Эмма торжественно вручила Тамао письмо и повернулась к люльке, в которой задыхался в пеленках Морти.       — Сынок, — она ухмыльнулась. — Иди ко мне на ручки.       — Мама, я боюсь вас.              — А ткачиха с поварихой,       С сватьей бабой Бабарихой       Извести её хотят,       Перенять гонца велят;       Сами шлют гонца другого.              Рука за декорацией схватила Тами за шиворот и утащила к себе. Вместо девушки выскочила Пирика. Она взяла метлу с головой лошадки, и «поскакала» к царю.       — Тебе письмо, радуйся.       — Повежливей с царем, — возмутился Асакура. Та фыркнула и начала читать:       — «Родила царица в ночь       Не то сына, не то дочь;       Не мышонка, не лягушку.       А неведому зверюшку».       — Я так и знал, что от нее ничего путного не выйдет, — возмутился Хао. — Ладно, пиши: Приеду и сам разберусь.       Анна подошла к нему и схватила за одежду:       — Ты что несешь?! По тексту давай, — зашипела она.       — Да, да…       — Ты мне газон ножницами стричь будешь! — со стороны вопила Царица. Декорации опять сменились, и Анна вернулась на сцену:              — Едет с грамотой гонец       И приехал, наконец.       А ткачиха с поварихой,       С сватьей бабой Бабарихой       Обобрать его велят;       Допьяна гонца поят       И в суму его пустую       Суют грамоту другую.              На сцене Лайсерг, Трей и Рю подливают Пирике напиток. По выражению лица Пири стало ясно, что напиток с градусом.       — Вы чем ее спаиваете?! — подскочила Анна к ним.       — Чем дали, тем и поим, — невозмутимо ответил Рю. Из-за занавеса она заметила радостное лицо Джо и чьи-то ноги… По ботинкам она поняла, что это режиссер.       — И привёз гонец хмельной.       В тот же день приказ такой.       Пирика, немного шатаясь, сунула одному из бояр письмо:       — Сам читай…       — «Царь велит своим боярам,       Времени не тратя даром,       И царицу и приплод       Тайно бросить в бездну вод»       — О, убить.       — Бедняга!       — Может, отпустим?       — Сказали топить — будем топить.       Кучка бояр, в составе которой были Пайлон, Фауст, Лайсерг и Амидомару, пошли к покоям царицы.       — Держи, — Пайлон сунул Эмме письмо. Там его прочитала и пнула ногой стол.       — Гад! Я ему, блин, сына, а он мне! Я в суд подам!       — Тихо! Бочка уже готова. — Морти «взяли» на руки, вручили Эмме, и обоих повели к бочке.       — Ты что там копаешься?       — Ну, блин, сынку неделя, а он весит пятьдесят кг!       — Мама!              Очередная смена декораций. Эмма кое-как запихала Морти в бочку, села сама и помахала ручкой всем:       — Не забывайте меня! Буду скучать, а хотя, не дождетесь.       — В синем небе звёзды блещут.       В синем море волны хлещут;       Туча по небу идёт,       Бочка по морю плывёт.       Словно горькая вдовица,       Плачет, бьётся в ней царица       И растёт ребёнок там       Не по дням, а по часам.       День прошёл, царица вопит... — при этом Морти за декорацией поменялся с «выросшим» Гвидоном — Реном.              — А дитя волну торопит…       «Ты, волна моя, волна!       Ты гульлива и вольна;       Плещешь ты, куда захочешь,       Ты морские камни точишь,       Топишь берег ты земли,       Подымаешь корабли -       Не губи ты нашу душу:       Выплесни ты нас на сушу!»              — Убери свою ногу! — послышался голос Рена.       — Твоя рука мне мешает!       — Не прижимайся ко мне!       — Делать мне больше нечего!       Анна настойчиво прочистила горло и продолжила:              — И послушалась волна:       Тут же на берег она       Бочку вынесла легонько       И отхлынула тихонько.       Мать с младенцем спасена;       Землю чувствует она.       Но из бочки кто их вынет?       Бог неужто их покинет? — и Анна пормочила горло водичкой.              Тем временем дно бочки отскочило, и оттуда выполз Рен. За ним, кряхтя, вылезла и Эмма.       — Ну ты вымахал, сыночек!       — Весь в маменьку.       — Мать и сын теперь на воле;       Видят холм в широком поле,       Море синее кругом,       Дуб зелёный над холмом.       Сын подумал: добрый ужин       Был бы нам, однако, нужен.              — Да, поесть бы… — согласился Рен.       — Давай еду мне добывай, сынуля, раз уж ты мужик!       — Чего? Я еще и делиться должен?       — Не поделишься, зубы выбью!       — Я тебя к дереву привяжу, и коршуну скормлю! Кстати, а где коршун? Пойду, что ли, птичку поймаю, хоть зажарю…              — Ломит он у дуба сук       И в тугой сгибает лук <…>       Смотрит — видит дело лихо:       Бьётся лебедь средь зыбей.       Коршун носится над ней;       Та бедняжка так и плещет,       Воду вкруг мутит и хлещет...       Тот уж когти распустил,       Клёв кровавый навострил...              Декорации сменились, а Рен тем временем успел надыбать гуандао. На сцене появились Джун аля коршун и Акина аля лебедь. Обе были в костюмах птичек, и видно было только их лица. Джун хлопала Аки крыльями:       — Ой, не больно?       — Не знаю, в этом костюме я вообще ничего не чувствую…       — Эй, уйди, — Рен подошел к Джун и замахнулся оружием. Та прекрасно понимала, что это спектакль, но на репетициях у брата был бутафорский ножик, а сейчас он притащил настоящее!       — Ты на сестру гуандао поднимаешь? — возмущению не было предела.       На сцене чуть не появился желающий защитить хозяйку боярин, но его вовремя остановила Киояма.       — Улетай, или съем.       — Ух, боюсь!       — Соображаешь, коршун.       — Я это запомню, — Джун гордо удалилась, а Рен поежился от зловещести ее голоса.       — Птица, я тебя спас, давай мне еды, — обратился Гвидон уже к Лебедю.       — Нет, я на диете, делиться нечем.       Анна злобно сверкнула глазами.       — Эх, ладно. Ты, царевич, — она помедлила, пытаясь себя заставить говорить дальше. Даже репетиции не помогали в этом месте. — Мой спаситель, мой могучий избавитель, чтоб тебя, поголодай три дня, подумаешь, стрела в море попала, — она воззрилась на гуандао и вцепилась в него. — Так, пропала! — с нажимом произнесла Аки. — Дай сюда! — она вырвала-таки гуандао у парня из рук и бросила за декорации «в море». — Ведь не лебедь я, а царевна! Ввек тебя я не забуду, в кошмарах буду сниться.       — В таком-то костюме? — не удержал Тао смешка.       — Ты найдёшь меня повсюду, а теперь домой, домой.              — Улетела лебедь-птица,       А царевич и царица,       Целый день проведши так,       Лечь решились натощак.       — Мужик еще, а еды так и не достал. Фи на тебя…       — Твоей реплики не было в сценарии.       — Сладких снов!              — Вот открыл царевич очи; — начала Анна.       Отрясая грёзы ночи       И дивясь, перед собой       Видит город он большой,       Стены с частыми зубцами,       И за белыми стенами       Блещут маковки церквей       И святых монастырей.       Он скорей царицу будит;       Та как ахнет!.. «Толи будет?»              Царица встала на ноги, и поспешно схватившись за локоть сына поспешила к воротам.       — А ну-ка, киса, добудем еду там!       — Полегче!              — Мать и сын идут ко граду.       Лишь ступили за ограду,       Оглушительный трезвон       Поднялся со всех сторон.              Массовка в виде духов кинулась к Рену с Эммой, обзванивая их колокольчиками.              — И царевича венчают       Княжей шапкой, и главой       Возглашают над собой       И нарёкся: князь Гвидон       — Теперь здесь власть моя, — для Тао это была единственная стоящая сцена спектакля.       — Почему мне кажется, что мой сынок станет тираном? — сымпровизировала Эмма, обращаясь к зрителям.              Далее перед зрителями Йо, Фауст, Морти и Джоко протащили несколько раскрашенных деревянных досок, гордо именуемых кораблем.       — Пушки с пристани палят,       Кораблю пристать велят, — донеслись слова рассказчика.              В этот момент Купцы уже расселись и пытались добраться до еды. Рен, восседавший во главе стола, успешно стучал всех по голове. Анна в который раз осознавала, что дни репетиций были потрачены впустую.       — Руки убрали! Вас тут на допрос вызвали. Куда плывете?       — Эй, борзый, делись давай! — возмутился Джо. Ну конечно, вот что-что, а поесть он любил.       — А я тебя еще своим лучшим другом считал... — Йо расстроился.       — Молчать! Я вас впервые вижу! Куда плывете?! С какой целью? Что продаете? Лицензия есть?! — Рен вошел во вкус.       — Рен, по тексту! — рявкнула Анна.       — Это все детский лепет.       — ТЕКСТ! — Киояме пришлось уйти за нашатырем для сценариста и валерьянкой для постановщика.       — Куда едете? Чем торгуете?       — Мы торговали соболями, черно-бурыми лисами, а сейчас едем на Буян, в царство славного Салтана, — отмучался за всех Фауст.       У Эммы подозрительно хорошо вышло изобразить возмущение на лице. И уперши руки в боки, она с грохотом встала из-за стола.       — Значит, эта медуза меня выгнал и гостей принимает?! Ну я ему устрою!       — На Буян? Салтана, значит? Что ж, добрый путь вам, господа. Топайте, топайте.       — Эй, я не поел!              Очередная смена декораций.       — Гости в путь, а князь Гвидон       С берега душой печальной       Провожает бег их дальный;       Глядь — поверх текучих вод       Лебедь белая плывёт.              — Ну здравствуй, князь. Чему опечалился? Кто такой нехороший, раз вместо меня тебе зло причинил?       — Грусть-тоска меня съедает, — проговорил он, стиснув зубы, — видеть я б хотел отца…       — А где «пожалуйста»?       — Обойдешься!       — Тогда тоскуй дальше.       — Перья поощипаю! Превращай давай!       — Какова просьба, таково и превращение! — предвидя такое, девушка подошла к концу сцены, где запрятала ведро с водой. Взяла, направилась к Рену. Тот сделал пару шагов назад.       — Зачем тебе?! — в голове у парня вертелось много мыслей, и ни одна из них не была в его пользу.       — Необходимый элемент превращения! — она окатила его водой, хотя по сценарию это был взмах рукавом. Сухим. — Ты — комар! Догоняй, а то умчится. — Аки махнула в сторону корабля, а после наткнулась на свирепый взгляд Анны и скромно потупила глазки. А Рен достал из широкого кармана маску комара, чудом не намокшую, и нацепил на себя.              — Лебедь князю: «Вот в чем горе!       Ну, послушай: хочешь в море       Полететь за кораблем?       Будь же, князь, ты комаром».       И крылами замахала,       Воду с шумом расплескала       И обрызгала его       С головы до ног всего.       Тут он в точку уменьшился,       Комаром оборотился,       Полетел и запищал,       Судно на море догнал,       Потихоньку опустился       На корабль — и в щель забился.              На сцене вновь появились гости, подхватили бедные доски, а за ними и мокрый Рен. Процессия обогнула сцену и вновь вернулась к столу, где вместо Гвидона и Царицы теперь сидели Царь со свитою.       — Ветер весело шумит,       Судно весело бежит, — рассказывала тем временем Анна, понимая, что спектакль окончательно провален.       Царь Салтан сидит в палате       На престоле и в венце,       С грустной думой на лице;       А ткачиха с поварихой,       С сватьей бабой Бабарихой       Около царя сидят       И в глаза ему глядят.              Рю в роли бабарихи и Хао-царь честно встретились глазами. Пары секунд хватило обоим, и они отвернулись друг от друга.       — Что ж, здорово будет вам... Где моя дань?!       — Тише, братец. Напои, поесть подай. Один раз нас уже продинамили с обедом…       — Ой вы, гости-господа,       Долго ль ездили? Куда?       Ладно ль за морем иль худо?       И какое в свете чудо? — даже идти по тексту сподручнее, чем кормить гостей обедом…       Морти поднялся, да отвечает:       — Мы объехали весь свет; чудо в свете вот какое — остров, дворец, да князь Гвидон. Он тебе поклон прислал, сам же кланяться не стал.       — Мне? Царю?! Надо будет приехать туда, проучить!       — А ткачиха с поварихой,       С сватьей бабой Бабарихой       Не хотят его пустить       Чудный остров навестить.              — Подумаешь, город! А вот есть       Ель в лесу, под елью белка,       Белка песенки поёт       И орешки всё грызёт,       А орешки не простые,       Всё скорлупки золотые,       Ядра — чистый изумруд, — оттараторила Джун.              — Ой, не верю! — Хао поморщился. На самом деле Царь не хотел сознаваться в нужде в золотых запасах.              — Чуду царь Салтан дивится,       А комар-то злится, злится -       И впился комар как раз       Тётке прямо в правый глаз.       Повариха побледнела,       Обмерла и окривела.              Рену хватило одного взгляда на Джун, чтобы ограничиться воздушным щелбаном.              — Слуги, сватья и сестра       С криком ловят комара.       «Распроклятая ты мошка!       Мы тебя!..» А он в окошко,       Да спокойно в свой удел       Через море полетел.              — Снова князь у моря ходит,       С синя моря глаз не сводит;       Глядь — поверх текучих вод       Лебедь белая плывёт.              — Снова привет, папа обидел? — ухмыльнулась Аки.       — Да с какого он мне сдался! Зверя хочу.       — А, действительно, надо же с кем-то коротать в старости долгие зимние вечера… Ну и какого хомячка ты хочешь завести?       — Не хомячка, а белку. Ту, что… — Тао прочистил горло, — песенки поёт, орешки грызёт, скорлупки золотые, ядра — чистый изумруд.       — Тобой алчность завладела? Это было ожидаемо, — Аки запнулась, завидя кулак Анны. Та поняла, что слвоами ничего не добиться. — Ладно, ладно. Это чудо знаю я. Иди к себе, не стой над душой.              — С ободрённою душой       Князь пошёл себе домой.              Приблизившись к картонной кормушке, Рен хохотнул над сидящим рядом с ней Йо. Асакура тряхнул головой, отчего беличьи ушки на ободке спали набок.       — Ну, где песенки? Ты пой-пой, а я пока установлю тебе золота ежедневную норму.       Йо взгрустнул.       — Князь для белочки потом       Выстроил хрустальный дом.              — Для покрытия расходов на хрустальный дом норма орехов удваивается, — деловито обратился Тао к белочке, и Йо застонал.              Караул к нему приставил       И притом дьяка заставил       Строгий счёт орехам весть.       Князю прибыль, белке честь.              — Ну, Гвидон ушел в покои, отдыхает, чай там пьет, а времени не теряя, новый корабль по морю гуляет. — Сказал кто-то из-за занавеса вместо Анны.       «Кто ж такой герой?» — подумал Асакура.              — Он бежит себе в волнах       На поднятых парусах       Мимо острова крутого,       Мимо города большого;       Пушки с пристани палят,       Кораблю пристать велят.       Пристают к заставе гости;       Князь Гвидон зовёт их в гости       Их и кормит и поит       И ответ держать велит:              — Еще одни названные гости! А вам известно, что незваным никто не рад?       — С голоду помрешь! — бушевала Киояма.       — Чем вы, гости, торг ведёте?       — Конями вот вели недавно, а сейчас к Салтану едем, — за всех ответил Джо.       — А мне почему жеребца не привезли? Белого да большого! Я лошадку хочу… — влезла Эмма.       — А ты представь, как конь себя на корабле будет чувствовать! А если у него морская болезнь?!       — Да плевать мне! Коня везите мне сюда! Вас тут кормят и поят, пьяные уж все тут стали… А вы мне «нет»!       — Мой желудок не согласен с твоими доводами! Вот будем пьяными — может и привезем.       — Добрый путь вам, господа! — Рен помахал им рукой.       — Уже?!              — К морю князь — а лебедь там       Уж гуляет по волнам.              — Опять пришел? Ну и как там моя белочка поживает?       — Превосходно. Птица, душа просит за кораблем. Превращай меня.       — А ты не наглеешь? Воду еще на тебя тут трать… — Акина достала ведро и попыталась окатить Рена. Наученный опытом, Тао успел отскочить.       — Вмиг обрызгала всего:       В муху князь оборотился,       Полетел и опустился       Между моря и небес       На корабль — и в щель залез, — молвила Анна.       Вновь на сцене показались Гости с досками, к ним присоединилась и новоиспеченная Муха в новой маске.              — Ветер весело шумит,       Судно весело бежит       Мимо острова Буяна,       В царство славного Салтана,       Царь Салтан зовёт их в гости,              — Так, ну раз уж собрались, то давайте весь свой товар мне в качестве дани, а то в тот раз увильнули, — заявил Хао.       — Ой, а мы ее у Гвидона забыли. И раз уж пошла судьба… чудо в том, что город на острове среди моря резко вырос. Красивый такой, а в нем есть белка, которая зубы ломает об изумрудные орехи с золотой скорлупой, наверное, много денег у этого Гвидона…       — Моя белка?!       — Когда она стала твоей?!       — Мой брат, моя белка!       — Что тут дивного? Ну, белка камушки грызёт, подумаешь, — начал Трей. — Этим нас не удивишь…       — Да ну? — перебил Хао. — Удивишь, если скорлупа золотая! Гвидон мою выручку себе заграбастал!       — А вот хрен ты ее получишь! — муха показала царю фигу.       — Что это еще за насекомое? — тот удивился.       — Насекомое, которое богаче тебя, — парировал Рен. Анна вновь показала целительный кулак.       — А я знаю иное диво! Тридцать три богатыря и дядька Черномор! Из воды выходят, да доспехами блестят! Вот это — чудо, а не какая-то там белка, — продолжил Трей.       — Ты мою белку не перевирай! — Рен двинул ему в глаз. Несильно и театрально, но Юсуи схватился за лицо, всем видом являя миру оскорбленную душу ткачихи. А Тао решил не жалеть силы в следующий раз.              — Все кричат: «Лови, лови,       Да дави её, дави...       Вот ужо! постой немножко,       Погоди...» А князь в окошко,       Да спокойно в свой удел       Через море прилетел.              Князь у синя моря ходит,       С синя моря глаз не сводит;       Глядь — поверх текучих вод       Лебедь белая плывёт.              — Так-так, соскучился? Польщена. Ты ко мне уже который раз приходишь! — Аки с издевкой смотрела на него.       — Мечтай-мечтай. Я вот решил, что мне нужны 33 богатыря.       — Что ты с ними делать будешь? Хотя… Лучше не отвечай.       — Ты о чем? Будут мне служить.       — Бедные… Ладно уж, Гвидон. Радуйся. Встречай братьев моих. — Акина махнула крылом.              — Князь пошёл, забывши горе,       Сел на башню, и на море       Стал глядеть он; море вдруг       Всколыхалося вокруг,       Расплескалось в шумном беге       И оставило на бреге       Тридцать три богатыря;       В чешуе, как жар горя,       Идут витязи четами,       И, блистая сединами,       Дядька впереди идёт       И ко граду их ведёт.              Встав посередине сцены, внезапно Гвидон увидел сию картину:       Йо, дядька, спереди идет, за собою баб ведет.       Из вод морских выходят три девицы удалых.       На сцене появились Канна, Мати и Мари.       Вся одежда их блистает, и кольчуга, и доспех златом пышут… маечки! Маечки — чешуйчатые.       — Держи меня. — Мати оперлась на плечи Канны, что шла впереди.       — В смысле, сестер… — проговорила Аки, покосившись на угорающего за сценой Хао.       Босые стопы бросились зрительскому взгляду. На девушках были надеты хвосты русалок! Вдобавок к этому ансамблю они достали бумажки с надписями на каждой «10 богатырей». К ним подбежала Опачо с надписью «3 богатыря». Очаровательная улыбка воцарилась на их лицах. Мати так обрадовалась, что подмигнула залу.       — Победив себя, победи других! — это наш девиз, — хотите удачный улов? Наше агентство «33 богатыря» работает круглосуточно! — Канна сунула Рену визитку.       — Лебедь нас к тебе послала       И наказом наказала       Славный город твой хранить       И дозором обходить,       Как-то так, Ре.. Гвидон. Ну, в общем, и теперь мы ежедневно… будем по морю гулять и твой замок охранять. — Мари задумалась. Канна вовремя вмешалась:       — Пусть все гости нам дивятся, ну, а теперь пора нам в море! До завтра.       Ханагами и Опачо поклонились зрителям и вернулись за кулисы.       — АНТРАКТ! — заорали оттуда же.