Когда ты будешь готова

      Открыв глаза, Гермиона кинула взгляд на самодельный календарь на стене — первое сентября. Девушка перевернулась на другой бок лицом к стене. Сложно представить, что где–то жизнь идет своим чередом, а дети школьного возраста с нетерпением укладывают последние вещи в чемодан. Та жизнь была так далека и нереальна. Эта мысль не давала ей покоя, слишком страшно было возвращаться обратно. — Первое сентября, — сказал Люциус. — Да. Дети поедут в Хогвартс. — Шестнадцать дней, — протянул Малфой.       Он не знал, почему так ждет этот день, зачем ведет мысленный отсчет. Потому что хочет, чтобы она скорей вышла, или наоборот? — Шестнадцать, — только и смогла ответить Гермиона.       Чуть больше двух недель, это много или мало? Прошедший год оставил неизгладимые раны в её душе, время теперь имело иное значение. Ей казалось, что, вернувшись, она уже не застанет прошлый мир на месте: все изменилось, причем необратимо, чего она опасалась. Боялась, что она уже не сможет вернуть себя. Целый год в мокрых и холодных стенах, никаких новостей из внешнего мира, иногда Гермионе казалось, что осталась только тюрьма Азкабан, а остальной мир просто исчез. — О чем ты думаешь? — услышала она. Гермиона лежала на кровати и знала, что       Люциус тоже еще не вставал. — О том, что мне страшно.       Малфой вздохнул, он думал, что с вечным страхом покончено. — Опять? — Нет, просто боюсь неизвестности. Мне сложно представить себя вновь свободным человеком. — Прошел всего год, что же должно стать с людьми, которые находятся в заключении гораздо больше? — вопросил Люциус, хотя не ждал ответа. — Не знаю, — ответила Гермиона. Она понимала, что он говорит о себе. Иногда Гермиона ловила себя на мысли, что многие вообще не должны выходить, слишком отвратительными представлялись ей преступления.       Девушка ногтями ковыряла дыру в стене между их камерами, мелкие камешки сыпались ей на постель. — Ты больше не должна бояться, всегда будет кто–то, кто поможет тебе преодолеть страх.       Гермиона почувствовала, как он взял ее за пальцы. Выдернуть руку не было сил. Легкие прикосновения передавали невидимую энергию, будто желание жить. Она почувствовала себя неловко. Стыд от того, что она нуждалась в человеческом тепле и в то же время не могла сказать, что хочет этого именно от Люциуса Малфоя. И, несмотря на все впечатляющие умственные способности Гермионы, здравый смысл не мог дать ей ответ или просто не хотел: почему Люциус это делает, чего хочет и что вообще происходит?       Последние месяцы они несколько сблизились. Гермиона впустила его в свои мысли и перестала испытывать мучительный страх. Люциус не казался ей монстром; быть может, повлияло место или то, что она, все–таки переступив через себя, смогла узнать его поближе, просто послушать его.       Повисло долгое молчание. Люциус продолжал перебирать ее пальцы и будто боялся спугнуть момент. Он понимал, что в любое мгновение девушка может выдернуть свою руку и потребовать объяснений. А он и сам не знал, что делал. Девушка была его слабостью в этой тюрьме, и он понимал, что с тех пор как она появилась, у Дементоров есть возможность что–то у него забрать, будь то мысли или просто воспоминания о ней. Наваждение? Чувства? Привязанность? Нет, он не знал и не хотел отвечать даже себе на эти вопросы. Гермиона сжала посильней его руку и тут же отпустила. Легкие мурашки пробежали по ее телу, но она не решилась что–то сказать. Ещё большая неловкость повисала между ними, и каждый был рад и в то же время огорчен разделявшей их камеры стене. — Когда выйдешь, забудешь тюрьму как страшный сон, — сказал Малфой, — и меня в том числе.       Он как-то натянуто улыбнулся. — Боюсь, Азкабан так просто не забыть, — ответила Гермиона, про Люциуса она отвечать не стала. — Забудь это слово, — прошипел Малфой. — Какое? — удивилась Гермиона. — Что ты чего–то боишься! Ничего! Поняла?       Гермиона села на кровати и увидела его глаза. Он смотрел на нее прожигающим взглядом. Ей не потребовалось много времени, чтобы все понять. — Я не должна бояться, потому что боитесь вы?       Малфой не нашелся, что ответить, и просто протянул ей руку. Гермиона мешкала, потому что не знала, что вложить в этот жест. Люциус сжал ладонь в кулак, поняв, что Гермиона не возьмет его за руку, и убрал ее.       Девушка пребывала в замешательстве, она с трудом представляла, что может подружиться с Малфоем, но в данный момент более близкого и понимающего человека рядом не было, и ей не хотелось, что бы он остался чем–то постыдным и вычеркнутым из ее биографии. — Не думаю, что вы сможете остаться в прошлом как Азкабан, — произнесла Гермиона и протянула ему согнутый мизинчик. — Что это? — удивленно произнес Люциус.       Гермиона постеснялась сказать, что это жест примирения маггловских детей и пожала плечами. Люциус неуклюже захватил ее палец своим. — Так?       Девушка улыбнулась. — Да.       Малфой не понимал, в чем суть, но продолжал держать ее мизинец, отрешенно улыбаясь. В этот момент в копилке Люциуса появилось еще одно воспоминание, которое он будет всеми силами прятать от Дементоров. ***       Приход Дементоров уже не пугал так сильно. Да, это время приносило беспокойство и некоторую дрожь, но парализующий страх пропал. Особенно Дементоры волновались и с силой вдыхали воздух, когда Люциус и Гермиона тихонько переговаривались, вспоминали что–то приятное, будь то любимое мороженое или книга. Чудовища не могли понять их эмоции, это и не надежда, и не ощущение счастья, только то, что они не могут отнять.       Оставалось всего двое суток до освобождения Гермионы. Она была так взволнована, что последнюю неделю почти не спала. Дементоры давно ушли, и заключенные Азкабана понемногу успокоились. — Не спится? — услышала Гермиона тихий шепот. — Нет, все никак. — Что мешает? — спросил Люциус, хотя, конечно, знал ответ.       Он тоже давно перестал спать, все по той же причине — освобождение Гермионы. — Уже через полтора дня я буду дома, буду вновь видеть людей. Просто не могу поверить. — Я тоже, — вздохнул Малфой, — мне остался почти год. Одиннадцать месяцев. И я не могу поверить, что прошло четыре года. Их просто украли. Целая жизнь проходит мимо. Могу я попросить об одном одолжении?       Гермиона помедлила. — Конечно. — Передай письмо моему сыну, он должен знать, что я жив, здоров, а главное в своем уме. — Хорошо, — ответила девушка, хотя идея ей не слишком понравилась. Отправиться к Драко Малфою, отдать письмо от отца и сказать, что просидела с ним бок о бок целый год! Да он еще больше ее возненавидит. Люциус просунул свернутый лист бумаги в дыру. Гермиона взяла его и спрятала под подушку. — Я рад, что твои мучения скоро кончатся, но мне жаль, что досиживать срок я буду в одиночестве. — О, не переживайте, наверняка вам скоро подселят милого убийцу домовиков или мучителя магглов, — попыталась шутить Гермиона, но знала, что Малфой шутки не оценит. У него вообще было странное чувство юмора. — Спасибо на добром слове, жду не дождусь нового соседа. Гермиона сидела в темноте, прислонившись спиной к стене. — Когда мы увидимся вновь, сможем ли мы заговорить друг с другом? — спросила Гермиона. Сквозь стену общение было обезличено, они не смотрели друг другу в глаза, не видели губ и эмоций. — Увидим, когда этот момент настанет, — ответил Люциус.       Последняя ночь была самой длинной за всю жизнь Гермионы. Она расхаживала по камере, несколько раз пыталась уснуть, но тщетно. — Успокойся, уже даже я нервничаю, — усмехнулся Малфой. — Хочешь, подержу тебя за руку? — спросил он, и Гермиона услышала плохо скрытую надежду. — Хочу, — почему-то ответила девушка и протянула ему ладонь.       Они слышали дыхание друг друга, и еле уловимое отчаянье. В темноте Люциус вполголоса сказал то, что всегда делал без разрешения: «Я хочу поцеловать тебя». Гермиона опешила и попыталась справиться с собой. — Не получится, — только и смогла выдавить она, хорошо зная размер расщелины на стене.       Молчание нарастало, и Гермиона хотела прервать его, когда почувствовала, как он потянул ее руку на себя и вскоре его колючую щеку на своей ладони. Девушка выдохнула от неожиданности. — Просто больше никогда не бойся, — обжег он ее руку горячим дыханием. — Не буду, — сказал девушка и почувствовала едва ощутимое касание губ на своей руке.       Гермиона была слишком не готова к такому повороту. Она замерла, боясь шевельнуться. Мгновения показались вечностью. Шаги в коридоре отрезвили девушку. Она осторожно вытащила руку и притворилась спящей. — Грейнджер! На выход! — услышали они хриплый голос смотрителя. «Вот и все», — подумали они, но каждый о своем.