Новый мир

Происходящее не было правильным, и ощущение очередной ошибки не давало покоя. В том, что Крисании не стоит уходить с ним в другую долину, Рейстлин не сомневался, но не сдержался и позволил эмоциям взять верх, задвинуть в дальний угол разума единственно верное решение. «Можно, я пойду с тобой? Я сделаю все, как ты скажешь». Он ведь хотел дать ей прожить спокойную, полную жизнь, которой из-за него лишилась другая Крисания, и совершенно не горел желанием привязываться к ней. Все эти годы Рейстлин полагал, что находящийся рядом фантом ребенка – воплощения памяти и чувств – спасал его от лишних эмоций, забрав их себе; полагал, что больше не способен испытывать хоть что-то, кроме беспокойства за хрупкий юный мир. Любые посторонние чувства могли его уничтожить. «Пожалуйста… Я сделаю все, чтобы тебе не мешать!» Происходящее не было правильным и не давало покоя, но от того, с каким детским, чистым восторгом Крисания рассматривала траву в очередном оазисе – одном из самых крупных и безопасных, находящемся ближе всего к долине, – неожиданно становилось тепло внутри. – У границы трава жухлая, – нахмурилась она, проходя у самого защитного барьера. – В других местах этого нет. – В долинах достаточно сил, чтобы сопротивляться влиянию пустыни. В остальных оазисах дела не лучше. – Рейстлин сощурился, приглядываясь к границе, и заметил, как распрямляются пожухшие стебли там, куда наступала Крисания. К счастью, зеленый след был едва видимым, и сама она не обращала на него внимания. Объяснить, почему мир так доверчиво к ней тянулся, Рейстлин не мог и самому себе. – Как они тогда выживают? – Крисания отошла вглубь зеленого островка, обхватила себя руками. – Пустыня не вредит? – Пытается. Поэтому я не могу оставаться долго на одном месте – иначе не услежу. – Рейстлин отвернулся от следов и протянул ей руку. – Нам лучше вернуться в долину. Ничего может смириться с живой землей и моим присутствием, но тебе находиться здесь не позволит. Позволить Крисании жить в храме Рейстлин не рискнул – жители долин, разделенных непреодолимой пустыней, слишком по-разному верили в Создателя, и непривычное поведение сразу бросилось бы в глаза. Привлекать лишнее внимание значило подвергать ее ненужной опасности, и он предложил обосноваться в доме, в котором ночевал сам, бывая в долине. Крисании идея понравилась, и за несколько дней она придала полузаброшенному ночлегу жилой вид. В созданном ее руками доме хотелось остаться, и поэтому Рейстлин, убедившись, что ей не требуется помощь, малодушно сбежал в комнату на вершине пристроенной к центральному храму башенки – слишком боялся тумана в мыслях, возникающего рядом с Крисанией. Рейстлин был влюблен, и это начинало мешать – он путался, становился рассеянным, невнимательным, и этим готово было воспользоваться Ничего. Уже сейчас оно начинало, не таясь, прощупывать слабые места в защите долин и оазисов, но дыры и трещины можно было залатать, а песчаную бурю – припугнуть, отогнать в сторону, не пустить дальше границы. Ничего могло добраться до Крисании. Рейстлин уткнулся лбом в висящий на стене осколок зеркала, который приспособил для наблюдения за отдельными уголками подвластного ему мира. За заколдованным стеклом давно клубился только темный туман, время от времени принимающий очертания нужной долины, но сейчас в нем отразился сам Рейстлин, только за спиной его была не кирпичная кладка башни, а уходящая в горизонт пустыня. Потрепанный, занесенный пылью зеркальный двойник смотрел прямо, и в его взгляде, позе, выражении лица чувствовалась пугающая озлобленность. От взмаха руки, которым обычно стиралось с зеркала изображение, отражение не пропало, и Рейстлин отшатнулся, схватил прислоненный к стене посох. Двойник повторил движение, и теперь с двух сторон в стекло упирались одинаковые навершия. Центр зеркала покрылся быстро расползающимися к краям трещинами, и в осыпавшихся на пол осколках уже снова клубился только туман. Посох выпал из пальцев и, глухо стукнув, откатился к стене. Рейстлин дрожащими руками оперся о подоконник выходящего на площадь окно. У ворот храма собиралась гудящая толпа – вечерами здесь всегда бывало много людей – но взгляд на них не задерживался, скользил дальше, на другой конец площади, к дому с крышей, покрытой рыжей черепицей. Мысль о том, что теперь там есть кто-то еще, живой и материальный, успокаивала – и от нее же становилось тяжело на душе. Ничего не доберется до Крисании, не сможет. Здесь, в центре самой старой – первой – долины она защищена не только барьерами, но и людьми, их числом и верой; самим миром, живым и набирающим могущество. А пустыня слабела – медленно, почти незаметно, но слабела. Иначе не могло быть: каждый новый клочок отвоеванной земли болезненно бил по Ничего, и он же его злил. Рейстлин отошел от окна, прислонился спиной к стене и сполз по ней на пол. Случайное видение выбило его из колеи, заставив сомневаться, но оно не было правдой: потерянность и бессилие давно остались только в кошмарах, не всегда отделимых от реальности, но не влияющих на нее. Мир – его мир – не давал оставаться в одиночестве. Особенно его влияние ощущалось в этой долине: если в других Рейстлин чувствовал себя наставником, следящим за едва вставшим на ноги малышом, то здесь мир начинал поддерживать уже его. В долине даже верили иначе: более искренне и более просто, без громких обещаний и проповедей. В столице это ощущалось не так сильно, а вот в городах поменьше и храмы возводились скромнее, и люди не бежали туда с каждой мелочью. Рейстлин закрыл глаза, прислушиваясь к шелестящему за окном дождю. За мерным стуком капель по крыше терялись городские звуки, и это успокаивало, убаюкивало, казалось обнадеживающей колыбельной о том, что все будет хорошо – такой, которую поют детям, чтобы они не боялись ночных монстров. Он однажды слышал подобную – простенькую, глупую, но неожиданно проникновенную. Виной этому был даже не смысл – ее текст был крайне наивен и при попытке осмыслить вызывал лишь досадное чувство снисхождения – а голос, выражение лица певшей женщины. Так же звучал и дождь, и за его пеленой словно не было ни города, ни людей, ни страхов. Несколько часов спустя дождь, казалось, только усилился, но его шорох если и проникал в стены таверны, то терялся среди царящего в зале гомона. К вечеру от посетителей было не протолкнуться, но свободный стол в темном, плохо просматриваемом углу всегда оставался свободным – владелец таверны ревностно следил за его пустотой, не пуская туда посторонних. Не сказать, чтобы такая суета радовала Рейстлина, но определенные преимущества в ней все же имелись – не приходилось толкаться среди пьяни, да и с хозяином можно было поговорить сравнительно безопасно. Познакомились они несколько лет назад, когда Рейстлин в прошлый раз навещал долину. Хитроватый мужик попытался обдурить по мелочи настоятеля местного храма, но успеха не добился, и его уже собирались в лучшем случае бросить в темницу – храм и его служители пользовались едва ли не большим уважением, чем светские власти – но вмешался Рейстлин. Он рассудил, что таверна неподалеку от центральной площади – место, в которое наверняка стекаются самые свежие слухи, а владелец не откажется в счет оказанной помощи эти слухи собирать, сортировать и самые важные пересказывать. – Вечер добрый, господин, – напряженно поприветствовал его владелец, ожидая выговора за то, что пришел с пустыми руками; Рейстлин редко ужинал в таверне, и мужчина об этом знал, но каждый раз боялся не угадать. Рейстлин молча кивнул на свободный стул. Настроения выслушивать расшаркивания у него сегодня не было, и с большим удовольствием он остался бы ночью в башенке – или, чего хотелось нестерпимо больше, в занятом Крисанией доме – но слишком боялся упустить из виду нечто важное, что происходило в городе в его отсутствие. – Вас в городе не было, а? – неловко поинтересовался владелец, пристраиваясь за столом. – Давненько не заходили. – Я вернулся несколько дней назад. – Вас, наверное, интересует, что здесь происходит? – получив короткий кивок, он продолжил: – Да разное, знаете, за несколько лет всего значимого и не вспомню уже. – Не надо так далеко, ограничься последними месяцами. – Да почти ничего и не было, так, слухи и сплетни… Если только про разбойников рассказать… – Каких разбойников? – Да завелись тут у нас недавно, – владелец склонился над столом и заговорил почти шепотом. – Несколько раз в открытую нападали на горожан и несколько раз пробовали выступать против храма. Мол, Создатель наш – не настоящий бог, а самозванец, ни на что не способный. Пробовали ловить, но больно ловкие оказались. – Он подумал, постучал пальцами о стол и, косясь на окно, еще тише добавил: – Поговаривают, что дожди как раз от этого и затянулись – не все время, конечно, идут, но часто. Что это гнев Создателя за такие речи и за то, что богохульников никак не можем поймать. Рейстлин поморщился. В плохой погоде его вины хватало, но злость не была причиной – во всяком случае, пока. Мир лишь отзывался на его настроение, на слишком яркие в последнее время эмоции, и хотя в этом не было ничего хорошего, как подавить такую связь, он не знал. С момента, когда он впервые ощутил под мертвым песком тепло жизни, минули годы, уже давно проносящиеся мимо него незаметно; Рейстлин перестал следить за ходом времени, но однажды по храмовым хроникам смог предположить, что прошло не меньше тысячелетия. За эту тысячу лет он так свыкся с той робкой, почти не мешающей искрой эмоций внутри, что их возвращение, превращение искры в пламя чуть не свело его с ума и напомнило едва окрепнувшему миру, что он не способен существовать без своего Создателя. – Господин? – А? – Рейстлин встрепенулся, отгоняя навязчивые мысли, и посмотрел на владельца таверны. Тот сидел, замерев, и явно боялся лишний раз пошевелиться, потревожив посетителя. – Слова этих… разбойников кто-то поддерживает? – Что вы! – мужчина замахал руками. – Наоборот, осуждают. Слышали бы, что предлагают с ними сделать даже самые благопристойные горожане! Так что в открытую, конечно, нет. Может, у кого-то что-то и происходит в головах, но откуда ж нам знать… – Это все? Я имею в виду, важное? – Из самого свежего – да. Но все разве вспомнишь? – Спасибо. – Рейстлин поднялся, протянул владельцу несколько монет и, поправив капюшон, уточнил: – Где, говоришь, нападали разбойники? Идея найти разбойников прямо сейчас перестала казаться удачной сразу, как только он прошел сотню метров под проливным дождем. Сейчас с ним не было даже посоха, который не столько придавал сил, сколько успокаивал и внушал уверенность; тем не менее Рейстлин не остановился и пошел к дому Крисании, выбирая самую путанную и темную дорогу. Удача улыбнулась ему за третьим поворотом: стоило свернуть за угол, как от стен отлепились два темных силуэта. На первый взгляд они не были вооружены даже кинжалами, но от них все равно ощущалась опасность, от которой по спине пробежал холодок даже у Рейстлина, давно полагавшего своим единственным равным противником лишь Ничего. – Не страшно ночью ходить? – без особой угрозы осведомился один из них. – Ночью даже бог спит, и ему не до защиты заблудших душ. – Не страшно. – А так? Рейстлин не успел отшатнуться, и разбойник, сделав шаг, схватил его за плечи. Не сильно, даже не сжав толком пальцы и не причиняя вреда, но от его прикосновения стало не просто жутко – откровенно страшно, словно не было той тысячи лет, словно вокруг лишь Бездна и демоны, насланные Такхизис и тянущиеся к его душе. Тело обмерло, отказалось подчиняться, и разбойник, заметив это, мрачно усмехнулся: – Вижу: страшно. А ты видишь, что ни на что ваш Создатель не способен, и нет ему дела до простых людей? – Он кивнул сам себе и, отшагнув, с силой ударил ногой в живот, отпихивая от себя. Рейстлин, согнувшись, отлетел к глухой стене соседнего дома на заботливо подставленные руки второго разбойника, подхватившего под мышки и не давшего подняться. – Этот ваш Создатель, – почти ласково сказал первый, хватая его за ворот мантии и притягивая к себе, – миф. Сказочка для доверчивых горожан, чтобы несли в храмы деньги. Было бы иначе, он бы не дал страдать своему созданию, верно, а? – Нет, – выдавил Рейстлин, борясь одновременно с болью от удара и страхом – как бы то ни было, он существовал и знал это лучше, чем кто-либо другой, – и попытался отгородиться от них хоть чем-нибудь, хоть заклинанием, но неожиданно не сумел: рядом с разбойниками словно образовалась пустота, отделившая его от остального мира и его силы, оставив совершенно беспомощным что физически, что магически. Зато нападавшие от таких проблем не страдали, и сразу же его голову мотнуло от удара кулаком в скулу. – Дурак, – почти сочувственно бросил первый и, дав ему осесть на брусчатку, с размаху пнул по ребрам. – Все равно тебе никто не поможет. Рейстлин выдохнул сквозь зубы и попытался приподняться, но снова получил по лицу и окончательно растянулся на земле. Голова кружилась, и единственная мысль, крутившаяся в ней, была о том, что не может же такого случиться, чтобы в один миг разорвалось все, что связывало его с собственным миром, порождением его силы и воли, не может, не может, не может! И мир откликнулся – не силой, но грохотом шагов за спиной и отблесками факелов на стенах. – Городская стража. Стоять! Шаги пронеслись мимо: видимо, стражники погнались за разбойниками. Кто-то из них – совсем еще мальчишка – остался рядом и помог подняться Рейстлину, придерживая его за локоть. – Вы в порядке? – Да, – медленно отозвался он. – В порядке. – Мне кажется, что нет, – с сомнением заметил мальчишка. – Нам бы вас опросить, но это подождет, да? Давайте, я отведу вас домой? – Я сам. Здесь недалеко… несколько домов. Стражник промолчал, но упрямо пошел следом – и, как со стыдом признал Рейстлин, не зря: сам бы он сразу свалился от полученных травм, и помощь оказалась не лишней. Единственное, что он сумел – отогнать мальчишку у дома Крисании, кое-как открыть и сразу же за собой захлопнуть дверь. И так и остался стоять на пороге, цепляясь за косяк, чтобы не упасть на пол. – Что здесь… – Из спальни выглянула заспанная, в длинной ночной рубашке Крисания, разбуженная шагами, и, охнув, подбежала ближе. – О Создатель!.. Прости… Рейстлин, что случилось? Ну посмотри же на меня, пожалуйста! Он нехотя поднял голову, и теплые ладони суетливо коснулись разбитых губ и скулы. Девушка окинула его внимательным взглядом и настойчиво потащила за собой в спальню. – Ты же на ногах не стоишь! – велела она, подталкивая к кровати. – Ты ведь сейчас упадешь… Неужели они и на тебя могут напасть? – Это сложно, – кое-как пробормотал Рейстлин, чувствуя, как от ее прикосновений проваливается куда-то в темноту, и ловя себя на кощунственной мысли, что ради этих мгновений стоило сунуться в темный переулок. – Они не были простыми разбойниками. – Кем были? – дрожащим голосом спросила Крисания, садясь рядом и кладя ему на лоб ладонь. – Не знаю, – кое-как ответил он и прислушался к себе; любой жрец не смог бы исцелить его подобным образом, его же силой, но Крисании это удавалось, и боль стихала, становилась незаметной, почти неощутимой. «Не уходи, – из последних сил хотел попросить Рейстлин. – Останься со мной». Но не успел, провалившись в сон – темный и незапоминающийся. Крисания сдула упавшую на лицо прядь и швырнула на пол тряпку; тут же одумалась, подняла с пола и, прополоскав в тазу, повесила на спинку стула. За годы служения в храме она не привыкла делать обстоятельную уборку – для этого существовали мелкие служащие – и теперь необходимость заниматься ей самостоятельно физически утомляла и почти злила. С другой стороны, в доме она была единственной хозяйкой и не могла переложить обязанности на другого, а нанимать слугу было стыдно и, главное, дорого. «Смотри сама, – уклончиво ответил Рейстлин, когда она в первый день в новом городе решила узнать о том, где сможет взять денег – жрецов содержал храм, и необходимости в них не возникало. – Можешь найти занятие, которое тебе понравится. Я тебя не оставлю в любом случае». Его ответ Крисанию обрадовал и вогнал в краску еще больше; ей казалось, что с тех пор, как они покинули родную долину (мысль о существовании других населенных клочков земли почти улеглась в голове), Рейстлин стал мягче, не пытался отгородиться, наоборот – заботился о ней. Как-то по-своему, немного неловко, но ощутимо. Огорчало только одно: здесь, в доме, он появлялся до обидного редко, всего несколько раз, один из которых был полторы недели назад, когда ее посреди ночи разбудил шум у двери. Рейстлин выглядел едва живым, почти не стоял на ногах, и Крисания до потемнения в глазах перепугалась, когда он потерял сознание. Ей удалось взять себя в руки и хотя бы обработать исцарапанное лицо, но сердце все равно сжалось, а в душе что-то дрогнуло. Создатель, а затем и сам Рейстлин, всегда казались ей чем-то возвышенным, нематериальным, эфемерным. Переубедить не смогла даже возможность коснуться, ощутить тепло живого, настоящего тела. А здесь – ссадины и кровь, которая осталась на простынях и на стене, к которой он прислонялся. С ткани пятна сошли легко, но на стене они все еще мерещились: Крисании казалось даже, что кровь въелась в дерево, и отмыть ее теперь не удастся точно, если уж не удалось тогда. Она вздохнула. Пятен уже не было видно, но взгляд все равно притягивался к месту, где они были, и казалось, что они вновь проступят сквозь бревна. От этого, к сожалению, не помогала никакая вода. Крисания отставила в сторону таз. Если очистить стену до того состояния, которое ее бы устроило, уже невозможно, то стоит хотя бы прикрыть приметное место – на находящемся в нескольких кварталах от дома рынке она видела небольшие плетенные из веточек картины, которые помогли бы спрятать ненужное. – Крисания! Эй-эй, подожди! Она остановилась и обернулась на крик, прижимая к животу корзинку. Сквозь толпу пробиралась пухлая невысокая девушка, совсем юная – ей едва исполнилось шестнадцать, но уже к этим годам она наловчилась бойко помогать с таверной какому-то своему родственнику, который платил ей хоть и немного, но регулярно. Там они и познакомились: Крисания, устав от вечерней готовки, зашла поужинать, а Мийя, освободившись раньше времени и увидев незнакомое лицо, села поболтать; за две недели она успела превратиться не в подругу, но в хорошую приятельницу, с которой радостно было случайно встретиться на улице. – Ты не у лекаря? – бодро спросила Мийя, – Выходной, – улыбнулась Крисания: к лекарю она попала случайно, когда искала подходящее занятие – просить, а то и требовать чего-то у Рейстлина было стыдно. Работа у него в чем-то напоминала службу в храме: лечить она не умела, зато помогала успокаиваться посетителям, что ускоряло процесс исцеления. – Тогда пошли со мной! Пошли-пошли! – Куда? – удивленно спросила она, позволяя утянуть себя за свободную от корзины руку. – В таверну к дяде. Сегодня к нему обещал зайти Сказитель – помнишь, он был там на прошлой неделе? Он не выступать будет, у него какие-то дела к дяде, но потом можно будет попросить рассказать еще про что-нибудь. Здорово, правда? – Конечно, – рассеянно отозвалась Крисания, оглянувшись на улочку, ведущую к дому. В последние дни она боялась надолго уходить – произошедшее той ночью серьезно ее встревожило, поселив в душе противоестественный страх, что с Рейстлином может что-то случиться. Ей почти удалось свыкнуться с мыслью, что он не просто человек – нечто большее для мира, но небольшое пятно крови убедило в обратном. – Ты можешь отказаться, я же не настаиваю, – смутилась Мийя и тут же покраснела еще больше. – Я подумала, что тебе будет интересно, и… ну, понимаешь, я боюсь понапрасну тревожить такого человека. Да я даже сказать вряд ли что-то смогу! А с тобой мне будет не так страшно. – Что ты, – спохватилась Крисания, перехватывая поудобней корзину. – Я с радостью. По таверне Мийя продвигалась решительно, привычно проскальзывая мимо посетителей, и к тому моменту, как Крисания смогла ее догнать, девочка уже неловко переминалась с ноги на ногу у одного из столов. – Мы вас не отвлечем? – пристроив корзину у окна, с улыбкой спросила Крисания. Сказитель оторвался от задумчивого созерцания тарелки и дружелюбно кивнул им на свободные стулья. – Присаживайтесь, девушки. Вы не возражаете, если я сначала доем? – Что вы, – отчаянно краснея, сдавленно ответила Мийя, присела на край тяжелого стула и совсем замолчала. Крисания устроилась рядом, с интересом его разглядывая. В прошлый раз, когда он вечером выступал в таверне, в свечном свете Сказитель казался намного старше и более возвышено; сейчас же он выглядел всего лишь мужчиной средних лет с проседью в русых волосах и в просторной походной накидке, которого случайно повстречали за обедом. – Девушки, вы давно живете в городе? – первым не выдержал молчания Сказитель и, отставив тарелку, достал из сумки пергамент и небольшой тонкий уголек с заостренным кончиком. – Несколько недель, – ответила Крисания, пока спутница собиралась с мыслями. – А вы? Вы ведь племянница владельца этого гостеприимного заведения, верно? Он о вас очень тепло отзывается, – он перевел взгляд на Мийю. – Не сочтите мое любопытство назойливым, просто хотел узнать кое-что о городе от тех, кто в нем давно живет, а разговорить занятых или, гм, хорошо отдохнувших в таверне горожан бывает не всегда сподручно. – Я с радостью отвечу! – встрепенулась Мийя. – Я родилась здесь. – Значит, вы могли слышать эту историю, – кивнул сам себе Сказитель и улыбнулся. – Говорят, этот город отмечен особой милостью Создателя. Крисания удивленно посмотрела на него и хотела было переспросить – как может быть особо выделен только один город, если бог все время находится в разных местах? – но девочка заговорила первой. – Да, существует такая… не знаю, сказка, легенда, какая-то выдумка, – с неожиданной неохотой ответила она. – Говорят, что, создав мир, Создатель долгое время жил именно здесь, и здесь же жили первые люди. Он может откликнуться на просьбу любого, но в нашем городском храме… – ее голос совсем сорвался в шепот, а сама Мийа покраснела еще больше. – Говорят, его можно там встретить, а тот, кому это удастся, обретет свое счастье. Не общее, которое может быть для всех, а собственное, которое только ему предназначено, понимаете? – Кому-нибудь удавалось? – увлеченно сделав пометку на пергаменте, спросил Сказитель, когда над столом снова повисла тишина. – Не знаю, никто об этом не говорил, – буркнула она. – Мне вот не повезло, сколько я ни ждала. А потом меня нашли родители, и в храм я месяц ходила только с ними. – А вы? – Не пробовала, – через силу улыбнулась Крисания и поежилась, стараясь отогнать воспоминание полуторанедельной давности. За ним всплыло в памяти еще одно – старое, из горной капеллы, – и все то, что она узнала о прошлом мира и самого Рейстлина. Назвать счастьем обретенное знание и собственное бессилие в попытке помочь хоть чем-то не поворачивался язык – равно как и сожалеть об этом. – Я же не отсюда. У нас не было такой легенды. – А теперь не хотите испытать удачу? – Нет. – Не верите? – Верю, но… – ответила она, не уточняя, говорилось ли о вере в легенду или о вере в Создателя, и замялась, подбирая слова. – Это красивая сказка, и не стоит в ней разочаровываться – а это произойдет, если провести в храме день, неделю, месяц. Лучше оставить ее проверку до того дня, когда она останется действительно единственным выходом. Сказитель одобрительно хмыкнул и склонился над своими записями, что-то быстро чиркая углем. Крисания вздохнула, переводя дыхание, но расслабиться не дала Мийя. – Ты права, – очень тихо сказала она, отводя глаза. – Я очень расстроилась, когда ничего не получилось. И даже сейчас… нет, не подумай, я верю в Создателя! Просто… мне грустно. Может быть, что-то со мной не так? Может быть, я не достойна милости? – Конечно, достойна. Но, подумай, – нужна ли она тебе сейчас? Ты – счастливая девушка, которая живет в спокойном городе, разве тебе есть, о чем переживать? Ты ведь сама можешь многого достичь без вмешательства свыше. – Ты правда так думаешь? Мне стоит попробовать еще раз? – Только не ради забавы, – попыталась как можно строже сказать Крисания, со вздохом отгоняя образ дарующего милость Рейстлина. – Но, конечно, стоит. – Вы говорите иногда убедительнее иных жрецов, как будто действительно можете обратиться к самому Создателю. По-приятельски, за обедом, – дружелюбно заметил Сказитель, и, хотя говорил он явно без задней мысли, покраснела теперь она. – Не буду больше мучить расспросами, а то, кажется, только расстроил очаровательных собеседниц… может быть, теперь вы хотите что-то послушать? – Да! Ой, простите, – Мийя смущенно улыбнулась. – Я хотела попросить… В ваших историях есть магия, которая позволяет творить удивительные вещи. Скажите, а она существует? – Не знаю, к сожалению, – пожал плечами Сказитель. – Мне одаренные люди не встречались, но ведь я не всеведущ. Только сдается мне, что самому Создателю не с руки делиться своим могуществом с людьми, если он действительно заботится о них и о мире. – Почему? – тихо спросила Крисания. Он внимательно посмотрел на слушательниц и помедлил, барабаня пальцами по столу, прежде, чем спросить: – Уверены, что хотите услышать мои… мысли об этом? Я и так вас огорчил, а в них, поверьте, веселого будет немного. – Да, – твердо ответила Мийя. – Хотим. Это же интересно! Крисания согласно кивнула. – Ваш выбор, – Сказитель ненадолго прикрыл глаза, переводя дыхание, и совсем тихо, чтобы слышно было, только наклонившись над столом, сказал: – Это большой риск. Люди слабы и не всегда готовы устоять перед теми… возможностями, которые однажды перед ними откроются. Не готовы смириться с тем, что имеют, особенно если им даровано больше, чем другим. Даже крошечную частичку могущества они будут пытаться увеличить. – Но разве это плохо? – робко спросила Мийя. – До разумных пределов – нет. Определить их просто: как только что-то начнет угрожать миру, окружающим, тебе самому, значит, пора остановиться. Но это сложно. Тот, кто будет наделен этой силой, однажды дойдет до этих пределов, и ему станет тесно. Он поднимется на новую ступень, на еще одну, и еще – до тех пор, пока складывающаяся под ногами лестница не выведет к Создателю. Человек, который не видит собственных границ, не сможет справиться с миром и просто его погубит, увы, – Сказитель замолчал, вздохнул и, откинувшись на спинку стула, сказал уже нормально, в полный голос: – Поэтому, я думаю, сам Создатель этого не допустит. Не из-за нежелания делиться, но из-за боязни потерять то, что ему досталось непосильным трудом. Что с вами? Крисания зажмурилась и отвернулась, стараясь справиться с очередным потоком воспоминаний – о том, что видела в давних ночных кошмарах, о том, что показывал и говорил Рейстлин… Она не знала, было ли доподлинно известно что-то Сказителю, или так проявлялся его дар складывать слова, но от его рассказа становилось не по себе. – Крисания? – Мийя осторожно коснулась ее локтя. – Все хорошо? – Да, – она выдохнула и расправила плечи. – Жутковатое предположение, господин. – Я предупреждал, – развел руками Сказитель и задумчиво спросил: – У вас красивое имя… так нарекли родители? – Не совсем. Там, где я жила, было принято, чтобы имя ребенку давал служитель храма. Родители могут не согласиться и выбрать другое, но так никто не делает. – Крисания замялась, но решительно подняла корзину и встала. Разговор становился неуютным, и хотя она испытывала искреннюю симпатию к обоим собеседникам, сейчас больше хотелось побыть в одиночестве. – Простите, я вас оставлю. Стоило бы закончить домашние дела, раз выдался свободный день. Рада была познакомиться, господин. – Я тоже, – Сказитель прощально склонил голову. – Надеюсь, вы не будете возражать, если я попрошу в будущем уделить мне некоторое время? В вашем родном городе интересная традиция с именами. – Конечно, – вымученно улыбнулась она и поспешила к выходу. Сказитель проявил тактичность и, неделю спустя столкнувшись с Крисанией неподалеку от таверны, лишь пригласил послушать его выступление, не вспоминая больше о традициях других долин. Впрочем, совсем без вопросов не обошлось: все то недолгое время, что они шли до двери, он ненавязчиво интересовался ее мнением о мимоходом рассказанных байках. Столь пристальное внимание смущало и настораживало, но придраться в его словах было не к чему. В таверне обнаружилась и Мийя – судя по снятому и перекинутому через плечо пестрому переднику, она только что закончила с работой и собиралась остаться на выступление. – И ты здесь! – обрадовалась девочка, торопливо пристраивая передничек, и восхищенно посмотрела на Крисанию, потянувшись к висящему на ее шее сиреневому камешку в серебряной оплетке. – Как красиво! Подарок? – В некотором роде, – Крисания сама коснулась пальцами подвески. – Но да – назвать подарком правильнее всего, наверное. «В последнее время в городе появились опасные разбойники, от рук которых страдают горожане. Я полагал эту долину более безопасным местом и если бы знал о происходящем, ты бы осталась дома. Придержи волосы, – Рейстлин застегнул цепочку и отошел к стене. Это был его первый визит за две недели, и, хотя он заметил закрывающий стену коврик, о произошедшем упоминать не стал. – Этот амулет – не идеальная защита и во многом зависит от твоего же желания быть защищенной, но лучшего пока не могу предложить. Для твоей же безопасности оставайся дома, пока я с ними не разберусь. Не думай, что эти разбойники – простые люди, с которыми справится городская стража». Больше с Рейстлином она не встречалась, хотя дома после этого он бывал едва ли не каждый день: ночами сквозь сон пробивались чужие шаги, а утром наброшенное на кресло покрывало обнаруживалось смятым. – Эй, смотри, – осторожно тронула ее за рукав Мийя, испуганно прижимаясь к столу. – Это жрецы, да? Я думала, им не разрешается ходить по тавернам, особенно… в таком виде. Крисания обернулась. На пороге действительно появилась уже нетрезвая компания из трех человек, пусть и одетая не в привычные светло-серые балахоны, а в суконные куртки, но с вышитым на обеих сторонах ворота знаком Создателя – повернутыми к смотрящему раскрытыми ладонями. Такие же знаки украшали металлические бляшки, приколотые к груди. – Ты ошибаешься, – неуверенно возразила она. – Знак может отлить любой кузнец или ювелир, вряд ли здесь есть что-то сложное. И посмотри сама, служители храма так не одеваются даже в городе. – Это дорожная одежда, я однажды видела у паломников из другого города, – едва слышно прошептала девочка. – И кому может понадобиться изображать жрецов? Это же глупо. – Я не знаю, но и жрецами не становятся совсем обычные люди, а запрет на посещение таверн – не пустая выдумка настоятелей от желания насолить или как-то ограничить. – С чего ты это взяла? – Наслышана, – коротко ответила Крисания. В своих словах она была уверена: так обстояли дела в родной долине, так было и здесь – об этом ей рассказал Рейстлин еще тогда, когда отговаривал от затеи податься в храм. – Это не жрецы. – Эй, хозяин, – окликнул один из вошедших, – обслужишь? – Простите, господа, – твердо сказал владелец таверны, – но настоятель передал мне определенные рекомендации. Ссориться с храмом я не собираюсь. – Мы – слуги Создателя и его приближенные, чьим молитвам он внимает в первую очередь. Рискнешь рассориться с богом? Крисания коснулась пальцами подвески и, понадеявшись, что обещание защиты, данное лично Рейстлином, окажется весомее представления лжецов о Создателе, быстро сказала: – Создатель не выделяет жрецов среди прочих. Вы, к тому же, не имеете к ним отношения. Зал притих, наблюдая, как посетитель пробирается к их столу и склоняется над Крисанией. В их сторону дернулся было Сказитель, но не смог пробиться через окруживших его людей. – Это видела? – Жрец отцепил от куртки знак и зло ткнул им в лицо. – Подделка. – Господа, разойдемся миром, – настойчиво попытался вклиниться владелец, но самозванец отпихнул его и, схватив Крисанию за локоть, грубо вытащил ее из-за стола. – Хочешь проверить, на чей зов он откликнется скорее? – Давай, – она гордо вскинула голову – и тут же едва удержалась на ногах, получив резкую пощечину, от которой судорогой свело щеку. Жрец снова дернул ее за руку, не давая упасть, и притянул к себе. От его прикосновений обессиленно подкашивались ноги и кружилась голова, и эти ощущения болезненно напоминали о тех нескольких шагах по пустыне, которые она сделала когда-то вслед за Рейстлином. Боль в разодранной щеке, безволие и невозможность пошевелить хотя бы рукой… Она попыталась коснуться лица, чтобы убедиться, что пощечина не оставила следов, но не смогла. – Видишь, Создателю все равно, что происходит с обычным человеком, – с издевательским сочувствием сообщил самозванец и, неуловимым движением подхватив со стола нож, распорол платье, царапнув кончиком лезвия кожу. С интересом положил руку на оголившуюся грудь, болезненно сжал и доверительным шепотом сообщил обмякшей Крисании: – А меня, как видишь, не поразили громы и молнии. Так кто заслужил большее расположение? Крисания попыталась вырваться, но не удержалась на ногах, повиснув на подхватившем ее жреце. Единственное, на что хватило сил – прошептать полузабытую за прошедшие месяцы молитву, всплывшую в памяти только теперь. Глупо и бессмысленно – ведь нет никакой мифической невидимой сущности, вершащей судьбы людей. – Все еще настаиваешь? – Он развернул ее и крепче прижал к себе, и от ощущения чужих рук, бесцеремонно касающихся шеи, груди, живота, становилось мерзко. Есть только один человек. – Рейстлин, – прошептала Крисания одними губами, чувствуя, как на глазах выступают слезы. – Рейстлин, пожалуйста… Краем глаза она успела заметить, как напарник самозванца, поигрывая ножом, прижал к стене владельца таверны, не давая ему пробраться ближе, а третий поглядывал на Сказителя. Оставшиеся посетители, кажется, вовсе сдвинулись ближе к стенам, только побледневшая Мийя продолжала сидеть за столом, не рискуя пошевелиться. Ключицы обожгло – нагрелся висящий на шее кулон – и нападавшего откинуло на стойку, протащило, сбивая посуду, по поверхности, и приложило о стену. Возникший рядом с ним вихрь раскрутился, расширился, охватывая весь зал и вздымая волосы посетителей. Пострадали, впрочем, только оставшиеся «жрецы» – их повалило с ног и оттащило все к той же стене, уронив на напарника. Вырвавшись на свободу, Крисания тут же забилась в угол за столом, сжав в кулаке теплый, светящийся камешек. Бушевавший в комнате ураган утих, оставив незваных посетителей в беспамятстве лежать на полу, но она чувствовала: при надобности он возникнет вновь. По крайней мере, сейчас. – Крисания? Ты в порядке? Ох, прости, я не… тебе, наверное, надо что-нибудь накинуть? Подожди, я быстренько, – сдавленно пробормотала Мийя и, ободряюще коснувшись ее плеча, осторожно, вдоль стены пробралась мимо бесчувственных тел к двери в кладовку, в которой оставляли свои вещи работники. Вернулась она почти сразу, и на плечи легла легкая курточка. – Вот. – Спасибо. – Крисания с трудом заставила себя разжать пальцы, выпустить кулон, сунуть руки в рукава и запахнуть полы. – Слышишь, что на улице творится? – вздохнула девочка, переводя тему, и выглянула в окно. – Настоящий ураган. – В городе последнее время часто идут дожди. – Но не такие же! Посмотри, какой ветер… хоть бы окно не выбило. Крисания пожала плечами. До происходящего за окном ей не было никакого дела. Мийя оказалась права, и на улице разыгралась настоящая буря, утихшая лишь ближе к ночи. Впрочем, и это оказалось неплохо – застигнутые ливнем посреди площади стражники, возвращавшиеся с патруля, заглянули в таверну, чтобы обсохнуть. Отдыха они не нашли, зато получили порцию проблем в лице трех связанных людей в жреческой одежде и, хмурясь, потащили их к начальству, как только утих дождь. Крисания просидела в таверне почти до закрытия и домой собиралась нехотя – произошедшее днем выбило ее из колеи, короткий путь проходил через темные переулки, а вызвавшиеся проводить Мийя и Сказитель казались хлипкой защитой. Отпустившие было страхи – дорога прошла спокойно – вернулись, как только она толкнула приоткрытую дверь. Мийя предостерегающе потянула ее за руку, но Крисания только упрямо мотнула головой: в конце концов, здесь бывал и Рейстлин, и его бояться стоило меньше всего. – Все же на вашем месте я бы позвал городскую стражу, – деликатно кашлянув, упрекнул Сказитель и, оттеснив ее в сторону, вошел первым. – В городе последнее время неспокойно. – Не думаю, что мне грозит еще что-то, – вымученно улыбнулась она и, заглянув в спальню, невольно отшатнулась. – Что? – одними губами прошептала перепугавшаяся девочка, вжимаясь в стену. – Разбойники? – Подождите, пожалуйста, на кухне, – выдохнув, попросила Крисания. – Я… думаю, мне все-таки стоит переодеться. Я к вам сейчас приду. Захлопывать дверь перед гостями, искренне ей сочувствующими, было неправильно и грубо, зато отсекало ненужные вопросы и давало пару минут передышки. Она выдохнула, на несколько секунд уперлась ладонями в дверь, плотнее закрывая ее, и с содроганием обернулась. На полу посреди комнаты ничком лежал Рейстлин, находящийся, судя по отсутствию хоть какой-нибудь реакции на движение, в глубоком беспамятстве. Крисания села рядом с ним, осторожно коснулась плеча, попыталась перевернуть на спину, и он зашевелился, кое-как приподнялся на дрожащих руках, тяжело дыша. Распущенные растрепанные волосы покрывалом закрывали опущенное лицо. – Ты в порядке? – неловко спросила она. – Что случилось? Рейстлин обернулся на голос, глядя куда-то мимо – казалось, он не мог понять, где и рядом с кем находится, и беспомощность в его взгляде пугала. Крисания подвинулась ближе и ласково, как проснувшегося среди ночи от кошмара ребенка, погладила его по голове. Он опустился на колени и, помедлив, уткнулся лбом ей в живот, обнял обеими руками, словно ища опору и защиту. Крисании пришлось приложить усилия, чтобы в первый момент не отшатнуться – слишком яркими остались воспоминания о чужих прикосновениях в таверне – но оттолкнуть не решилась. – Ну что ты… – растерянно прошептала она, аккуратно перебирая пальцами его волосы. – Что случилось? Я за тебя боюсь. – Не надо, – помедлив, вяло ответил Рейстлин, разжал руки и отстранился. – За меня – не надо. На свой же вопрос можешь ответить сама: что случилось с тобой? – Ничего. Видишь, я в порядке. – Ничего? – Он с неожиданной резкостью бесцеремонно сдернул с нее распахнувшуюся курточку и провел ладонью над порванным платьем, над покрывшимся коркой порезом на груди. – В порядке? Крисания сжалась и попыталась отодвинуться, но уперлась спиной в кровать и едва не заскулила от тоски: она не боялась Рейстлина, но самым большим желанием сейчас было забиться в угол, в котором не будет людей. – Посмотри на меня. – Рейстлин нахмурился и мягко развернул ее к себе, заставив поднять взгляд. – Я знаю: что-то произошло. Амулет среагировал на твою… просьбу о защите. После того, как ты вышла в пустыню и не повернула тут же обратно, я не поверю, что ты будешь звать меня из-за ерунды. – Не буду. – Рассказывать? – Звать из-за ерунды, ты прав. Я сейчас расскажу… дай, пожалуйста, мне немного времени, – она шмыгнула носом и обхватила себя руками. Охвативший в таверне ступор к ночи отпустил, и сохранять хотя бы видимость спокойствия становилось все труднее. Рейстлин шумно вздохнул, накинул ей на плечи позаимствованное с кресла покрывало, пересел ближе и, приобняв, легко коснулся губами виска.