Коллапс

Борявый с рачением следит за поучающим кругом семьи, собравшимся за столом, украшенным аппетитными видами яств. Запах прожаренного мяса, свежеиспечённой корочки хлеба, копчённых колбасок, жаренного лука – ужин дерзил аппетитными ароматами. Расставленные на столе свечи танцевали свой мерный танец, убаюкивая возможные недовольства. Миниатюрный каменный голем, обычно обитающий в соломке, мерно тащил расписную ложку в сторону детского стульчика. Однако между реальностью и идиллией с красочной картинки существовали слишком весомые различия. И в настоящем не было место комфорту и плезира для каждого члена семьи – или, возможно, Рудольфус давно уже им не был? С кубком из обсидиана наполненным до краёв мужчина сверлил морозным взглядом свою жену, но каждый раз, когда она отвечала ему, оборачивалась, чтобы увидеть солидарность, оторвавшись от проламывающей стол еды или измазанных кремами лиц детей, он тут же отводил свой серый вектор внимания в сторону. Сосредотачивал всю обиду и злобу в другой точке. Он знал, что стоит ей заметить его чувства – как они станут для свитой из фитиля женщины той самой искрой. Но если он будет молчать, то что станет с ним самим? Почему эта фурия перестала внимать ему и его воле? Она всегда была непокорной и свободной, однако могла любить – любила его, не была слепа. Опомнись же, стерва. С каких пор они начали видеть мир по разному? Изначально, в момент особенной боли, их ощущения были абсолютно тождественны. И он проклинал весь мир, когда потерял детей; желал смерти каждому, кого видел; а во снах проникал в мир иной, что заставлял его кричать каждое утро, потому что был иллюзорен. Но он не сломался, не играет на орхестре адовый спектакль в собственном доме из найденных марионеток. Каждый смешок супруги, что подыгрывал забаве резвящегося на стуле Алиоту, каждый комплимент серьёзной Кассиопее хлестал Лестрейнджа, сдавливает грудь, что почти не остаётся воздуха. Пожиратель начинает дышать чаще, наливаясь ирритацией. Выстрел в голове был ожидаем. Опустив на стол так и не тронутый кубок, широкий в плечах мужчина встаёт, отталкиваясь от высокого резного стула – Бэлла не реагирует. Рудольфус сжимает опущенную руку в кулак, сводя всё напряжение в простое действие, изумрудные складки скатерти скрывают за собой его ярость. Бэлла не реагирует, смачивает салфетку в миске с водой, чтобы стереть грязь с носика сына. Не их сына. Колдун решительно направляется к жене, однако в последний момент сворачивает, вырывая со стула Кассиопею. Вот теперь Бэлла заметила. Пора положить этому театру конец. - Что ты делаешь? - Её голос перенял высокие, колеблющиеся ноты, чёрными глазами она пугливо провожает его непонятный жест, но волнение в ту же минуту оборачивается агрессией, начинает душить. – Ты не отнимешь их у меня снова! – Восклицает женщина и её тёмные кудри поднимают свои змеиные головы. Кассиопея чувствует напряжение, чужая рука грубо придерживает её, девочка беспокойно начинает дёргаться своими маленькими ручками и ножками; чувствует изменения и Алиот – тут же заливается слезами, перестав смеяться над тем, как смешно кидаться кашей в домовика; на какое-то время малыш вообще забыл про ушастика. - Так вот, в чём дело!? – Обиженно бросает Пожиратель. – Ты винишь меня в их смерти? Считаешь повинным в том, что я не успел? – Он и сам винит себя в этом, возненавидел зеркало и те бледные глаза, которые смотрят на него оттуда. - Не успел что – спрятать их от меня получше? – Странное ощущение скомкало все её внутренности живота в одну точку так, что становится дурно. Рудольфус говорит то, о чём нельзя говорить, о чём нельзя даже думать. Дрянной идиот. Он стучит в защиту женщины, вызволяя её обратно, прочь из тех фантазий, которые она сочла реальными. Но думы воображения столь сладки, потакают её желаниям, усыпляют томную муку. Вот они два мира и Блэк – никаких мадам Лестрейндж, знает, какой выбор сделать. Она поднимает волшебную палочку, скривив губы. Алиот инстинктивно пугается такой матери рядом, эту ипостась женщины мальчик ещё не видел, а потому предусмотрительно умолк, успокоил плач, игнорируя даже липкие от пюре пальцы и мокрые после скандала пелёнки. Он испытывает страх перед гневливой стихией так близко, знает наверняка, что её нужно бояться. Рудольфус видит, как дрожит кончик палочки, указывает прямо в его сторону. Дементор подери, она совсем выжила из ума. Она – его Бэллатрикс. Та страстная девушка, что звонко хохоча задевала его язвой, провоцируя погоню, а когда он настигал её – целовала с игривым укусом. Та валькирия, которую было не остановить на ратном поле, которая вместе с ним сжимала в руках чужие судьбы, напару была палачом. Которая была олицетворением свободы – того, что он всегда желал, возводил в идеалистические сравнения. Вереница общих воспоминаний, сказанных когда-то весомых слов друг другу проносилась в голове Лестрейнджа. Он мог бы простить её непокорству что угодно, но не это. Кажется, что высокий и широкий мужчина стал значительно меньше под весом её угрозы. - Ты и вправду сделаешь это? – Вопрошает он через силу, мешает ком в горле. Соберись, ублюдок. Покачиваясь, Бэлла встаёт из-за стола, приближается. Палочка по прежнему смотрит на того, кто собрался вредить. - Я знаю, зачем ты это сделал. – Начинает она пропитанным контрастами голосом. – Зачем соврал мне. Ты боялся, что я отдалюсь от Тома. – И Рудольфус хмурит брови, когда слышит столь редкое имя Тёмного Лорда. – Как будто бы я смогла бы забыть про него, такого потерянного, когда ему нужна моя поддержка! – Сильная воля смешалась с инстинктами и желаниями матери. – Поэтому подстроил их смерть, отобрал наших детей… - Кажется, что она хочет продолжить, но женщина словно оцепенела на какой-то миг. Рудольфус сдаётся, опускает малышку обратно. Кассиопея скукоживается, собирается в комочек, её знобят переживания взрослых людей, выводят из состояния невинной детской беззаботности. Мужчина оборачивается, но не торопится делать последующие шаги прочь. Его широкая рука, как якорь – ложится на спинку высокого стула, задерживает не уходить. Но если он повернётся обратно, снова увидит ту женщину – одержимую сумасшедшую? Решено. Лестрейндж жмурит глаза: - Я позабочусь о том, чтобы тебя перевели на удобную должность в Министерстве. – С частыми лакунами произносит колдун. Там она будет вдали от его поля деятельности, там они не будут встречаться так часто. – И я не хочу, чтобы эти дети носили мою фамилию. – Переехать к брату, стараться не видеть её и этих отпрысков. Он не сможет никогда их принять, как и не сможет никогда навредить её иллюзиям. – Прощай Бэлла. – В отличие от прошлых слов эти он не роняет, аккуратно кладёт перед собеседницей. Не хочет отпускать. Каблуки мужской обуви, столь типичной для аристократии, звонко акцентировали каждый шаг, но разбавляет их смех: она смеётся довольная, жадный её гогот удушает. Никакой более мужчина не посмеет встать между матерью и её детьми. Если она и чувствует сожаление, то чувство это немо, настолько в тени, что его не видно. Там же, где кладовая памяти скрывает лучшие сокровища их совместной жизни, там же, где лежат чистые голубые озёра, совсем не похожие на жаркие вулканы Кассиопеи или изумруды Алиота.