The Ghosts of the Future Past

— Что-то господина Ривареса нынче совсем не слышно! — вдруг воскликнул Лортиг, оборачиваясь к ним. У Рене перехватило дыхание, и он весь вытянулся, как струна в седле, сильно сокращая дистанцию. Однако переводчик даже не шевельнулся, продолжая медленно ехать, опустив голову в широкополой шляпе. — Полноте, мы все устали! Взбодрите нас одним из ваших забавных рассказов, — не унимался Лортиг, заметно посвежевший с привала и очевидно заскучавший. — Господин Риварес! Рене уже было открыл рот, чтобы что-нибудь возразить, как услышал глухое хриплое: — Salgo… Шляпа покачнулась, и Риварес поднял бледное страшное лицо с невидящим взглядом. — Риварес… — едва слышно пролепетал Рене в ужасе. Но этого оказалось достаточно, через секунду бесстрастная маска обратилась к Лортигу, который с таким энтузиазмом оглядывался по сторонам, что даже не заметил эту молниеносную сцену. — П-почему бы и н-нет, если остальные не против. Порядком одуревшие от скучной дороги Бертильон с Гийоме радостно поддержали идею. — Извольте. В одном государстве некогда жил известный богатый шах… — распевно начал Риварес довольно слабым голосом, но вдруг перестав заикаться. Рене удивленно вскинулся на переводчика. С каких это пор Риварес обратился Шехерезадой? Однако восточная патока повествования постепенно стала пропитываться ядовитыми нотками Еврипида, пока вовсе не лязгнула железом древнегерманского эпоса. Рене вздрогнул и прикусил губу. Как другие ничего не замечают? Разве они не слышат? Плавная, медленная, не запинающаяся речь стала пыткой: длинные паузы, старательно маскируемые под сюжетные ходы, тихий голос с едва слышным придыханием, нервное клокотание в горле, будто сдерживающее гомерический смех… закутывающий своего обладателя в непроницаемый саван. Он обволакивал своим рассказом. У Рене начала кружиться голова, голоса доносились, как сквозь сон, в глазах плясали мушки на фоне удушающе-бордовых кругов. Он пошатнулся в седле, поддавшись накатывающей дурноте, а переводчик мягко и беззвучно соскользнул на землю. Рене не помнил, как они добрались до места, как разбили лагерь, установили палатки, все, на чем сосредоточился его мир в тот момент, была невыносимо горячая голова Ривареса, бессознательно откинутая на грудь Рене. Даже теперь, когда переводчика сняли с лошади, и Мартелю пришлось разжать судорожную хватку на его запястьях, он все ещё ощущал слишком хрупкое тело в своих руках, а грудь невыносимо жгло. Маршан быстро и деловито отвадил особо любопытных членов экспедиции, заявив, что лихорадка господина Ривареса, хоть и несерьёзна, но определенно заразна, поэтому если в планы молодых людей не входило лежать в палатке, мучаясь от жара, то им рекомендовалось заняться чем-то более увлекательным и как можно дальше от больного. Следуя тем же указаниям Маршана, для Ривареса разбили небольшой тент в отдалении. Рене безучастно наблюдал за происходящим, впав в несвойственное для себя оцепенение. Такого с ним никогда не случалось ранее. Болезнь Маргариты приучила его действовать чётко и слаженно в любых ситуациях, однако сейчас он не находил в себе сил заняться хоть чем-нибудь полезным, пока Маршан рылся в своём саквояже в поисках необходимых инструментов. Поверхностный осмотр не принёс никаких видимых результатов, лишь укрепив опасения доктора. — Мартель, подайте флакон с солью. Риварес был в таком глубоком обмороке, что потребовалось довольно длительное время, чтобы привести его в чувство. Переводчик выглядел ужасающе. Белое лицо с красными пылающими пятнами на щеках, искусанные в кровь губы, постепенно приобретающие синий оттенок, глубоко запавшие глаза. — Риварес, скажите, такое случалось ранее, и как часто? Я вижу, что воспаление запущенное, не тратьте силы на спор, — Маршан сделал предупреждающий жест. Однако доктор ошибся. Риварес был не в состоянии, не то что возразить, но и произнести хоть слово. Тяжелый хриплый вздох оборвал попытку пересилить себя, ресницы утвердительно опустились, а Рене увидел, как трясущиеся побелевшие пальцы комкают простыню. Маршан резко изменился в лице и зазвенел склянками. В воздухе разлился отчетливый запах лекарственных настоек, заставивший Рене сглотнуть дурноту, подступающую воспоминаниями. — Мартель, помогите мне… Рене призвал все своё самообладание, дабы успокоить дрожь в руках, пока он держал голову Ривареса, а Маршал мучительно медленно вливал больному в рот лекарство. Когда процедура закончилась, Риварес был близок к обмороку. Рене бережно опустил его обратно на подушку. Какое-то время переводчик лежал неподвижно, закрыв глаза, можно было подумать, что он уснул, однако лицо с каждым мгновением приобретало все более землистый оттенок, а дыхание стало настолько поверхностным, что у Мартеля, с замиранием ловившего любые изменения, закружилась голова. Так продолжалось несколько вязких минут, пока Маршан наконец склонился ниже и очень тихо произнёс: — Я дам вам опиум, если вы больше не можете терпеть… Но я бы предпочёл не прибегать к этому. Чёрные глаза резко распахнулись. Из них отчетливо смотрели страх и паника. — Н-н… н-н…ет…- едва слышно выдавил Риварес и резко оборвал себя, как будто душа рвущийся наружу звук. — Но вам же… — Довольно, — Маршан бесцеремонно перебил Рене. — Пойдёмте, господину Риваресу нужен отдых. Ошеломлённый Мартель дал вывести себя из палатки под локоть и какое-то время молча стоял, вдыхая свежий вечерний воздух полной грудью. Мысли путались в голове, ненужные воспоминания терзали и без того напряженные нервы, все вокруг казалось какой-то бездарной картонной декорацией. — Мартель, идите к себе. — Нет, я должен остаться, — вяло возразил Рене. — Идите, идите, вам нужно отдохнуть, - Маршан положил тяжелую руку на плечо Рене, и тот почувствовал, как ноги стали окончательно ватными, а земля пошатнулась. — Что с ним? Ему нужна помощь. Его нельзя оставлять одного, - слова чужеродно срывались с языка, будто помимо воли. — Вы же не думаете, что я пойду веселиться к этим юнцам? — едко поинтересовался Маршан, кивая в сторону костра. Рене вспыхнул на мгновение и смешался. — Да, простите… вы правы, я пойду… Не в силах справиться с собой, он отвернулся и резко зашагал в сторону своей палатки. Должно быть он окончательно сошёл с ума, если решил, что единственный, кто может помочь Риваресу. Можно подумать, от него было много толку, он даже не знал, что делать. Вообразить себе, что он нужен больному сейчас больше, чем опытный врач! И чем он собрался его спасать? Наложением рук, душеспасительными разговорами, дурацкими пустяками вроде тех, что были всегда припасены для его Ромашки? Будто они когда-то помогали. Маргарита всегда улыбалась и благодарила Рене, уверяя, что если бы не его сюрпризы, дни были бы невыносимо скучны и обыденны. Но почему он позволял так обманывать себя? Ей наверняка не становилось ни на секунду легче. Какой же болван! Как можно быть таким легковерным. Ведь все это делалось лишь для того, чтобы он, Рене, не так мучился от своей беспомощности. Боже, как же это все жалко! Невыносимо беспомощно, бесполезно и жалко! Рене забился в угол палатки и обхватил голову руками, пытаясь защититься от огромного нахлынувшего чувства ненависти к себе, к жизни, к Маргарите, к чёртову Риваресу, который подобно Вергилию, взял его за руку и ввел в самый центр седьмого круга ада.