«Ведь завтра перевернет все, Завтра пара человек не вернется домой…» Oxxxymiron «Накануне»
Мирон за последнюю неделю наконец-то нашёл время просто сесть и залипнуть в телефон. Город в конце августа душила аномальная жара. Петербуржцы пили много воды, почти не выходили из квартир и ненавидели погоду за то, что жара пришла так поздно — в самом конце лета не все могут позволить себе сбежать из города куда-нибудь к морю. Фёдоров тоже ненавидел такую погоду, ведь именно сейчас ему нужно было много работать, а из-за такого пекла мозг плавился. Мысли всё чаще метались в сторону того факта, что Мирон без особых усилий мог сию же секунду свалить туда, где есть море, или туда, где было хоть чуток прохладней. Но рэпер и так был в сладостном небытие большую часть лета. Петербуржец до того наотдыхался, что по возвращению в родной город, которое состоялось не так давно, ему пришлось моментально начинать подготовку к концерту в «Авроре». Как сказала Женя: «Народ должен знать, что ты жив. Иди и тявкни чего-нибудь существенного на сцене, чтобы они успокоились, а мы начали работать!» Сегодня (как, впрочем, и предыдущие три дня) Оксимирон не собирался покидать стены своей любимой квартиры на Площади Восстания. Здесь у него всегда хорошо писалось: Фёдоров мог подолгу залипать на людей, суетившихся под окнами его дома. Жители Вечного Города ежедневно спешили зайти в небольшую каменную конструкцию, или же покинуть станцию метро. Жители Санкт-Петербурга являлись для рэпера отдельным источником вдохновения. Сегодня Янович и в гости никого не собирался звать, ведь дела как-то резко навалились, а друзья, пускай даже те, которые делали с ним одно дело, зачастую очень сильно отвлекали. Но Женю и Ваню никто не предупредил, что они тоже могут отвлекать Мирона от суетных дел, поэтому эта парочка с раннего утра предупредила рэпера, что они соберутся, и подъедут ближе к обеду, чтобы покормить Фёдорова и разрядить обстановку в его квартире. Янович лежал на диване, еле сдерживал стоны от почти непереносимой жары, и залипал в телефон, постоянно улыбаясь. Женя бурным потоком отправляла своему работодателю упоротые фотки Евстигнеева. Муродшоевой в общем-то было все равно, ее редко узнавали на улице, а вот Ванька впервые за два года спустился в метро и был очень удручён тем, что его редко узнавали. В метро связь была плохая, поэтому сообщения шли с большой задержкой, но когда приходили, Фёдоров не мог сдержать улыбки. Мимика ОХР’ы заслуживала места в истории. «Ваня негодует, потому что девушки вокруг не обращают на него внимания» и фото Евстигнеева, который обхватил обеими руками поручень и надул губы. «Шла десятая минута пути, а ничего не менялось. Его всё ещё никто не узнаёт» и фото Вани, который изображает плач. Переигрывает мальчик. «Он выпилится сейчас. Ну или разревётся. Больше не поеду с ним в метро» и ОХРА, который сидит углу, под ногами Жени, около двери в соседний вагон, поджав ноги к груди, обхватив колени руками и переигрывая, негодует. Окси всё больше и больше понимал, что обожает своих друзей. Мужчина отложил телефон, понимая, что задержка сообщений из-за плохой сети растянулась на множество минут. Рэпер взял с подоконника некогда прохладную бутылку «Bon Aqua», открыл её и начал жадно глотать воду, глядя в окно, щурясь от яркого солнца и пытаясь уловить плавящиеся силуэты людей. Фёдоров отвернулся лишь на какую-то жалкую секунду, и городскую рутину в клочья разорвал громкий взрыв. Жуткая вибрация прошла по стенам вечных домов вечного города. Окси выпустил бутылку из рук, упал на колени и схватился за батарею, пребывая в шоке от произошедшего. Дыхание сбилось. Мужчина минуту сидел с закрытыми глазами, а затем быстро замотал головой, пытаясь что-то увидеть в своей всё ещё безлюдной комнатке. С комода упала коробка с проводами, теперь все зарядки, аккумуляторы и наушники были разбросаны по паркету. В шкафу воцарил хаос: рамки с фотографиями плашмя лежали на полках. Казалось, весь Санкт-Петербург содрогнулся в этот момент. «Что за чёрт? Землетрясение?» Да, самая разумная мысль за день. Просто самое худшее в такие моменты не всегда приходит в голову. Мирон перевёл дыхание и поднялся на ноги. За окном он уловил визг сирен: у подножия его дома уже скопилась целая армия машин скорой помощи, пожарных и полиции. В ушах у рэпера звенело. Но спустя мгновения звон начал затихать. Вместе с его пропажей пришло осознание произошедшего. В этот день городское метро поперхнулось дымом и гарью. Из дверей станции «Площадь Восстания» повалил народ. Напуганные, потрёпанные петербуржцы спешили спасти свои жалкие шкуры, выбираясь из-под земли по головам друг друга. «Там мои друзья!» Главная мысль пришла с большим опозданием. Фёдоров готов был сейчас бежать туда, не через парадную, а прямо через окно, с пятого этажа. Потому что там они. Они всё ещё там. А вдруг это не тот поезд? Вдруг они вышли не здесь? Вдруг они ещё на «Площади Ленина»? Фёдоров, забыв про ключи, про телефон, про дверь, побежал на улицу. Там его могли заметить, узнать, но ему было плевать. Там были его друзья, сейчас больше ничего не имело значения. Мирон бежал, спотыкаясь, казалось, перепрыгивая целые лестничные пролёты. А на улице было жарко и душно. Самая настоящая топка. Безветренно. Рэпер учуял запах гари, длинные татуированные пальцы затряслись. Янович покинул двор и выбежал на улицу. Солнце слепило, заставляя щуриться, почти закрывая глаза, асфальт плавился под ярким светилом. От такой жары хотелось сдохнуть на месте. Рэпер, оказавшись на тротуаре, стал мотать головой и смотреть по сторонам, его дыхание сбилось, а тело изрядно бросало в дрожь. Вокруг бегали люди, ревели сирены, кто-то рыдал, кто-то звал на помощь. Творился полный хаос. Окси нырнул в толпу беснующихся петербуржцев, тоже начиная кричать. Он звал своих друзей по именам, и ему было плевать, что в Питере проживали тысячи Вань и Жень. Мирон шёл против течения, расталкивая напуганных людей, прорываясь ближе и ближе к зданию станции. Пахло человеческой кровью и гарью даже тут, на поверхности. Волна сходящих с ума от страха людей старалась задавить Фёдорова, сбить с ног, но он шёл дальше, питая надежды, что его друзей здесь не будет. И вот Мирон увидел Её. Женя не бежала, как другие, не кричала. Толпа давила её, пыталась затоптать, а девушка медленно шла по течению, неуверенно смотря в пустоту. Её коротко стриженные волосы были взлохмачены, лицо усыпано пятнами грязи, крови и ссадинами. Рукав когда-то белоснежной, а теперь серой и грязной футболки разорван. Муродшоева вся была в грязи и, что наводило ужас, чьей-то крови. Она была одна. — Женя! — Фёдоров нашёл в себе силы приподняться над толпой и закричать ласкающее слух имя, что есть мочи. Полные страха женские глаза забегали из стороны в сторону, пока не остановились на знакомом силуэте. Рэпер начал яростнее и сильнее прорываться сквозь неконтролируемую напуганную толпу, протягивая руки в сторону своего менеджера. Она подалась вперёд и вцепилась мёртвой хваткой сначала в запястья Фёдорова, а затем в его предплечья, вкладывая в этот жест как можно больше эмоций. «Живая…» — Мир… — Муродшоева не была уверена, что человека напротив неё зовут именно так. Она уже ни в чём не была уверена. — Мирон… Он. Он там. Мёртвый. Фёдоров распахнул глаза, смотря на своего менеджера. Женщина напротив была до смерти напугана, почти убита. Мирон не желал верить её словам. Впервые в жизни. Мужчина прижал Женю к себе, позволяя измазанному в пыли носику уткнуться в его широкое плечо, позволяя маленьким ноготкам до крови впиться в бледную кожу, украшенную татуировками. Она не плакала, не могла, Муродшоева дрожала. А толпа вокруг стала обходить их по кругу, словно эти двое были накрыты невидимым куполом. Рэпер судорожно водил ладонью по взъерошенным волосам, от которых пахло гарью и машинным маслом. Оксимирон на время потерялся в своей голове, прижимая к себе своего менеджера. Женя, не закрывая глаз, как можно сильнее вжалась в Мирона. Лишь она здесь знала, что Евстигнеев больше не выйдет на сцену под маской ОХР’ы, что он больше не возьмёт свой «Canon» в руки, и что ни одна татуировка больше не украсит его тело. Он остался где-то там, в искореженном взрывом вагоне, откуда целую и невредимую, но очень напуганную Муродшоеву вытаскивали крепкие парни-пожарные. У Женьки парализовало всё тело, и звенело в ушах, когда молодые пожарные скинули с неё окровавленное, бездыханное тело Рудбоя и повели её на поверхность. «Ваня! Ваня! Я тебя не оставлю! Дыши! Пожалуйста, дыши!» Менеджер, не обращая внимания на хаос вокруг, всё сильнее и сильнее прижималась к Фёдорову, а тот в ответ крепче обнимал её. Женя от страха до кровавых отметин впилась в мужские предплечья. Постоянная дрожь в её теле волнами проходила сквозь Оксимирона, приводя мужчину в чувства. Полиция пыталась успокоить толпу, в то время как санитары уже выносили раненных и погибших на поверхность. Мирон сам потерял осознание происходящего, видя, как на носилках, накрытый уже пропитавшимся свежей сочащейся кровью полотном, выносят труп. С обгоревшего запястья, на котором ещё видны знакомые рэперу татуировки, свисающего с носилок из-под покрывала, стекали капли крови. Монстра, которого создал Мирон, больше нет. ОХРА, Johnny Rudeboy и Ванька, Иван Евстигнеев, все пропали со страниц жизни Окситабора и самого Оксимирона.***
Телефон, соскользнувший после взрыва с дивана на пол, вновь завибрировал. «Подожди ещё. Стоим на „Чернышевского“, следующая — „Площадь Восстания“» Дурацкая задержка.***
Она помнила всё до малейших подробностей: как весь вагон слышит навязчивое пиканье, которое стремительно ускоряется, как Евстигнеев замечает провода, торчащие из-под ветровки мужчины напротив (ветровка в такой жаркий день, странно, не правда ли?), как голос из динамиков объявляет прибытие на станцию «Площадь Восстания», как незнакомец что-то кричит, а Ваня прижимает Муродшоеву к себе и падает на пол, заслоняя собой девушку, как её оглушает взрыв и тело парализует невыносимая боль и жуткий страх, как по животу, по лицу течёт вязкая кровь. Точно не её. «Женька, прости…»