Часть 5
13 мая 2017 г. в 23:11
Туман, заполнявший абсолютно всё свободное в голове пространство и откровенно пользуясь вынужденным гостеприимством, наконец-то потихоньку выветривался. Тоненькой струйкой покидал тело и астральное, и бренное, растворяется в воздухе, погибая под струями воды, и, видимо, уходил в водосток, не обещая вернуться. И Лиза, как в балладе Высоцкого, из тумана холодного прошлого окунается в горящий туман. Но уже не причиняющий дискомфорта, не разрывающий от болезненных воспоминаний, не лишающий чувств, вырывая из реальности.
Горячие капли ударяются о её всё ещё холодное от ветра тело, разлетаются, как стекло, на сотню осколков и, будто забрав в себя оплетающий ужас и страх, соскальзывают под ноги, стекаются в одну большую лужицу, полагая, что совместно смогут вернуться. Но уже в следующую секунду соскальзывает ещё ниже и пропадают из вида, не помахав даже ручкой на прощание.
Лиза поворачивает кран в другую сторону, и холодная струя, одним движением смахнув все остатки тепла, даже самые крохотные горячие капельки, обжигает кожу холодом. Лиза подставляет лицо под сильные брызги и, едва различимо двигая губами, просит невидимого, чтобы он забрал вместе с этими каплями все её терзающие душу воспоминания, чтобы заморозил все страхи и, вырвав их с корнем, выбросил куда подальше, чтобы она не смогла встретить их даже случайно.
Она вновь возвращает тёплую воду и просто закрывает глаза, неподвижно замерев под душем. Спокойно дышит, впервые сумев так быстро успокоиться после воспоминаний того дня из прошлого, и, кажется, больше не боится. Не боится, что все мужчины такие же, как и те. Не боится, что вся не хорошая история может повториться снова. Не боится… Или пока просто не боится думать, что всё действительно не так плохо и страшно, как она привыкла думать? Лиза не знает точного ответа, но верит, что всё изменится в её жизни, что она сумеет пересмотреть своё отношение ко всему происходящему вокруг. Она верит — и это главное. Она сделает всё, что только будет в её силах и даже больше — и этого достаточно, чтобы начать дышать по-новому, как не дышалось уже несколько лет. Или и вовсе никогда в жизни.
Тёплые потоки воды плавно стекают по её волосам, опускаются на плечи и, разделяясь на такие разные, но такие похожие струйки, оплетают её тело, словно укутывают в тёплый плед, дарят уют и спокойствие. Гордеева вслушивается в тихое журчание воды, не такое могущественное, как, скажем, у водопада, но при этом всё равно уверенное, дарящее неизвестно откуда взявшуюся гармонию. Она улыбается, вспоминая, как Цыпа, этот простой дворовый парень, которого больше воспитала улица, нежели родители, о котором ходит недобрая репутация по всему району уж точно, которого Тим всегда говорил опасаться и по возможности обходить стороной, нежно обнимал её за плечи, шептал, что всё обязательно будет в жизни хорошо, не на шаг не переступал границу дозволенного и просто гладил по голове, успокаивая её, бьющуюся в истерике, вытирал слёзы и обещал, что никому и никогда не позволит причинить ей вред.
Она, осторожно ступая по полу, словно боясь кого-то напугать или разбудить, проходит по коридору, не найдя друга в своей комнате. В какой-то даже момент начинает думать, что ему надоело это всё, и он просто ушёл, захлопнув за собой дверь. Но какое-то слабое чувство, отбивающее дробь в груди, всё же не позволяет так просто поверить в эту версию, а уж принять за настоящую и вовсе не позволяет. На кухне едва слышно шумит вода в чайнике, и Лиза уверенно переступает порог, надеясь, что тут-то она уже точно найдёт Цыплакова — других мест в квартире к тому же уже и не осталось.
— Костя, — зовёт девушка и, не получив ответа — стекло балкона не позволяет парню расслышать хозяйку квартиры — делает несколько шагов вперёд. Она переступает порожек балкона и замирает, кутаясь в совсем не греющую кофточку и ловя лёгкие дуновения прохладного вечернего ветра. Улыбается едва заметно, всё ещё не веря, что решилась посвятить его в свою страшную тайну, и что он не ушёл, остался с ней, помог выбраться из клетки истерики. — Прости меня.
— За что? — спрашивает Цыпа, выпуская изо рта тонкую полоску серо-белого дыма. Он поворачивается к девушке лицом и просто ждёт ответа.
— За то, что сразу не призналась, — она смотрит на него грустными зелёными глазами, кажется, вот-вот расплачется, но слёз уже даже не хватает. Чувствует себя виноватой, что столько времени обманывала его, дарила надежду в успех и даже не пыталась сказать, что ничего не получится. — Ты ведь думал, я просто играю, раззадорить хочу.
— Давай не будем сейчас об этом? — не то предлагает, не то просто ставит девушку перед фактом Цыпа. Делает последнюю затяжку, докуривая сигарету до фильтра, и отщёлкивает её пальцем, отправляя вниз, прямо на асфальт под домом. — Пошли, а то продует, — Костя поворачивает ручку на оконной створке и буквально вталкивает Лизу на кухню.
Ему никогда и в голову не приходило, что о девушках нужно просто заботиться, укрывать своими невидимыми крыльями, прятать за своей пусть и неё очень широкой, но надёжной спиной. Просто быть рядом, когда это так нужно, буквально жизненно необходимо. Просто выслушать, не перебивая и не вставляя глупых слов «понятно, давай дальше». Просто гладить по голове, и по спине скользить мягко ладошкой. Он думал раньше, что нужно просто признаться в чувствах, раскрыть все карты, выучить красивые слова, которые складываются в одну лишь фразу, а поотдельности даже и перевестись в голове не могут. Он считал, что другого и не нужно — только ухаживания и точные следования советам других. Цыпа только сейчас понял, что нужно добиться уважения девушки, доказать, что не балабол с улицы, а потом уже только делать следующий шаг.
— Ты как? — спрашивает Цыпа, протягивая подруге чашку ароматного чая.
— Словно наизнанку вывернули. Прополоскали в какой-то непонятной жидкости. И вернули в прежний вид, — говорит она, оплетая пальцами любимую чашку. Тепло приятно пробегает от кончиков пальцев и по прямиком по всему телу. Лиза делает глоток и улыбается, чувствуя нотки растворившегося малинового варенья, а она уже и забыла, как приятен вкус таких мелочей. — Спасибо тебе.
— Прости меня, — вдруг произносит Костя и, поймав на себе удивлённый взгляд девушки, продолжает: — за то что, что был таким настырным. Глупо как-то получилось.
Они не сводят друг с друга взгляд, смотрят, будто-то не виделись раньше ни разу, словно не знакомы и просто, как это обычно и бывает, боятся заговорить, произнести хотя бы одно единственное слово. Обоим хочется сказать друг другу многое, наверное, больше, чем говорили всем вместе взятым за свои практически равные прожитые годы. Хочется обсудить абсолютно всё, что только есть на этом свете, не зависимо от темы и степени осведомлённости, не обращая внимания на все минуты, так незаметно складывающиеся в часы. Просто поговорить как можно больше, провести друг с другом всю ночь, не беспокоясь, что на утром будет болеть горло от неумолкающих разговоров и глаза раскраснеются похлеще солнца на рассвете. В этот самый день они словно протянули ниточки от сердца к сердцу, от тела к телу, дали душам будто взяться за руки, почувствовать единение и дополнение друг к другу.
— У Лены родители уехали, — казалось бы не к городу, не к селу вдруг сообщает Лиза, когда чай выпит уже по второй чашке, и малина с мятой, кажется, заполнили своим ароматом каждый уголок. — Тим там останется.
Цыпа смотрит на подругу неясным взглядом, пытается собрать кусочки пазла в единую картину и просто не понимает, какой вопрос ему следует задать для уточнения.
— Мне постоянно снятся кошмары, — продолжает она. — Когда я вспоминаю случившееся.
Гордеева смотрит на Цыпу молящими глазами. Но попросить напрямую не решается. В голове её продолжает крутиться всего лишь один вопрос: «Зачем ему мои проблемы?».
— А твои родители не будут против гостей? — спрашивает Костя, уже согласившись, пусть и не сказав в слух это короткое «да».
— Они на юга улетели, — пожимает плечами Лиза, поднимаясь с места. О дно раковины начинает биться сильная струя воды, и чашки буквально со скоростью света перемещаются туда же. — Отцу вообще наплевать. По его логике я во всём виновата.
— А мама? — спрашивает Костя — в его собственной жизни мама практически всегда встаёт на его сторону, в детстве и вовсе была целиком и полностью за сына, чтобы он не натворил, как бы оправдана и верна не была гневная тирада отца. Даже проводя достаточное время с верной подругой — водкой, папа сумел научить сына правильным вещам, буквально привил с младенчества одну простую мысль: мама — это святое, мама — это защитник, тоже нуждающийся в оберегании.
— Она с ним спорить не станет, — с горестью в голосе сообщает Лиза.
В памяти её, будто это было буквально вчера, вспоминается тот самый день, когда случилось то, что ей так хочется забыть и никогда больше не вспоминать, вспоминается, как орал отец, твёрдя, что незачем жаловаться и лить слёзы, если сначала начала общаться с такими людьми, не нужно просить пожалеть, если сначала «выряжаешься в короткие юбки и майки, которые и майками назвать невозможно». Вспоминается мама, которая просто стояла в стороне, не соглашаясь с мужем, но и не заступаясь за дочь, которая даже не посчитала нужным вставить поправку, что была Гордеева-младшая в тот день в джинсах и кофте, закрывающей всё, что только можно. Вспоминается, что один только Тим, младший братишка, с которым до того дня они лишь ссорились и ругались из-за всякой ерунды, не бросил её один на один со своими страхами, который рвался отомстить за сестру и не боялся, что его не то что слушать не станут, даже и не заметят, как затопчат, не восприняв серьёзно.
Лиза перекрывает поток воды, бьющейся о дно раковины, в квартире вновь повисает молчание, нарушаемое разве что шумом проезжающих под окнами машин. Девушка вновь располагается на стуле напротив своего хоть и не давнего, но уже очень хорошо знакомого друга, притягивает ноги к груди и, обхватив их руками, просто укладывает голову на колени.
— Ты знаешь, мне всегда казалось, что у вас с Тимом такая нормальная семья, родители какие-то адекватные, а не постоянно в обнимку с бутылкой, как мои, — всё же нарушает молчание Цыпа. Не сводит с девушки взгляд и просто даже не может поверить, что всё в её жизни не так прекрасно, как он думал, не так солнечно, как кажется на первый взгляд, совершенно не так. — А на самом деле получается, что у тебя ситуация вообще жестокая.
— Я уже привыкла, — вставляет Лиза едва слышно.
— Ты очень сильная. Нет, реально, не каждый ведь сможет жить и развиваться во всей этой угнетающей атмосфере. Лизка, ты настоящая такая русская баба, которая и в избу горящую войдёт, и на коне из неё выедет!
— Ага, а ещё дерево посадит и дом построит, — добавляет Гордеева с улыбкой на лице. — И не забудет при этом постоянно напоминать мужчине, что это он должен был делать.
— Мне вот этого напоминать не надо — хоть завтра пойдём деревья сажать!
— А дом строить? — не то в шутку, не то серьёзно спрашивает Лиза, уже куда больше повеселев с того момента, когда они с Костей сегодня встретились.
— И дом построим! — уверенно заявляет Цыплаков, уже практически срываясь с места и готовясь пуститься в бой. Он веселится вместе с Лизой и точно так же оставляется кружиться в воздухе впечатление, что говорит совершенно серьёзно, без единой капли шутки или иронии. — Нет, ну а что? Я серьёзно. Что нам вообще стоит дом построить?!
Молодые люди продолжают смеяться, то отводя взгляды в стороны, а то буквально прожигая друг друга вниманием и сосредоточенностью в глазах. Они в этот момент не просто кажутся счастливыми и беззаботными, они являются такими на самом деле. Возможно, и вовсе впервые в жизни ловят солнечные и тёплые позывы друг от друга, искренние, не просящие ничего в ответ, настоящие. В голове кого-то из них появляется мысль, что в известном буквально всем и каждому поучении про дом и дерево есть ещё и третья составляющая, вот только она вслух так и не озвучивается, сохранившись где-то внутри, у самого сердца.
