Пожелай мне удачи

      — Тима нет, — резонно отметив, что молчание неловко затянулось, говорит Лиза. Уже заметно живее: либо вспомнила вдруг, что совсем не собиралась выходить из старательно придуманного образа, либо и впрямь вернулась в норму, получив неведомо откуда глоток жизненных сил. Она наконец поднимает взгляд, больше не скрываясь от его внимательных глаз.       — Знаю, — выдыхает Цыплаков, хорошо помня, как слушал разговор её брата на крыше, а потом, словно получивший от кого-то всевластного ускорение, едва не сбил друга с ног, удаляясь с точки. Напоследок ещё раз взглянул на переписанное любовное признание, а через пару минут оказался уже здесь, отделённый от девушки лишь дверью, которая, впрочем, тоже вскоре исчезла. — Я к тебе.       Их взгляды пересеклись и — как попавшие под власть героини одной из старинных легенд — замерли, не перемещаясь в пространстве. Ледяная дама захватила их полностью, лишила возможности шевелиться, словно заморозила до самых костей, обрубила абсолютно все пути к спасению. Костя нервно взглотнул, открыл было рот, чтобы задать Лизе терзающей его уже практически целую неделю вопрос, но, увидев такой непривычный огонёк тревоги — она слова уже знала, что он хочет сказать — в её глазах, промолчал.       Где-то за дверью на этаж выше, наверняка, продолжает стоять ворчливая пенсионерка, так не любящая чужих людей в своём подъезде, но при этом живущая последние годы лишь от одной сплетни к другой. Она по привычке стоит, прижавшись ухом к дверной обивке, время от времени заглядывает в глазок в надежде, что молодые люди поднимутся на её площадку, и из последних сил сдерживается, чтобы не выйти из квартиры и слушать уже безо всяких преград, перегнувшись через перила и совершенно не беспокоясь о том, что её совершенно никто не звал.       — Лиз, — нерешительно позвал девушку Костя. Отводит взгляд в сторону, но, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, вновь поднимает на Гордееву глаза. Она чуть ёжится, боясь его слов как приговора, и всё сильнее сжимает пальцами край любимой футболки. — Я тут узнал кое-что. О тебе.       Лиза вздрагивает, услышав слова друга. Он как назло озвучивает именно то, что она так боялась услышать. Он узнал то, что она так хотела скрыть от него, от родителей, от всех, кого хоть как-нибудь знает, кто знает её.       — Тим тебе рассказал? — голос предательски дрожит, но она этого даже не замечает. Прочем, как и Костя, со страхом, пронизывающим всё его тело, ожидающий, что скажет Лиза. Опровергнет, позволив ему облегчённо выдохнуть? Или подтвердит, буквально убивая его словами?       — Я подслушал. Не специально, — спешит оправдаться Цыпа, хорошо понимая, что своим вопросом она буквально говорит ему «Да» на тот вопрос, который он так и не сумел озвучить вслух. — Само как-то получилось.       — Заходи, — коротко говорит Лиза, словно и не слыша всех слов Цыплакова, пропуская мимо ушей его объяснения. Она прижимается спиной к стенке у входной двери и отводит взгляд в сторону, чтобы не видеть парня, когда он будет входить в квартиру, где сейчас она одна хозяйка.       Лиза спешит удалиться в глубь квартиры, не став ничего объяснять гостю и приглашать проследовать за ней, даже оставшуюся распахнутой дверь оставляет на него. Девушка уверенно следует в сторону своей комнаты, пытаясь на ходу взять себя в руки и успокоиться. Ей очень не хочется раскрывать всю эту затронутую тему, хочется просто проснуться и понять, что всё это просто сон, глупая игра воображения, и Цыпа на самом деле ничего не знает, даже и предположить не может, что всё в неё в жизни не так, как у других людей. Она просто хочет всё забыть.       Костя провожает девушку взглядом, не в силах произнести и слова, не то что задать хоть какой-то вопрос. Он тяжело дышит, не слыша практически биение своего сердца, и молит небеса, чтобы всё оказалось просто недобрым сном, глупой Лизкиной шуткой, да чем угодно. Лишь бы не правдой, только бы не реальностью. Он закрывает наконец входную дверь, поворачивает один из замков — просто наугад, точнее даже машинально, не задумываясь о происходящем — и всё же находит в себе силы проследовать за Лизой, не собираясь спрашивать разрешения войти в её комнату и отчего-то не переживая, что она может послать его ко всем чертям, если, конечно, не дальше. Он замирает на пороге её комнаты, поспешно пробегается взглядом по плакатами на стенах, по множеству книжек и статуэтки на полках и задерживает взгляд в итоге на идеально ровной спине хозяйки комнаты. Лиза стоит к нему спиной, никак не реагирует на Костин пристальный взгляд и тем более на напряжение, вновь окутавшее помещение с пола и до потолка.       — Значит, это правда? — практически утвердительно спрашивает Цыпа, сделав несколько шагов и замерев где-то в центре светлой, по-девчачьи уютной комнаты, которая, не смотря на напряжение, продолжает излучать тоненькие, едва ощутимые лучики нежности и тепла. — Я думал, это какая-то ерунда. Очередной сюжет для книги. — Лиза молчит как и прежде, не спешит развернуться к гостю лицом и словно пытается что-то рассмотреть в затянутом тучами небе. — А как же Гоша?       — Что Гоша? — не понимая, откуда в разговоре вдруг появился Гоша, спрашивает Лиза. Поворачиваться спиной к окну, и Цыпа только сейчас замечает, что она водрузила на лицо солнцезащитные очки.       — Перестань делать вид, что ничего не понимаешь. Я ведь видел, как вы мило болтали, за руки держались. Он тебя обнимал. А потом на шашлыки поехали, а там, может…       — Что там? — Лиза поднимает взгляд, смотрит на парня сквозь тёмное стекло, и он чувствует себя от этого больше чем неуютно. — Цып, ты чего, свечку держал? А если нет, то что тогда говоришь? — она нервным жестом, словно кто-то управляет как марионеткой, поправляет чёрные локоны, спавшие на лицо. — Гоша попросил сыграть его девушку. Всего-то. У меня ведь хорошо получилась эта роль, правда?       Лиза стала говорить куда увереннее, буквально за секунду углубившись в другую тему и позабыв, о чём пришёл поговорить их общий с братом друг. Она с интересом рассматривает Цыпу, словно сканирует с ног до головы, наблюдала за его эмоциями, так заметно меняющими его лицо, приукрашая или напротив чуть коверкая. Молодая писательница, сама того не особо замечая, уже погружается в творческую реальность, начинает продумывать, как опишет эту встречу в одной из глав своей книжки и с этой же целью пытается запомнить как можно больше деталей и точных цитат. А может девочка Лиза уже просто заигралась? Все эти сюжеты, продуманные до мелочей образы и всё такое прочее. Может, она уже просто потеряла, где вымысел, а где реальность?       — Зачем ты так? — Лиза поднимает на парня удивлённый взгляд и всё никак не может сообразить, о чём всё же спрашивает её нежданный гость. Ей так не хочется возвращаться к исходной теме, а его только она, кажется, и интересует. — Поиздеваться надо мной хотела? Крутой себя почувствовать? Конечно, не за каждой ведь парень как собачонка бегает, — Цыпа начинает заводиться, злость внутри него пробуждается с новой силой, и он уже просто не хочет видеть эту девчонку, тяга к которой хуже, чем дружба Тима с таблетками. — Так сложно было сразу сказать, что к чему? Я ж, твою мать, не прошу на заборе об этом писать, — Лиза собирается что-то возразить, но Костя уже в который раз продолжает свою речь, не оставляя ей даже шанса. — Я как идиот фразы учил, меняться пытался. Я ж понравиться тебе хотел! А ты с бабами спишь, — Цыпа со всей силы ударяет кулаком по первой попавшейся настенной полке, заставляя девушку вздрогнуть от неожиданности и, едва сдержавшись, чтобы не сплюнуть прямо на её лакированный пол, отходит к окну — теперь его очередь якобы рассматривать происходящее за окном.       Они оба оказываются спинами друг к другу. Цыпа сжимает кулаки в карманах, одновременно злясь и на себя, и на Лизу, и на эту незнакомую ему Жанну, и весь мир в целом, такой огромный, но отчего-то совершенно безрадостный для него. Лиза неспешно разворачивается вокруг собственной оси, чувствуя себя виноватой во всех смертных грехах и слыша в своей голове один единственный вопрос, звучащий его голосом: «Зачем ты так?». А ведь и правда, зачем? Решила побыть королевой без престола и скипетра, но зато с верным воздыхателем, рыцарем, готовым оторвать голову любому дракону? Захотела пособирать достаточное количество материала про жестокую злодейку-любовь, чтобы расписать всё это в книжке? Просто было приятно чувствовать на себе выжидательные взгляды друзей, которые каждый раз едва не насильно сталкивали их с Цыпой лицом к лицу? Или цель всё же была у девушки совершенно иная, более верная, но менее лёгкая для себя самой?       Лиза упирается взглядом в спину Цыплакова и будто что-то, какая-то невидимая сила, заставляет её не опускать глаз, не пытаться рассмотреть что-то ещё, не даёт порой даже моргать, вынуждая прилагать усилия. Ей хочется закричать. Высказать ему в лицо абсолютно всё, ничего не скрывая и обвиняя во всём, что только можно, да и нельзя тоже. Она потом обязательно пожалеет, будет винить себя, что посмела сводить на него всю вину, станет заглушать голос собственной совести, в итоге сдавшись и согласившись с каждой фразой невидимой. Но сказать и слова не получается, ей будто закрывают тот рукой, перекрывая доступ кислорода и не позволяя обвинениям слетать с пересохших губ. Гордеева обессиленно не садится — падает на кровать, не без труда оторвав взгляд от гостя. Прикрывает глаза, пытаясь совладать с эмоциями, и просто пытается услышать тишину, заглушаемую мыслями в своей голове.       — Я не всегда была… такой, — негромко произносит Лиза, сознательно избегая это противное и причиняющее ещё больше боли слово на букву «л». Костя словно не слышит её слов, на самом-то деле сразу же отмахнувшись от собственных мыслей, едва она начала говорить. — Пойми, я просто не могу по-другому, у меня не получается, — она даже не смотрит в сторону друга, просто хочет выговориться, надеясь, что он сможет её понять и прекратит наконец обвинять, даже презирать, если быть точнее. — Знаешь, в жизни не всегда происходит всё так, как нам хочется. Я давно поняла, что мир жесток. Мне было пятнадцать лет. Когда меня изнасиловали, — говорит она и замолкает, боясь его реакции, опасаясь, что Костя просто не захочет ей верить, вновь скажет, что всё, что она делает и говорит — лишь прорисовка сюжета для книги, просто мудрёный ход, чтобы вывернуть всё в свою сторону.       Цыпа разворачивается, услышав признание не то любимой, не то ненавистной девушки — разобраться бы в собственных чувствах, разрывающих грудную клетку. Ничего не говорит, просто смотрит, желая услышать продолжение её речи, но в тоже время надеясь, что не узнает ничего, что было несколько лет тому назад.       — Ему было тридцать. Может, больше. Я не хочу знать, просто не хочу это знать, — продолжает девушка, смотря куда-то в неизвестность. — Я с другом с дискотеки возвращалась. Думала, Игорь меня любит. Я ему верила. Одному из немногих верила. Он учился на год старше, один из первых красавцев школы, отличник. Родители нарадоваться не могли, что я такого хорошего парня нашла, девчонки и в школе, и во дворе завидовали. Он цветы дарил, в кино водил.       Лиза рассказывает про своего первого парня и улыбается, явно уходя в обратную от начатой темы сторону. Проваливается в уютное белое облако воспоминаний, где все отрывки минувших лет отчего-то проецируются лишь только приятные, и даже не замечает, как Цыпу передёргивает от её ностальгии о неизвестном ему кавалере. Его словно пронзает разряд сильнейшего тока, после получения которого либо умирают на месте, либо получают неведомые ранее силы. Руки парня невольно сжимаются в кулаки, и он уже готов выйти на импровизированный ринг — знать бы только поточнее, кому зубы считать и где этого кого-то отыскать. От планов боя Цыпу отвлекает тихий всхлип хозяйки комнаты — девушка всё же подошла к затронутой теме, уже успела помрачнеть и отбросить куда подальше улыбку.       — Этот мужик появился ниоткуда, когда мы по парку шли. Начал что-то говорить, руками махать. Я думала, это просто алкаш и он просто пройдёт мимо. Но потом он повалил меня на землю. Грязь неприятно липла к телу, и камни впивались прямо в кожу. Он стал разрывать на мне одежду, держал руки. Он даже не был пьян. Я думала, Игорь поможет мне, уберёт этого от моего тела, — начав рассказ на одном дыхании, Лиза замолкает, едва не до хруста костей сжимая пальцы в ладоне. Прикрывает глаза, не замечая скатившихся по щекам слезинок и не обращая внимания на то, как трясётся всем телом. Костя не сводит с девушки взгляд, сгорая от желания подлететь к ней, обнять крепко-крепко, укрывая от всех страхов и мерзких воспоминаний. Он готов сейчас голыми руками убить всех тех, кто причинил этой девушке боль. — Он стоял совсем близко. Противно смеялся. Тогда я поняла, что Игорь всё знал. Смотрел, как он использует моё тело. И. И снимал всё на свой дурацкий телефон.       Лизу трясёт сильнее чем от разряда тока в тысячу вольт. Она сжимается в клубок, как беззащитный котёнок, окружённый стаей голодных бродячих псов. Кричит, что только есть мочи, не думая, что скажут потом соседи. Какое они вообще имеют значение, эти люди, слушающие музыку до трёх ночи? Вот только звук практически не срывается с губ, замирает где-то в горле, собираясь в не дающий продохнуть ком, получается лишь хриплый стон, от первого звука и до последнего всхлипа пронизанный болью, отчаянием и ненавистью чуть ли не к каждому. Лиза не думает больше о своей дурацкой маске, так старательно продуманной, но слишком сильно стискивающей её в рамки, перекрывающей доступ кислорода, едва не ломающей на тысячу осколков беззащитные рёбра. Она буквально оголяется перед ним, не нарушая норм морали и всяких других неписанных кодексов. Просто показывает себя настоящей — умеющей чувствовать боль, способной плакать, имеющей в шкафу собственный скелет, о котором Цыпа даже и не подозревал.       Гордеева чувствует, как её тело практически парализует, она перестаёт ощущать жизненные силы во всех клеточках своего организма. Ноги наливаются свинцом — даже если бы очень сильно захотела бы куда-нибудь убежать, не смогла бы и с места сдвинуться — как все те памятники, поставленные или посаженные на века в одну единственную позу. Руки становятся почти что ватными. Она от разрывающей изнутри боли — которая так долго скрывалась в самых дальних уголках, а сейчас, найдя брешь, начала выбираться наружу, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размере, как пена, взбиваемая потоком воды — прикусывает нежную кожу ладоней. Но ничего почему-то не чувствует. Ни дискомфорта, ни боли. Ни-че-го.       — Лиз! — Цыпа подлетает к подруге, позабыв обо всех неурядицах и недомолвках — они сейчас кажутся одной сплошной ерундой, которую следует отбросить как можно дальше. Падает на колени перед ней, даже не собираясь думать, как глупо и двусмысленно это может выглядеть со стороны. Обхватывает Лизкины ладони руками и, буквально как снайпер на боевом задании, пытается разжать хрупкие пальчики, которые, кажется, вот-вот расколятся, как фарфоровая ваза, опасно переплетясь друг с другом. На бледной коже алыми полосками виднеются следы от недавних укусов, и у Кости в груди ещё сильнее разносится набат боли. Он мягко поглаживает повреждённые участки её кожи и всё сильнее боится, что не сумеет справиться с таким состоянием девушки.       Сердце в груди отбивает бешеную дробь, как в тот самый день, который так хочется забыть, но который вечно всплывает в памяти, во всех, чёрт возьми, подробностях, с яркими, как вспышки, моментами, которые хотелось бы стереть с подсознания в самую первую очередь. Она впервые не отталкивает Цыпу от себя на обозначенное невидимой линией расстояние, напротив мысленно благодарит, что он оказался рядом, что он не ушёл, назвав её ненормальной, не стал отсиживаться где-то в стороне. Неужели, смог принять такой, какая она есть? Или это она сама допустила его ближе, чем других?       — Они оба получали удовольствие, когда я просто хотела умереть, — даже не ему — куда-то в сторону — говорит Лиза, не отводя стеклянный взгляд от невидимой точки где-то в центре стены. Слёзная пелена не позволяет рассмотреть хоть что-то, похлеще смога лишая ориентации в пространстве — она бы даже не смогла узнать друга, если бы не знала заранее, что это он, Костя, что он никуда не ушёл, не сменился кем-то другим по принципу «пост сдал — пост принял». Она не замечает, что их пальцы переплетаются друг с другом, не чувствует, как с силой сжимает его ладонь, каким-то только чудом ещё не перекрыв доступ крови к кончикам его пальцев.       — Ты смогла пережить всё это, — стараясь не обращать внимания на болезненно стиснутые пальцы, говорит Цыпа. — Лиз, ты большая молодец.       Костя мягко поглаживает её побелевшие от напряжения пальцы свободной от «оков» рукой и надеется всем сердцем, что оба этих подонка — более подходящего слова в русском языке, пожалуй, пока и не придумали — уже давно не просто осуждены, но и предстали перед тем главным, который «сидит» на небесах. Он бы хотел убить их обоих собственными руками, вот только внутри что-то талдычить без остановки, что Лизки бы эта идея не понравилась.       Девушка вдруг вырывает руки из крепких и насколько только возможно нежных объятий. В одну секунду взвивается на ноги. И, едва не сбив сидящего у её ног Цыпу, удаляется всё дальше от него. Не спешит хоть что-нибудь объяснить. Просто отходит к окну, одним рывком распахнув его створку и впустив прохладный от начавшегося дождя воздух в комнату. По спине пробегают мурашки, но Лиза, проведя плечом, словно пытаясь сбросить их с себя, продолжает стоять у окна, сжимая пальцы на подоконнике и сбивчего глотая свежий воздух, которого, как оказалось, так не хватало всего мгновение тому назад. Ей будто только сейчас кто-то невидимый позволил дышать, совсем понемногу вдыхая прохладный воздух и всё ещё не давая избавиться от ощущения оплетающего со всех сторон вакуума, не дающего права на хоть какую-нибудь свободу.       — Лиза, — нерешительно зовёт Костя, поднявшись на ноги и встав позади девушки, с одной стороны не такую и далеко, но с другой — совершенно не близко. Он просто замирает в нескольких шагах от подруги, ловит кожей холодные порывы ветра, заставляющие Гордееву дрожать теперь не только от воспоминаний, и боится. Боится, как бы чего не переклинило в голове у этой сильной с виду, но на самом деле невероятно беззащитной, девушки.       — Меня пугают мужчины, — вновь заговорила она, возвращаясь к началу их сегодняшней темы для разговора. — Страшно оставаться наедине. Страшно, когда смотрят. Страшно чувствовать прикосновения. Страшно, что могут сделать со мной всё то же самое.       — Поэтому ты с Жанной? — спрашивает, приблизившись на несколько шагов.       — Я не хочу так, — Лиза поворачивается спиной к распахнутому окну, опершись на подоконник. — Я устала, — вытирает закрывающие обзор слёзы. — Но по-другому не получается. Костя, я не могу. Меня как током бьёт каждый раз. Эти воспоминания. Мысли, что всё повторится.       Лиза дрожит, как осиновый лист под порывами порывистого ветра, не то от холода так и продолжающего проникать в комнату, не то от воспоминаний в несколько лет давности, которые всё никак не хотят оставить девушку в покое. Она обвивает свои плечи руками, крепко сжимая пальцы поверх домашней кофточки. И он впервые чувствует, как что-то невидимое подталкивает ближе к девушке, заставляет обнять, крепко, что только есть мочи, прижать к себе и постараться укрыть абсолютно от всех проблем и вызывающих почти что физическую боль воспоминаний. Буквально стать ангелом защитником — и пусть без крыльев и совершенно без нимба над головой — какая разница, если главное лишь в том, чтобы спасти от всех и вся, постаять за её честь, носить на руках, скрывая от подстерегающих на каждом углу проблем и несчастий. Цыпа обнимает её за плечи, не думая ни о чём, что раньше бы незамедлительно пришло бы ему в голову. Слышит, как спокойнее становится её дыхание. И будто физически чувствует, как Лизе становится легче, как улетучиваются куда-то страхи, как пасмурное настроение вдруг начинает быть не таким уж и серым, словно два огонька, светящихся из двух их душ, вдруг соединились, дав приятное свечение и позволив просто понять, что не все молодые люди страшны, а от девушки не нужно что-то просить, сначала следует подарить ей защиту.