Бездна

Все началось с трех девочек. После нескольких часов шума, игр и веселых разговоров между подругами установилась уютная тишина. Они улеглись рядом друг с другом, вытащили альбом с карандашами и принялись за дело: каждая что-то увлеченно рисовала на своем листочке бумаги. Двое из девочек, судя по похожим чертам лица и одежде, были сестрами. Третья же уже завершила рисунок и гордо рассматривала его на свету. — О, Мадо закончила! — воскликнула сестра с хвостиками — Моноко, заметив довольство подруги. — ну-ка, показывай давай! Вторая сестра, которую можно было отличить по прямым распущенным волосам — Моное — отвлеклась от рисования. Она сонно моргнула, а затем, кажется, осознала происходящее и с рассеянным интересом уставилась в сторону Мадо. От внимания подруг художница задрала нос. Вновь ухмыльнувшись, Мадо перевернула лист — и услышала от зрительниц пораженные «Ого-о-о…» На импровизированном полотне в диком танце разбежались пятна, линии, узоры, создавая причудливый хаос и ослепляя безумными сочетаниями цветов; в то же время сквозь вереницу бессмысленных каракуль проявлялись на удивление детализированные кусочки реальности: светофоры, лестницы, пианино… Две сестры еще долго рассматривали рисунок, разбирая детали — и море такого сплава завлекало, тянуло в себя. — Что это? Хвостатая девочка хмурила лоб и щурила взгляд; ее сестра, однако, не меняла глубоко задумчивого выражения лица, видимо потерявшись в лабиринте воображения, сотканном Мадо. Художница, кажется, даже не обратила внимания на скепсис подруги. Она встала так, как будто на сцене, и стала повествовать об истории идеи. На самом деле Мадотсуки очень любила спать. Не из-за того, что можно было понежиться в теплых перинах и одеялах, или чтобы приятно отдохнуть после напряженных дней, а оттого, что ей часто снились интересные и красочные сны. Всю свою пятилетнюю жизнь Мадо любила бродить по сновидениям — только совсем недавно ей пришло в голову записывать их, чтобы не забывать, а сегодня она решила пойти дальше и аж зарисовать что-то. Девочка с длинными волосами, наконец, выплыла из задумчивости и прокомментировала: — Очень интересно, Мадотсуки. И красиво. Если тебе еще что-то приснится, расскажи нам. От этих слов гордость Мадо вдруг пропала. Девочка растерялась, раскраснелась, скукожилась. Увидев, как ее искренние слова затронули подругу, Моное лишь по-доброму улыбнулась и тихо посмеялась. Мадотсуки вдруг робко поинтересовалась: а родители захотят послушать, интересно? — Я как-то им рассказывала, — деловито начала девочка с хвостиками, — они сказали, что здорово. Наверняка и твоим понравится. Ты им еще рисунок покажи! Правда? Думаешь, стоит? — Конечно, — ответила за сестру Моное, — конечно же стоит, Мадо. Рисунок в руках юной художницы пестрел цветами. Мадотсуки представила, как на него смотрят родители: их лица сначала застывают в удивлении, а затем удивление переходит в искреннее восхищение. Возможно, отец даже неловко похлопает Мадо по макушке, а мама спросит ее о других снах. И тогда девочка расскажет и сон о полете на Марс, и тот, где были бесконечные лестницы, и даже сон про розовый мир и воздушные шарики. А мать лишь будет удивляться и спрашивать, «а что было дальше?» Наступил вечер. Окрыленная до этого предвкушением, Мадотсуки вдруг почувствовала, как что-то сжалось в ее груди, вспотели ладони. Напротив сидели родители и молча наблюдали, ожидая дальнейших действий дочери. В своих мечтаниях Мадотсуки сидела с ними за одним столом и спокойно рассказывала о своем сне, как друзьям, а затем они втроем оживленно обсуждали — но родители должны были сидеть рядом, а не напротив. И все-таки девочка набрала воздуху и заговорила. Она почти не слушала саму себя и больше наблюдала за лицами отца и матери. Оба молчали, слушая внимательно, но тихо, даже не кивая для того, чтобы подтвердить, что заинтересованы. Может, они сейчас думают, что Мадо говорит о каких-то глупостях? С каждой секундой девочка невольно делала голос все тише и тише, а к концу рассказа уже почти бормотала, то и дело вставляя «ну…» или «эм…». Завершила же Мадотсуки повествование неловким «В общем… Вот так». Родители лишь кивнули. — Вот как. Ага? И? Ну что значит «и»? Она просто поделилась сном… Может быть, ей не стоило все-таки рассказывать? В растерянности Мадотсуки лишь пожала плечами — но в следующую секунду вдруг что-то вспомнила. Вдруг им хотя бы рисунок понравится? Девочка достала лист с произведением и с опаской вручила родителям. Мать и отец одновременно наклонились и стали вглядываться, поворачивая рисунок то вправо, то влево, блуждая взглядами по цветным линиям-дорожкам. Похоже, что они сами тоже затерялись на некоторое время в лабиринте воображения — или так хотелось думать самой Мадо, отчаянно желавшей услышать хоть одно слово. Казалось, что даже разгромная критика будет лучше тишины. — Мадотсуки… — наконец-то начал отец, — тебе интересно рисование? Конечно же интересно, ответила Мадо — она очень любила рисовать, делала это в любую удавшуюся минутку. — Как же так! Любишь рисование и никогда не показывала своих рисунков. А еще у тебя есть? В этот раз говорила мать. Мадо недоверчиво посмотрела в сторону родителей, но увидела в их взгляде то, что так долго искала — одобрение. Кивнув, девочка мигом сбегала в свою комнату. Вернулась она со стопкой листов, на которых разлились воображаемые миры, пестрели невиданные цветы, вились бесконечные дороги. Заметив объем работ, отец удивленно вскинул брови. Мать уже достала один из рисунков и молча рассматривала его, время от времени закусывая губу и нахмуриваясь. Девочка начала уже бояться, что ее родители снова не впечатлены — но вместо этого услышала вопрос, которого совсем не ожидала. — Мадо, ты не хочешь пойти на курсы изобразительного искусства? У девочки перехватило дыхание. Конечно же! Конечно же, она пойдет туда!