Династия

В кабинете на третьем этаже здания по Пантелеймоновской улице собрались все начальники отделов. - Господа, как вы знаете… - фон Вайль обвел глазами чиновников, надеясь, что кто-то все-таки не знает. Полицейские умели хранить молчание, но меж собой у них секретов практически не было – ушлые унтера и секретари разболтали информацию о падении жандарма за считанные часы. Так что сейчас на каждой руководящей физиономии, в зависимости от склада характера, читалась либо усмешка, либо лицемерное сожаление. Лишь Штольман невозмутимо рассматривал очередной портрет императора, успевшего заметно поправиться и прибавить в плечах и талии. Новый конь под тяжеловатым самодержцем фыркал от натуги. Министр внутренних дел на всякий случай тоже покосился на портрет и вздрогнул. Александр Александрович, как почудилось в этот момент министру, подмигнул. Или просто закрыл левый глаз? Вздохнув, министр заверил градоначальника: - Не беспокойтесь, Виктор Вильгельмович. Наши полицейские на службе Его Императорского Величества не будут позорить департамент. Служаки ухмыльнулись. Фон Вайль подошел к окну, проверил ставни и с подозрением глянул на забытую на тумбочке сахарницу. - Представляю вам нового руководителя полиции - Сергей Андреевич, прошу любить и жаловать, - министр широким жестом подозвал бывшего начальника Секретного отдела. Замятин вышел в центр кабинета, поблагодарил за оказанную честь. Полицейские похлопали и разошлись, радуясь, что на этот раз выдвинули своего. - Яков Платонович, - задержал Штольмана Замятин, когда кабинет опустел. - Я так понимаю, у вас в отделе все еще маячит какой-то временно исполняющий обязанности? Штольман сухо подтвердил: - Да, некий Симаков, тоже из Москвы. - Он хороший полицейский? - Вполне, - искренне ответил Яков. - Хотя мои сотрудники его сторонились и к интересным делам не подпускали. Коробейников сказал, что ту ерунду, что ему досталась, Симаков расследовал тщательно и без ошибок. - Хотите оставить у себя? Или можем вернуть в Москву, пусть там блох ловит, – Замятин не собирался на первых порах приказывать Штольману. Новый руководитель знал, что выдвинули его лишь из-за умения гибко общаться с вышестоящими. Но показатели эффективности деятельности полиции никто не отменял. - Да пусть уж здесь работает, Сергей Андреич. - Тогда решено. Приказ о его назначении обычным следователем я проведу. Кстати, Яков Платонович, вы ведь только вернулись из командировки? Как там в Варшаве? - Все как обычно, - пожал плечами Штольман. - Хотите в отпуск? Пока очередную важную персону не убили? – Замятин был сама доброта. Яков знал, что щедрое предложение связано с общим затишьем в городе. Преступники, как и природа, активизировались по весне. - Нет, Сергей Андреич, вынужден отказаться. После отсутствия мне нужно сперва восстановить порядок в отделении. - Разумно. Тогда выбирайте время сами. Я читал ваше личное дело, вы уже давно в отпуске не были. - Впрочем, как и я… - Замятин, пожав руку Штольману, с грустью осмотрел свой новый кабинет. Назначение новому главному полицейскому льстило, но отдыхать теперь придется нескоро. Штольман на прощание бросил взгляд на портрет. - Сергей Андреич... - Яков наклонил голову, пытаясь рассмотреть непонятную деталь. - Да? - У императора глаз закрылся... … Оглядев выстроившихся в комнате Уголовного сыска подчиненных, Штольман сощурился. - Лазарев! Виктор выпрямился и одернул пиджак. - Почему мадам Бланшмэзон вспоминала о каком-то прелестном черноволосом юноше по имени Виктор? Она интересовалась, не я ли приставил к ней такого симпатичного охранника. У нас еще один скандал на носу? Хохот полицейских вспугнул сидевших на окне голубей. Лазарев покраснел. - Витек, ты жену французского посла обаял? – хлопнул молодого агента по плечу Табаков. - Такого прелестника к француженкам нельзя посылать, он их того-с… - Я всегда тебя любил, Виктор! А ты? Не прощу! – изощрялся Викентьев. - Тихо! – осадил весельчаков Штольман. - Васильев! На одном из снимков Лисицына в углу указан исходящий номер, который ставит наш лаборант. Хорошо я успел эту фотографию вовремя выдернуть у француза. Вы где фотографии печатали? - Это пробный был, Яков Платоныч, лаборант даже не заметил среди остальной чепухи, что я наснимал, - оправдывался агент Васильев. – Я потом сам допечатал, а этот затесался… Штольман еще раз обвел нарочито хмурым взглядом полицейских. И широко улыбнулся. - Благодарю за службу, господа. Вы меня действительно выручили. Расслабившиеся агенты загомонили. - ЯкПлатоныч, да мы же от всего сердца… - Кому он тут сдался, этот жандарм? Пусть прет в свою… - Все, господа, за дело, - прекратил Штольман балаган. Подозвав Коробейникова, он тихо спросил: - Антон Андреич, что с Лисицыным? Уехал? Антон кивнул. - Так точно. Вчера еще выехал из служебной квартиры с вещами, я его до Николаевского вокзала проследил. Поезда я уж не стал ждать, но билет в руках видел. … Лисицын в который раз переставил стул у поскрипывающего старого стола, поправил скатерть, подвинул графин с водой. Ему хотелось разбить этот стол, номер, да и всю эту второсортную гостиницу послать к далекой матери, но привычка к самодисциплине еще давала о себе знать. Вчера, отправляя одного из слуг с большей частью своих вещей в Москву, Лисицын дал себе слово отомстить столичному щеголю, который смог запросто перечеркнуть многолетнюю карьеру. Неожиданный ступор, настигший бывшего чиновника в доме Бланшмэзона, давно прошел. Теперь Лисицын начал припоминать детали общения с лже-Женевьевой, ранее отлетавшие от брони его самолюбования. Малороссийский говорок, иногда проскальзывавший в грассирующем голосе. Постоянно мешавшие ему приблизиться к Женевьеве обстоятельства в виде хорошо одетых господ, мужиков и даже бабы в зеленом. - Гаденыш этот на окне - знал ведь когда появиться! - злобно пробормотал Лисицын, дернув наконец скатерть и с наслаждением наблюдая, как дешевый хрусталь разлетается по полу. - Наверняка был Штольманом подослан! Сидевший на диване Симаков съежился от звона разбитого стекла, но все же решился напомнить: - Штольман в Варшаве был. Вы сами его туда выслали... - Да знаю я! - бывший чиновник вызверился на племянника. - Я зачем тебя в отдел определил? Штаны просиживать? Почему ты не доложил, что Штольман со своими клоунами решил меня подставить? Встав с дивана, Зиновий бочком подвинулся к двери. "Потому что все сыскные, дядюшка, шарахались от меня, как от чумного." - Пойду я, Николай Петрович... - Стоять! - заорал Лисицын. - Зяма, неужели ты думаешь, что я это так оставлю? Меня, статского советника, сфотографировать в ... - А эти друзья московские, черт бы их побрал! Когда нужны, никого и не видно! Лисицын приблизился к племяннику и ткнул того пальцем в грудь. - Завтра же, Зиновий, сделай так, чтобы этого Штольмана больше никто никогда не увидел! - Как это? - попятился Симаков, распахнув близорукие глаза. Носить украшения любовницам дядюшки он был согласен. Но то, что предложил Лисицын сейчас, не укладывалось в сознании. Николай Петрович в бешенстве схватил племянника за грудки. - Вот так, Зяма! Платить надо по счетам, и Штольману, и тебе в том числе! Я тебя столько лет из грязи вытаскивал, а ты - в кустиках решил отсидеться? Зиновий мотнул головой и, удивляясь собственной храбрости, пробормотал: - Нет, Николай Петрович, простите уж. За продвижение благодарен, но на мокрое дело не пойду. Я все-таки полицейский. Вывернувшись из рук дяди, он добавил: - Не волнуйтесь, про ваши дела я никому рассказывать не собираюсь... Он вышел из номера, прикрыл за собой дверь и перекрестился. Лисицын отряхнул руки и выругался. "Полицейский, тоже мне... Тварь дрожащая, а не родственник, угораздило же сестру кровь испортить. Ладно, сам все сделаю." ... - Яков, ты сегодня рано... Случилось что-то? - целуя не заполночь вернувшегося мужа, поинтересовалась Анна. - Папа! - Дюк, не видевший отца с отъезда в Варшаву, прибежал в холл на знакомый голос. - Ты не уедешь больше? Я замок лепил, - бормотал Дюк, не отцепляясь от отцовских коленей. - А он растаял... Яков поднял сына на руки, крепко прижал к себе и поцеловал в темя. - Хороший мой, я скучал по тебе. Ты слушался? Мама сказала, ты был молодцом и её защищал? Уткнувшись головенкой в отцовское плечо, Дюк буркнул: - Дядя был плохой. - Папа, ты дрался? - малыш осторожно дотронулся до темной ссадины на скуле отца. - Я тоже так хочу! - Так не нужно, сынок. Я тебе подарок привез, чтобы ты больше по шкафам не лазал, - Яков поставил сына на пол и показал пальцем на сверток у стены. Малыш ринулся к свертку. Развернув оберточную бумагу, Дюк вытащил два маленьких меча в ножнах, освободил один и восхищенно на него уставился. - Сабля! Я рррыцарь! Папа, давай сррражаться! - Яков, это не опасно? - Анна осторожно дотронулась до крашеной в серебро поверхности. Проведя пальцами по лезвию, Анна поняла, в чем дело: - Это резина? Штольман кивнул. Анна приобняла мужа за талию, потерлась о его грудь. - Ты по-другому выглядишь... Как на службе, наладилось? - Да, Анечка. Теперь все в порядке, - улыбаясь, он погладил Анну по щеке. - Спасибо вам с Дюком, что отвадили Лисицына от нашего дома. Больше он к нам не придет. Его отправили в отставку. Анна ахнула и уже хотела расспросить мужа подробнее, но из спальни донесся требовательный крик Верочки. Анна заторопилась. - Смотрите, мальчики, не пораньте друг друга. Подмигнув сыну, Яков встал на одно колено и взял второй меч. - Ты готов, рыцарь? ... Пока родители ужинали, Дюк гонялся с мечом за Фуфелькой. Ловкая кошка быстро утомила малыша, и он, усевшись на пол, стал тыкать мечом в воздух. - Трах, бах! Убирайся, девчонка! - Солнышко, зачем ты дерешься с девочкой? - спросила Анна, допив чай. Дюк покачал головой и нахмурился: - Это дядька в рубашке. Яков поднял бровь. Анна в ответ недоуменно пожала плечами. - Хороший мой, какой дядька? - С шарфиком, - Дюк сердито тыкал в воображаемого императора игрушечным мечом. - Он обзывается! Говорит я огурец! И малец. - Аня, - Яков хмуро взглянул на жену. - Это чудище в рубашке хулиганит и у нас дома? Анна встала из-за стола, подхватила сына на руки, сунула подмышку меч. - Пойдем, солнышко, тебе пора спать. - Яков, не сердись, - она поцеловала мужа в висок. - Вы сейчас с Дюком очень друг на друга похожи. Забыв о мече, малыш радостно прыгнул на руки отцу. - Я как папа! Стррашный! Анна смотрела на своих мужчин и не могла налюбоваться. Темные вихры сына вились такими же колечками, улыбка малыша была так же неотразима. Даже бровь трехлетка уже хмурил ровно как папа. Штольман еле успел отклонить голову, чтобы Дюк не стукнул его лбом в подбородок. - Да, Дюк, нас нужно бояться! Особенно тебя! Он перевернул сына вверх ногами и так понес в детскую. - Анечка, ты нас боишься? - спросил Яков, взял сына поудобнее и протянул Анне руку. Дюк залился хохотом. Анна улыбнулась и вошла в объятия. - Очень. - Очень люблю, - прошептала она на ухо каждому из своих ненаглядных.