Без Бога

Когда проходит два дня без него, Аня ворчит на себя и злится – оказывается, ей его не хватает. Она успевает вычитать в его интервью «Джентльмен? Это должен быть нежный мужчина. Это означает образ настоящего мужчины со всеми мужскими атрибутами силы, духа, ума и мужества, а также нежности, благородства, такой, с кем красавица будет чувствовать себя прекрасно, находясь в лапах зверя. Не знаю такого». Как Милош бессовестно слукавил, - думает она. Он без затей описал самого себя. Она играет изо всех сил, изображая невозмутимость, когда они встречаются на площадке. Но Милош только бросает на неё хмурый взгляд через зеркало, прикрывает глаза, позволяя гримёру работать дальше. - Давай текст повторим, - предлагает он, когда слышит, что Аня опустилась в соседнее кресло. - Давай. Милошу очень не хочется выглядеть… обиженным, потому что он вовсе не обижен на неё. Скорее наоборот. Ему стало ещё интереснее, что же у зеленоглазой русалки в голове. И что она делала здесь без него. Аня никогда не признается, что изучала всё о нём, что только могла. Его рука на подлокотнике кресла – хуже магнита. Она отворачивается и заговаривает себя не шевелиться. «Замри, не смей двигаться. Останови кровь в венах. Иначе не успеешь прийти в себя, как твоя рука будет умолять о сербском приюте». И в результате, когда наступает время идти на площадку, она не может подняться, потому что её вдруг прижимает, наполняет изнутри кое-что важное, что не даст ей шевелиться, если она от него не избавится. Милош уже выходит из гримёрки, когда она окликает его: - Милош… - у неё голос срывается, но он слышит. – Милош, био сам овде толико тешко и усамљен без тебе*. Он поражён. Родной речью из её уст – не в первую очередь. Он вдруг видит, какая она в этом кресле маленькая, ссутулившаяся, полупустая. И только может прошептать ей: - Почему?.. Аня бессильно мотает головой. У неё нет ответа. Милош улыбается, хотя ему вовсе не весело. Но освобождающий его импульс, только что посланный девушкой, взламывает его кровеносные сосуды. Толкает вперёд. У него вдруг появляется право на то, что он хочет сделать, а хочет он накрыть ладонью девичье плечо, наклониться к ней и прижаться губами к виску. Аня зажмуривается. Ей очень нужно обнять его и, возможно, даже расплакаться. Она скучала. И стремление быть ближе одолевает его стремительно – до того, как снова перехватить контроль над собой, Милош целует висок, волосы, спускается к щеке… и Аня слышит, что дыхание разрывает его лёгкие, в миг его отчаянного шёпота: - Немогуће је да сам те толико недостајати… Это невозможно, что я так сильно тоскую по тебе, Аня. Это… невозможно. Именно его акцент пронзает её насквозь длинным тяжёлым копьём, пригвождает к креслу. Она стискивает длинные пальцы Милоша так, чтобы он понял – она больше не хочет этой тоски. И неизвестно, чем бы закончился этот суетливый эпизод в полутьме длиной в каких-то пять-семь секунд, если бы не раздался сигнал, призывающий артистов на площадку. Он снова крепко держит её руку, когда они идут на площадку. Они вдвоём, и впервые за три дня Аня выдыхает. - Я и так должен всё понять, - слышат они в мегафон. – Без слов. Милош, входишь в комнату, видишь её и целуешь. И всё. Она не может сейчас играть. После Милоша Биковича образца пятиминутной давности ей неоткуда наскрести в себе сил сосредоточиться… Но ей помогают. Милош берёт её руки в свои, как делал ещё несколько дней назад на набережной, крепко сжимает их, напоминая, что он рядом, и ей остаётся только реагировать на него. Камера жадно ловит актёрское взаимодействие, живое, как никогда. Мерещится ли Ане, что перед поцелуем он смотрит на неё, как Милош? Даже не разрешения спрашивает, а так, убеждается – можно. И когда он целует, она расслабляется и отпускает. Тут же чувствует сопричастность. Успевает только удивиться, когда Милош, он сам, а не его персонаж, нежно-нежно дотрагивается до её верхней губы языком, но безмолвно соглашается – может, он всегда так делает?.. Никогда ещё до того времени руки не бывали на её талии, никогда пальцы не зарывались в его волосы, тихонько не перебирали золотые пряди, чтобы он только понял, как по нему скучали здесь. От него пахнет Балканами – тёплым ветром и спелыми грушами, и целовать его – чертовски сладко. Губы у Милоша, как оказалось, терпковатые, ласковые. Аня чувствует, как он держит себя и как старается быть бережным. Он закрывает глаза, он только пробует её на вкус, хотя поцеловать её хочется ему, конечно же, совсем по-другому… Она выдыхает, он ловит этот выдох губами и снова передаёт ей, и Аня, потеряв контроль, позволяет крепко обхватить себя руками и приподнять. Это всё по сценарию. - Стоп! Снято! Она слышит это первой и, профессионально, в ту же секунду мягко завершает поцелуй, но напоследок ещё раз воздушно касается уголка его губ, и никто этого не видит. Милош не переносил эти моменты на съёмках. Не по своей воле остановиться целовать красивую девушку – это у него не получалось никогда. Особенно… Аню. Ещё и глаза эти её ведьмовские так близко. И он был благодарен её чуткости, когда Аня мягко шепчет ему на ухо: - Самый неловкий момент, да?.. - Већина непријатна ситуација, тачно… - ворчит он резко. Аня утыкается ему в плечо. Он снова не переводит, и у неё захватывает дух. Запасть на чей-то акцент – Боже, как банально. - Это я поняла. Но на самом деле ей нужно, чтобы Милош просто обнял её. И Милош обнимает, крепко… Им можно, пока площадку готовят для съёмок другого эпизода… Там, где он прикасается к ней, её кожу будто смолой смазали. Ни единой возможности отдалиться. По напряжённому взгляду она всё понимает. И не удивляется стуку в дверь своей комнаты тем же вечером, открывает почти сразу. Это он. Высокая фигура перекрывает тусклый свет из коридора. Оливковая кожа, взъерошенная чёлка, тени под глазами вскрывают для неё тишину и боль, спрятанную под отяжелевшими веками. Он смотрит на неё так, что смущает – она ведь ни в чём не виновата. Медленно подавшись назад, она опирается на стену спиной: - Я уже думала, ты не придёшь. Он поступает неправильно. Потом он этот грех будет замаливать в церкви. Потом. - Прошу тебя, не говори ничего. Кроме «р» и «ч» в его пронзительном шёпоте Аня ни о чём не успевает подумать, Милош делает два шага вперёд и толкает дверь одной рукой, а другой мягко и властно притягивает девушку в объятия. Он ни о чём больше не спросит. Он будет целовать бледную кожу, убирая длинные волосы, не глядя Ане в глаза. Он будет льнуть губами к её шее, к каждому её изгибу, к ключицам хрупким и чарующим. Она будет цепляться руками за его плечи, тихо-тихо улыбаться, откидывать голову, безмолвно просить его, часто дышать… Милош будет целовать жадно и глубоко, как хотел. Кончиком языка с обратной стороны обводить её губы. Присваивать и клеймить. Затылок её помещается в его ладонь, и он будет притягивать ближе, не отпускать. Аня будет жмуриться. Будет принимать всё, всё, чего он хочет. Этот серб целует так же, как говорит по-русски: неровно, старательно, смело, так, что у неё подкашиваются ноги. - Чего тебе нужно, незнакомый, близкий, ласковый? - Тебя. - Немогуће... немогуће. – Целуя, он снова забывает, что Аня должна понимать его. – Као да ми је потпуно немогуће да се одвоје од тебе, моја девојка. Чудо је моје… ** В Милоше есть дьявольщинка. Вот что не укладывается у неё в голове, вот что притягивает к нему – истовая религиозность в конфликте с едва уловимой щепоткой темноты, которая прячется то ли в кругах под глазами, то ли в самом переливчатом омуте его упорных глаз. В твёрдом, исследующем тебя взгляде из-под небрежной рваной черты бровей. И Аня с удовольствием тонет в его широких горячих ладонях. - Неземной мой мальчик. Волшебный… - чутко отзывается она на мягкие ласки хищника, давая ему насытиться собой. Проходит тридцать минут. Милош чувствует, что нужно уйти. И он уходит, оставляя ей измятые губы и свой изумительный запах. Но назавтра, не выдержав, вернётся, и теперь каждый вечер будет шептать ей что-то на сербском, приходя в её комнату ровно на полчаса.