Сердце бури

      Рей Соло.       Да, теперь ее зовут именно так. Не просто Рей, девочка с помойки. Не Кира Дэррис, каковой она хотела и пыталась считать себя. Рей Соло. Это имя и было по ее просьбе вписано в документ, который лежит сейчас, небрежно сложенный, где-то в кармане куртки Бена. Теперь оно — настоящее, законное ее имя. Имя, которое она может назвать любому, не опасаясь солгать.       Рей лежала с закрытыми глазами под легким, с темными разводами, покрывалом. Она не спала, но и не бодрствовала; она находилась где-то между сном и действительностью. Охваченная безмятежностью, расслабленная, но все-таки способная размышлять. Она по-прежнему пыталась осмыслить последние события — и главным образом их с Беном скороспелый брак.       Муж и жена.       Вот так изумительно и нелепо всего несколько часов назад решилась ее, их судьба. Рей честно старалась привыкнуть к этой мысли — и никак не могла. Хотя казалось бы, все составляющие на своих местах: и кусок пласта с подписями, подтверждающий их супружество, и свидетель в лице Лэндо Калриссиана. И общая постель.       Горячее дыхание Бена на ее шее. Следы его губ на ее грудях. Его пальцы снаружи и внутри — там, где никто и никогда не трогал ее прежде, и ее пламенное желание, чтобы это не прекращалось. Еще и еще. Снова и снова обнимать его тело и чувствовать в себе его плоть, как будто они в самом деле одно существо... О Сила! Воистину, они взяли от этой ночи все, что могли.       Их общая страсть — сила и щедрость, с которой она отдалась ему, и бережная твердость, с которой он принял дар ее любви, ее доверия, ее девичества — не позволяли усомниться в подлинности их союза. У них обоих не было опыта в сладострастье, это верно. Но кто бы стал сейчас говорить им об опыте? Им, чье общее, одинаково ненасытное желание с лихвой компенсировало этот единственный маленький недостаток. Да и что такое опыт? Если вспомнить, сколько людей живет на свете, и сколько у каждого человека имеется предпочтений и антипатий во всем, не исключая постели, очевидно, что иной раз опыт такого рода может не столько помочь, сколько навредить. Благодаря Узам они с Беном могли чувствовать друг друга, предугадывая малейшие желания — так распорядилась Сила. И это на поверку оказалось гораздо ценнее любого опыта.       Рей была невинна до всего этого, но выросла она отнюдь не в тепличных условиях. В той среде, где она жила, понятия о приличии были довольно размытыми, как это и должно быть на дне общества. Девушка поневоле была вынуждена ориентироваться не на поведение окружавших, а на собственные внутренние границы — только так она и сохранила чистоту своего тела и своей души. Когда-то она, например, вдоволь наслушалась рассказов болтушки Деви о том, чем и как та занимается со своим приятелем Струнком, когда остается с ним наедине. Тогда от этих рассказов у Рей краснели щеки; сама мысль о том, чтобы лечь с мужчиной в одну постель, позволить ему трогать себя, вызывала у нее тошноту. Тогда, но не теперь. Теперь все эти детские страхи, эти былые стыд и отвращение казались ей попросту смешными.       Она уже не думала, насколько прилично то, что они делают с Беном. Когда позволяла ему ласкать свои груди, или когда сама ублажала его языком, или когда, сидя на нем, совершала алчные движения — странное дело, — она не стеснялась быть смелой и бесстыдной. Вернее, она вообще не оценивала и не собиралась оценивать происходящее между ними с точки зрения приличного и неприличного, нравственного или безнравственного. Да и к чему? Ведь тем-то и хорош брак, что муж и жена получают полное право наплевать на эти понятия хотя бы в пределах собственной спальни.       «В конце концов, — рассуждала она, как будто оправдывалась сама перед собой, — когда и с кем еще я смогла бы быть такой...»       Глуповато-беспечной. Развратной. Влюбленной.       Да, она, Рей, вышла замуж за человека, которого любит — за того, кого Сила выбрала ей в спутники жизни. За мужчину, ради которого она, сама еще толком не понимая почему, готова была лгать и даже убить — и действительно лгала и убивала. Она стала его женой и, если подумать, нисколько не жалела о своем выборе. И все же...       И все же, была в этом какая-то пустота. Не для разума, но для сердца, которое отзывалось странной, необъяснимой обидой — нет, не на Бена (обижаться на Бена было бы глупо, ведь, в конце концов, его молодая жена сама сделала выбор), скорее уж на саму их свадебную церемонию, скорую настолько, что та почти казалась фальшивой. Ни трепетного ожидания, присущего жениху и невесте, ни колец, ни проникновенных клятв перед алтарем, ни праздника… ничего, о чем мечтает любая девушка. Ничего, о чем она могла бы с удовольствием вспомнить в старости. Иной раз и нищие на Джакку, рабы и мусорщики, эти ходячие полутрупы, сжигаемые заживо солнцем пустыни, и те приносили друг другу нежные обеты.       В глубине души Рей с немилосердной ясностью сознавала, что смешно было бы ждать сейчас исполнения ее девичьих капризов, которые и она сама-то не воспринимала всерьез. Бен и так дал ей все, что мог, по крайней мере, в том положении, в котором сейчас находились они оба. О каком празднике может идти речь, когда они вынуждены скрываться, как преступники, вновь сниматься с места и лететь, очертя голову, куда-то в звездную даль? И когда юноша, ее муж, едва узнал, что его мать в руках врагов, в плену?       Рей понимала это. Но только ли отсутствие колец и праздничных нарядов, клятв и торжества так задевало ее за живое? Увы, не только. Была другая, более глубинная причина ее смятения. Кольца, наряды — это все, конечно, не главное; это безделицы, служащие лишь для удовлетворения тщеславия не в меру требовательных невест. Но отсутствовало и нечто другое; нечто, не требующее никакой помпезности, однако куда более важное…       Рей сердито заворочалась и перевернулась на другой бок.       Нет, если и был кто-то, на кого ей следовало бы злиться, так это она сама. Малолетняя дуреха! Да если бы не волшебная Сила, пробудившаяся в ней, и не маленький шарообразный дроид, которого она однажды отбила у тидо, Рей с Джакку до сих пор гнила бы на своей помойке. Рано или поздно она подохла бы с голоду — прямо на улице, жалобно хрипя пересохшим горлом, как подыхает большинство мусорщиков. Или смирила бы свое отвращение и пошла путем многих других девушек на Джакку; путем, который, однако, еще никому не помог выбраться из ямы, ведь проституция — иное название рабства, не больше и не меньше. И тогда они с Беном, с принцем ее детства, никогда не встретились бы. И вот сейчас, пока мир бесповоротно рушится вокруг; пока последние остатки демократии, остатки праведных идей, свободы и гуманности исчезают с лица галактики, быть может, навсегда; пока ее друзья страдают и гибнут, а за нею самой охотятся, чтобы убить, она лежит тут, на мягкой постели посреди роскошной яхты и рассуждает — подумать только! — о том, что молодой муж не оправдал каких-то сказочных ее ожиданий... О Сила! Да ей ли — ей, уже получившей от судьбы больше, чем она могла бы надеяться, — сейчас роптать?       Стоп.       Она оторвалась от своих мыслей и открыла глаза. Только сейчас ей стало очевидно, что Бена, который всю ночь трепетно обнимал ее, почему-то нет рядом.       Рей вновь лениво и беспечно смежила веки. На миг она позволила себе предположить, что он просто отлучился ненадолго, как отлучается время от времени каждый в ночное время, хотя дурное предчувствие уже начало мучительно теребить ей душу. Сила шептала ей: что-то не так. Ментальная нить между ними доносила до нее необъяснимое раздражение в душе Бена и даже...       Наконец, полноценно прислушавшись к своим ощущениям, Рей вздрогнула и резко села.       ... и даже острое, обжигающее душу отчаяние.       — Бен! — крикнула она в полутьму, наполнявшую их спальню.       Никто не отозвался. Лишь со стороны освежителя послышался слабый звук какой-то испуганной возни.       Рей не собиралась сдаваться так просто. Она откинула покрывало и спустила ноги на пол.       «Бен, где ты?» — позвала она на сей раз мысленно.       Пару мгновений он молчал, но после в ее голове все-таки раздались его на удивление суровые, требовательные слова:       «Ложись спать, Рей».       Ну уж нет! С того момента, как они стали мужем и женой, не прошло еще и одних стандартных суток, а у молодого супруга уже появились от нее секреты?       Она решительно поднялась на ноги и двинулась в направлении освежителя. Там за высокой фанерной ширмой имелось кое-какое пространство, обособленное с трех сторон, так что его вполне можно было назвать небольшой ванной комнатой.       Рей ступала неспешно, аккуратными шагами, стараясь не шуметь. Уже одно то, что Бен не хотел видеть рядом свою жену — ту, что была для него опорой все последнее время, — само по себе сказало ей немало. Она предвидела, что должна увидеть. Он опять взялся за старое. Но почему сейчас, так внезапно и без всяких видимых причин?       Как бы она ни пыталась двигаться тихо, Бен похоже услышал — или, скорее, почувствовал — ее приближение.       — Не заходи сюда! — не то потребовал, не то взмолился он.       Однако Рей и не подумала остановиться. «Нет, Бен Соло, раз уж мы с тобой муж и жена, я не должна тебя бояться. И не стану бояться…»       Взглянув за ширму, Рей поняла, что не ошиблась. Тут повсюду виднелись черно-бурые кровяные пятна. Бен сидел прямо на полу — голый, взъерошенный, гневно раскрасневшийся. Его плечи дрожали, а в бархатных глазах метались искры.       Увидав его, Рей остановилась и инстинктивно прижала ладонь к губам. Его ноги, безжизненно распластанные на белой плитке, были исполосованы вдоль и поперек. Приглядевшись, она заметила между пальцев его правой руки тонкое бритвенное лезвие, которое ненавязчиво поблескивало в рассеянных лучах неонового светильника.       Бен посмотрел на Рей с недобрым огоньком, как смотрят на человека, который ненароком увидел то, что не должен был видеть.       — Ничего не выходит, — сухо и зло констатировал он.       Не выходит? Рей не сразу поняла, что это значит.       — Не чувствую… — выдавил, выплюнул Бен с досадой и болью, по-прежнему обжигая молодую жену отчаянным взглядом. — Ничего не чувствую.       Растерянность в ее глазах внезапно разозлила его. Позабыв про испуг, Бен до хруста сжал кулаки. Хаттова дура! Как она не понимает?..       Он уже получил то главное, чего желал больше всего. И теперь единственное, что стояло между ним и полноценным, безоговорочным счастьем, между ним и победой, между ним и целым миром — это его проклятое увечье. То, что раньше не казалось ему таким уж важным — в конце концов, у него есть Сила и навыки телекинеза, этого достаточно, чтобы прожить спокойную и почти полноценную жизнь, — в одночасье стало камнем преткновения между ним и жестокой судьбой теперь, когда дело зашло о Рей и о безопасности его матери.       Дух Скайуокера оставил ему предельно четкие указания: отыскать рыцарей, вновь завоевать свое потерянное место магистра ордена и не подпустить Рэкса к девушке... к своей жене. А теперь еще к этому добавилась задача вырвать Лею Органу из лап Верховного лидера. Все это дано осуществить только ему, никто другой не сможет... но и у него получится это сделать только при одном условии — если он вновь станет полноценным человеком. Воином. Телекинез дает преимущество перед обыкновенными людьми, но не перед братьями-рыцарями, чувствительными к Силе, как он сам. И тем более не перед учителем. Рядом с ними в своем нынешнем состоянии он по-прежнему будет всего лишь калекой.       Он еще помнил, каким образом ему удалось пробудить свои руки и верхнюю часть тела от паралича. Помнил, как дроид Маз Канаты тыкал его иголками, чтобы прощупать живые нервы. Он должен был знать, остались ли еще таковые в его ногах — от этого зависело, сумеет ли он когда-нибудь пользоваться ногами, как прежде.       Но нет, проклятые нижние конечности не отзывались, словно вовсе не принадлежали ему, сколько бы он ни резал их до крови, сколько бы лезвие ни проникало под кожу, все дальше и дальше — так что при обычной чувствительности ног любой человек давно кричал бы в голос.       Со злостью Бен отшвырнул бесполезное лезвие подальше в угол, уперся обеими руками в пол и опустил голову. Из его груди вырвался короткий горький смешок. На что он только рассчитывал?       Застывшая на пороге Рей смотрела на своего незадачливого, несчастного супруга, кусая губы. Еще мгновение — и догадка наконец настигла ее.       Она подошла к нему, мимоходом прихватив первое попавшееся под руку широкое полотенце, чтобы остановить кровь, и села рядом. В груди у нее больно щемило.       — Тихо... вот так... — принялась суетливо приговаривать Рей, пока ее дрожащие руки робко касались его пострадавших ног.       Большая часть порезов оказались небольшими, но глубокими, и их было много, очень много. Мягкая ткань тут же пропиталась кровью насквозь. Рей оставалось только стыдить саму себя за то, что не доглядела и позволила случиться всему этому.       — Надо обработать раны, наверняка в аптечке есть обеззараживающее. А может, и бакта. Я посмотрю. А ты пока прижми-ка посильнее, вот так…       Она рванулась встать, однако Бен перехватил ее руку.       — Постой.       Он глянул на нее исподлобья. Золотисто-карие, странно блестящие глаза смотрели прямо на него, их взгляд был мягким и любящим. Ни капли осуждения, только какая-то смешливая снисходительность: «Тебя нельзя и на минуту оставить одного».       — Прости меня… — голос его звучал так, словно Бен сам от себя не ожидал этих слов.       — За что? — Рей ласково коснулась его подбородка.       По большому счету, он действовал в правильном русле — в этот раз он искал боли не для какого-то туманного удовольствия или иллюзии силы. У него просто ничего не вышло, тут не было его вины.       — За все, — коротко и недовольно ответил он.       «За все… что я тебе сделал. За то, что похитил тебя на Такодане и за то, что произошло на треклятом «Старкиллере». За то, что просил у тебя помощи, привязал тебя к себе, бессознательно играя на жалости, и вот, тащу за собой в омут...»       На сердце у нее защемило снова — и Рей, позабыв обо всем, прильнула к груди своего мужа, опустила голову на его широкое плечо, и уже не смогла удержать слезы.       Бен почувствовал это.       — Ты плачешь? — спросил он с искренним изумлением.       Как человек, который провел большую часть жизни в монашестве, Бен Соло не был хорошим знатоком женщин, а как сын Леи Органы, тем более не привык к таким проявлениям слабости, хотя что может быть естественнее для женщин, чем слезы?       Рей только и смогла что надрывно усмехнуться в ответ. Крифф, да, она плачет! Плачет, как последняя идиотка, просто оттого, что ей жаль его. И пусть он только попробует вновь заявить, что ее жалость его оскорбляет!       — Мы справимся, — ее полный решимости, едва слышный шепот до дрожи пронизывал его сердце. Губы ее, мягкие и теплые, почти касались мочки его уха. — Ты не останешься калекой.       Сила через нее не для того спасла его от смерти, чтобы оставить в таком плачевном положении. Рей пока не знала, как быть. Однако его внезапно сильное, судорожное желание излечиться наконец полностью успело за эти мгновения передаться и ей тоже. Рей сама не замечала, как мысленно твердит себе, словно мантру, вновь и вновь, что у них все должно получиться. Что она помогла ему справиться с параличом один раз, значит, поможет и теперь.       Бен прикрыл глаза, погрузившись в теплоту ее объятий, безоговорочно, с не свойственной ему слепой покорностью отдавая себя ее жалости и нежности. Инстинктивно, наощупь, как новорожденный младенец, которого природа безошибочно ведет к материнской груди, он отыскал губами ее лицо, ее глаза.       Мягкими поцелуями он ловил слезинки с ее век и горячо шептал:       — Моя мать… Рэкс забрал ее не случайно, понимаешь, Рей… Он знает, что я не оставлю ее в беде. Он знает, что я приду за ней. Приду… чтобы бросить ему вызов.       Его слова звучали невпопад, но именно так зачастую и произносится исповедь.       Родители никогда не рассказывали ему — отец был слишком горд, чтобы делиться с сыном такого рода воспоминаниями, — однако от Лэндо и дяди Люка Бен все же узнал со временем, что когда-то пришлось пережить Хану Соло на Беспине, еще до того, как Вейдер распорядился замуровать его в карбонит. Бен знал, что его дед пытал его отца, чтобы заставить Люка Скайуокера прийти на выручку другу. А теперь… Сноук, разумеется, способен провернуть нечто подобное с Леей, чтобы выманить своего сбежавшего ученика. Вместо того чтобы гоняться за Беном Соло и его спутницей по всей галактике, вынудить их самих явиться в цитадель.       — Мне нужны ноги, Рей. Чтобы сразиться с ним. Чтобы вызволить мать…       «… и защитить жену», — про себя окончил он.       Осознание того, что Рэкс знает, кто Рей на самом деле, и, конечно, ни за что не оставит ее в покое, до сих пор лежало у него на сердце тяжелым камнем. Тяжесть, которой он не мог поделиться ни с кем.       — Мы справимся, — повторила Рей. На сей раз вслух, как будто давала зарок и ему, и себе. И добавила: — Я люблю тебя...       Что, в сущности, она раньше знала о любви? Знала, что девичья невинность существует для того, чтобы отдать ее мужчине. Если девушка выбирает сама, кому ее подарить — это и называется чувствами. Еще совсем недавно Рей не могла бы даже представить себе, что существует такая любовь — острая и яркая, затмевающая всех и вся. Больная и счастливая одновременно. Это Бен Соло, это он помог ей понять ранее немыслимые грани этого чувства. С Беном она прошла путь от ненависти до взаимного обожания и преданности.       Сейчас он нуждался в ней, нуждался в утешении. И она столь же остро нуждалась в том, чтобы утешить его.       — О Рей… — Бен запрокинул голову, и глаза его медленно закатились.       Она догадывалась, что он сейчас чувствует, и сама ощущала то же самое — как к ней подступает уже хорошо знакомое им обоим сладостное безумие. Одержимость, затмевающая все тревоги, даже самую насущную — о крови, все еще хлещущей из открытых ран. Плоть требовала чего-то большего, чем невинное объятие сочувствия.       Почти не ощущая своего тела, Рей устроилась на коленях у Бена, стиснула ногами его бедра. Неожиданно крепко, даже требовательно обхватила ладонями его голову, привлекая к себе.       — Я люблю тебя, — выдохнула она вновь с какой-то солнечной ноткой, как бы улыбаясь одним своим голосом. Смежив веки, она заигрывала с его губами, ласкала их и покусывала.       На Рей была всего одна вещь — широкая, не по ней, сорочка Бена, худо-бедно перешитая в ночную рубашку. В ней худенькая девушка казалась еще меньше. Совсем крохотная, словно дитя. С задорной, нелепой мальчишеской стрижкой. Даже в нарочитой требовательности ее движений было что-то детское. Так ребенок клянчит руками, стараясь во что бы то ни стало получить желаемое.       Бен и не спорил с ее желанием. Рей не ошиблась, он ощущал то же, что и она — как муки неизвестности, растерянность и обида отступают перед напором умопомрачительного желания, и кровь приливает к низу живота.       Слияние — лишь естественное продолжение объятий, да будет так!       Несколько мгновений неуклюжей и смешной возни — и он наконец входит в нее. И Рей начинает потихоньку двигаться, позволяя ему проникнуть глубже.       — Я люблю тебя… люблю... люблю... — снова и снова хрипло шепчет она, и о Сила! — сколько скрытых значений имеют ее слова, Бен это чувствует: «не бойся», «не плачь», «не сомневайся», «не оставляй меня», «помоги мне»…       Поначалу глаза Бена оставались закрытыми, а на его губах мерцала блаженная и немного лукавая улыбка. Но вдруг все его тело резко напряглось, и глаза распахнулись, обнажая какую-то яростную решительность.       Даже сейчас ему все еще было мало ее — ее кожи, ее запаха, ее тепла, ее ласк. Все еще казалось, что она принадлежит ему не полностью. И с каждым толчком, как ни странно, жадность его становилась только больше.       С диковатой силой он рванул на ней рубашку, потом еще раз, и еще... Последний несчастный клочок ткани, и тот, казалось, отнимает у него какую-то частицу Рей. В его движениях прослеживалось что-то нездоровое, лихорадочное. Казалось, в нем вдруг опять пробудился злой мальчишка, который раскидывает и ломает игрушки, когда бессилен добиться того, чего он хочет.       Больше всего ему хотелось брать ее полноценно, как здоровый человек. Накрыть своим телом, как бы ограждая ото всех невзгод и тревог, и просто позволить наслаждаться.       Как будто можно страстью компенсировать свою ущербность…       Ветхая ткань податливо затрещала. Рей вздрогнула от неожиданности, когда остатки рубашки упали с ее плеч, и она осталась полностью обнаженной, открытой. Забавно-порочной…       Ладони Бена по-хозяйски завладели обеими ее грудями. Едва справляясь с напором подступающего наслаждения, Рей резко выгнула спину. Она продолжала двигаться. Размашистыми, обстоятельными толчками впускала его в себя как можно глубже, не забывая осыпать поцелуями его шею и грудь, ласкать его голову и теребить пальцами непослушные набуанские кудри. Медленно и уверенно она сливалась со своим мужем, как это и подобает жене — здесь и сейчас, в их первую брачную ночь, в полутьме, на холодном окровавленном полу. Такая странная картина супружеской гармонии. Неумело исполненная и в то же время странно притягательная картина с избытком красок всех цветов.       Она руководила — да, пока только это им и оставалось. Но неужели Бен стыдится этого? Неужели он считает это препятствием? Глупый, глупый!..       Еще несколько широких, мягких движений бедрами — и вот, вот оно! Трудно сказать, кто первым достигает развязки, это его удовольствие влечет удовольствие и для нее, или наоборот. Но какая, в конце концов, разница?       Их тела одновременно зашлись короткой конвульсией. Юноша и девушка, муж и жена на миг перестали чувствовать что-либо — даже себя самих, но лишь для того, чтобы уже через мгновение вновь вернуться в реальность, где Рей по-прежнему обнимала Бена всем своим телом, и Бен обнимал Рей, громко хватая воздух приоткрытым ртом. И он, и она одинаково готовы были смеяться и плакать. Они улыбались, игриво соприкасаясь носами.       Рей потребовалось некоторое время, чтобы справиться с дрожью в ногах и подняться. Еще секунду она пыталась привести мысли в порядок.       — Тебе все-таки надо обработать раны, — тихо сказала она. — А потом и помогу тебе добраться до постели. Не трать силы, я... я сама все сделаю.       Все это время она добросовестно медитировала и тренировалась — в том числе пробовала упражняться и в левитации. И сейчас если даже не была уверена, что сумеет сделать то, что столько раз непринужденно проделывал Бен на ее глазах, то уж во всяком случае была готова попробовать.       Бен ничего не ответил. Ее слова переполнили чашу его терпения, он ударил ладонью об пол и самозабвенно захохотал.       О великая Сила! Как будто эта девушка и так мало для него сделала. Теперь она собирается сама левитировать его, словно он совсем уж немощный…       Еще недавно такая неумелая забота лишь в очередной раз покоробила бы его самолюбие. Но сейчас — другое дело. Почему-то именно сейчас потуги Рей казались ему забавными и очаровательными.       Рей не успела оглянуться прежде чем ее муж в безудержном порыве веселья и восхищения, со счастливым и беспечным выражением на бледном лице, сгреб ее в охапку и вновь прижал к себе. Свою маленькую смешную бесконечно любимую мусорщицу, которая пробудила в нем то лучшее, чего он уже и сам от себя не ждал.       Его дурачество застало Рей врасплох. Она коротко вскрикнула, когда пол ушел у нее из-под ног. Все краски действительности вдруг смешались перед глазами, как на детской карусели, и она не заметила, как сама стала смеяться ему в тон.       Он приник лбом к ее лбу. Он посмотрел ей в глаза.       — Если когда-нибудь я позабуду, почему женился на тебе, просто напомни мне об этой ночи.       Рей так и не смогла понять, шутит он или говорит всерьез.

***

      … — Так вот почему ты не стал стирать память Митаке и его штурмовикам. — Рей выразительно взглянула на Бена, как бы говоря, что теперь-то она понимает: это решение не было ни ошибкой, ни обычным его капризом. И оно, очевидно далось ему нелегко.       Осознанно отказаться от укрытия и подвергнуть опасности всех, кто находился в то время на станции: и ее, и Лэндо, и других людей. Нужно иметь веские причины, чтобы так поступить.       — Да, — Бен поднялся на локтях, чтобы лучше видеть лицо жены.       Та смущенно заерзала и плотнее укуталась в покрывало.       Они лежали так уже почти час — расслабленные переплетенные тела на супружеском ложе, — и все это время, не умолкая, говорили. Обсуждали случившееся и сообща раздумывали, как им теперь поступить. Голова Рей лежала на животе у Бена, так что тот мог, приподнявшись немного, смотреть на нее.       Рей все же удалось отыскать аптечку, и сейчас пострадавшие ноги ее супруга были добротно перевязаны смоченными в бакте кусками одежды и полотенец.       — Я знаю Сноука. За те годы, что он был моим учителем, я успел изучить его образ мыслей достаточно хорошо. Готов спорить на что угодно, он попытается использовать мою мать как приманку — для меня и, очевидно, для тебя тоже. Поэтому и нужно, чтобы он узнал все, как есть. Он должен знать, что я знаю, где она. Он должен быть уверен, что я приду за ней рано или поздно. Только так я могу быть уверен, что он по крайней мере не убьет ее.       Иначе… юноша слишком хорошо представлял себе, что станет с бывшей главой Сопротивления, угодившей в лапы к Верховному лидеру, если она будет больше не нужна ему. Еще недавно он сам был в такой же ситуации, и никогда в жизни не пожелал бы своей матери снискать судьбу заложницы, не оправдавшей ожиданий. Никогда. Даже в минуты особого гнева. Даже когда он бывал не прочь собственноручно убить ее; удар светового меча в сердце — и тот куда как милостивее.       И уж тем более он не желал ей столь горькой участи теперь. Не после тех заветных слов, что она сказала ему на Центакс-I перед самой разлукой.       — Ты хочешь биться со Сноуком... — Рей повторила его же слова просто для того, чтобы уложить эту мысль в голове.       — Видно, у меня такая судьба — гоняться за бывшими учителями, — отвечал Бен с усмешкой. — Сноук ждет, что я буду действовать сгоряча. Что побегу прямо в его капкан, ничего не замечая вокруг.       Но нет. Каким бы безумцем он ни был, однако понимал: для того, чтобы вызволить мать и самому уйти живым ему необходимо быть на шаг впереди Рэкса. Делать то, чего бывший наставник никогда бы не предвидел.       — Выходит, у тебя есть какой-то план, — догадалась Рей.       Ее муж заметно поморщился. Как ребенок, которому приходится пить горькую микстуру, если он хочет поскорее поправиться и встать с постели. Без дополнительных объяснений Рей поняла: задумка, которая вертится в его мозгу, судя по всему, не из приятных.       Бен на мгновение отвернулся.       — Есть, — выдавил он.       Конечно, сперва необходимо было окончательно убедиться, что ему в самом деле не преодолеть эту последнюю преграду паралича другими средствами. Впрочем, чему тут удивляться? После его побега из Святилища прошло столько месяцев, и все это время поврежденные клетки его мозга продолжали отмирать.       — Помнишь, тот дроид Маз говорил, что операция может помочь…       И он коротко, безжизненным голосом, изложил свой замысел. В конце концов, к этому ведь и шел весь их предыдущий разговор.       Поначалу Рей просто-напросто не поверила ушам. Она поднялась над ним, изучая взглядом бархат его глаз с выражением праведного негодования. То, о чем он говорил, на деле не имело ничего общего с рекомендациями Эмми. Более того, это означало вовсе не излечение — наоборот, увечье еще более серьезное.       Если подумать, это даже хуже, чем увечье Вейдера.       — Полагаешь, кто-то из медиков — настоящих медиков, а не шарлатанов во Внешнем кольце — согласится на такое варварство? — суховато спросила она.       Бен с нарочитой непринужденностью пожал плечами.       — В Первом Ордене это — обычная практика.       Рей раздраженно махнула рукой, что означало: «Замолчи, не хочу слушать!» О Сила… И он всерьез рассчитывает, что она его поддержит?       Она чувствовала, что готова вновь броситься на него с кулаками, как тогда, на Такодане. Именно так она и поступила бы, будь у нее хоть какая-то надежда выбить эту ужасную, несусветную чушь из его головы.       — Рей, послушай меня… — Бен смущенно улыбнулся. Казалось, он не знает, как реагировать на ее внезапную злость — какая-то его часть была раздражена, но другая полнилась благодарностью и странным, смехотворным ликованием.       Его внезапная улыбка сама собой заставила Рей поутихнуть. В который раз новоиспеченная госпожа Соло подметила, как удивительно ее супруг похож на своего отца.       — Насколько мне известно, Нал-Хатта — идеальное место для таких операций, — сказал он, решив перейти прямо к делу. — Там есть все необходимые технологии, и этот мир не скован условностями морально-этических норм, навязанных Республикой. Не нужно ни документов, ни врачебных справок. Никто не станет задавать лишних вопросов. Достаточно некоторой суммы кредитов на твоем счету.       К слову, денег у них тоже не было. Но как раз эту проблему Бен мыслил наименьшей из всех, даже если Калриссиан откажется помогать им. Главное — не натолкнуться на существ, невосприимчивых к чарам Силы.       Рей досадливо фыркнула в ответ. Она знала законы криминальной среды, многие из которых — особенно во Внешнем кольце — шли именно от хаттов. Возможно, Бен прав, и Нал-Хатта — главная планета хаттов, на одну из лун которой они сейчас и держат путь, — это именно то место, где можно сделать все «быстро и чисто», «без лишнего шума», как любят говорить в тех краях? Однако его задумка все равно была ей не по душе. Да и как может прийтись по душе такое?       Она попыталась прибегнуть к последнему средству.       — Ты говоришь, что делаешь это ради матери. Но подумай, каково ей будет узнать, что ты с собой сотворил?       Зная, что ее сын пошел на это ради ее спасения, Лея просто возненавидит себя. Рей поставила себя на ее место — она бы точно возненавидела.       — Дело не только в ней, — возразил Бен с неожиданной пылкостью. — Это моя судьба, Рей. Нравится это моей матери или нет, но все так и есть. Сила выбрала меня, как выбрала когда-то моего деда, и Люк Скайуокер это знал. Когда-то он предал меня и продал Рэксу, но сделал он это не просто так.       Бен понимал, что, коль скоро он назвался священной жертвой и наследником Избранного, так, стало быть, надо идти до конца. А идти до конца означает одно — уничтожить Галлиуса Рэкса, разделаться с ним раз и навсегда.       Он пока не понимал только одного — как, хатт побери, вяжется с этим его предназначением появление в его жизни Рей, их внезапно вспыхнувшие чувства и скорый брак. Он не понимал. Однако был уверен, когда речь идет о воле Силы, случайностей не бывает и быть не может. А значит, стоит лишь довериться ей. Бен действительно в это верил, он ни капли не кривил душой.       — Рей… — он дотянулся рукой до ее маленькой, упрямой головки и ласково пробежался пальцам по волосам, успокаивая одновременно и ее, и себя самого.       Неужели она думает, что это решение далось ему легко? Неужели полагает, что он просто так взялся кромсать себя сегодня? Если бы у него была надежда обойтись без этих крайних мер, разве он отказался бы? Но, возможно, в этом и заключается очередной урок смирения, который Сила уготовала ему? Бен давно понял, что для достижения цели приходится жертвовать чем-то важным. Чаще всего у победы горький привкус. Оба его учителя — каждый по-своему — пытались донести до него эту истину. Он научился жертвовать другими — даже собственным отцом. Но сейчас от него требовалось самому добровольно лечь под нож. Где-то на краю сознания он, вероятно, с самого начала знал, что эта возможность существует, и если до сих пор не подумал о ней, то лишь потому что ни один человек в здравом уме не решился бы на такое.       «Без тебя мне не справиться, Рей. Неужели ты не видишь, мне самому отвратительна даже сама эта мысль. Но как быть? Ты ведь прекрасно знаешь, что мне плевать на Республику и демократию. Пусть Рэкс забирает всю галактику, пусть подавится ею! Однако он не успокоится, пока не найдет нас. Он будет пытать мою мать, чтобы заставить нас явиться к нему. Я должен обезопасить всех — и ее, и нас с тобой…»       Как она не поймет, что он в отчаянии — и только от отчаяния готов пойти на то, на что ни за что не пошел бы в иных условиях, даже под угрозой остаться паралитиком до конца дней? Именно сейчас, а не там, на полу у освежителя, ему нужна была ее поддержка, ее, если угодно, треклятое сострадание.       Трудно сказать, что повлияло на Рей в большей мере — упоминание об угрозе, нависшей над головой генерала Органы, мысленная мольба Бена или его горящий упрямством взгляд; этот невероятный взгляд бархатных глаз, от которого у нее и сейчас, как и когда-то на «Старкиллере», бежали мурашки по телу, — однако уже в следующее мгновение она смягчилась. Враждебное выражение ее лица сменилось обреченным.       Она отдавала себе отчет в том, что они оба еще пожалеют о сегодняшнем своем заговоре — и скорее всего, пожалеют довольно скоро. Но вместе с тем давно знала, что если уж Бен Соло вбил что-то себе в голову, он обязательно осуществит это — с поддержкой жены или в одиночестве, но сделает, что задумал.       — Надо поговорить с Лэндо, — наконец угрюмо пробормотала Рей.       Как будто от этого что-то зависело. Как будто Лэндо еще мог отговорит Бена от сумасбродной затеи.