***
— Почему не позволишь мне использовать мазь? — спросила Белль. — Знаю, пахнет она противно, зато помогает. Адам только глухо зарычал, уткнувшись лицом в подушку. В комнате царила полутьма, за окнами бушевал дождь, и тени ползли по стенам. В такие дни его особенно беспокоили зажившие раны, и принц не на шутку насторожился, когда Белль предложила прервать их очередной урок древнегреческого. — Это из-за дождя, Адам. Клянусь, не понимаю, почему Агата не исцелила тебя тогда. Хотя… я была не в том положении, чтобы спрашивать её, — рассуждала Белль, гладя его растрепавшиеся волосы и слегка касаясь плеча, где, как она догадывалась, ныла рана. — Больно! — пробормотал он, а она наклонилась ближе, к самому его уху. — Я знаю, знаю. Сейчас пройдёт. Я помогу, mon coeur. Я почитаю тебе что-нибудь, и ты скоро заснёшь, — Белль оставила лёгкий поцелуй на его подбородке. — Только если после согласишься принять ванну со мной… чтобы смыть этот ужасный запах бальзама, — ответил он. — Ну конечно! Я потру тебе спинку, — предложила она, и он засмеялся, легко и нежно, и в то же время слегка непристойно, ибо Белль поняла смысл его слов. — Я не совсем это имел в виду.***
— Мадам, мы подготовили банкет на сотню персон и пригласили герцогиню де Валуа. Полагаю, теперь можно позаботиться об ужине для вашего отца, — продекламировала миссис Поттс. Иногда Белль просто не могла не думать о ней, как о миленьком чайничке, из носика которого всегда вырывался пар. — Прошу прощения. Я была так занята последними приготовлениями, а отец не ест, пока ему не напомнить! И его любимые блюда, перепел и паштет с соусом бешамель, знаете ли, которые я никогда не могла толком приготовить, чтобы он мог ими насладиться. Он бы и не согласился перебраться со мною сюда, даже когда мы рассказали ему о Южном крыле замка, где его единственными товарищами были бы летучие мыши… Я просто волнуюсь о нём, — произнесла Белль с волнением, не прекращая вертеть массивное золотое кольцо на пальце или дёргать нижнюю юбку платья, как если бы на ней снова был надет простой передник. — Ах, ma petite, я вас понимаю! Стоит представить, как обходился без меня мистер Поттс все эти годы! Что уж говорить, даже одеться толком не умел самостоятельно! Я знаю вашу обеспокоенность в отношении отца, но, возможно, он был прав. — Не понимаю, — смутилась Белль. — Он желает вам счастья, счастья с хозяином, и не хотел бы беспокоить его… своим присутствием, вы понимаете. Однажды просто войти и обнаружить вас… — Обнаружить меня? В смысле… нас? — переспросила Белль, слегка краснея. — Мадам, надеюсь, что не покажусь непристойной, — прошептала миссис Поттс заговорчески, — но, говоря о нас, о прислуге, мы всё же понимаем обстоятельства, по которым вы с мастером проводите много времени в спальне… Но вот в библиотеке, в лаборатории, в гостиной или бальном зале… — она явно была готова перечислить все места, где их с Адамом могли увидеть, когда он целовал её и обнимал так, как бы ни пожелал. — Да, да, конечно, я поняла. Вижу, какого рода… столкновения опасался мой отец. — Как и вы, мадам! По крайней мере, не пришлось бы нам бегать больше, скрываясь, по коридорам замка, — заключила миссис Поттс, успокаивающе улыбаясь, и Белль, покраснев до корней волос, кивнула. — Ну, что же… Займусь обедом, и пусть этот перепел отныне покоится с миром, — прошептала миссис Поттс себе под нос. Белль поспешила покинуть комнату и направилась в сад, чтобы глотнуть свежего воздуха и обнаружить там своего принца. Для подготовки к званому обеду оставалось ещё предостаточно времени.***
Белль знала, что были и другие женщины. Давно, целую жизнь назад, когда он был тем высокомерным принцем, который прогнал Агату прочь, в бурю, туда, где неистово выли волки, сверкая яркими зелёными глазами. А он купался в наслаждениях, и, вероятно, его постель никогда не пустовала. Миссис Поттс, и Плюметт, и Люмьер были весьма тактичны в подобных воспоминаниях и пытались сгладить впечатление Белль, как им казалось, расстроенную историями о его любовницах. Но она считала, что лучше всего будет позволить им считать, будто она действительно волнуется из-за этого, а не разубеждать в их обманчивом мнении. Он сам рассказал ей всё до женитьбы, всё, о чём она спрашивала, и не более. Он был совсем другим тогда, даже не похожим на её непостоянного и вспыльчивого друга, на Чудовище, и она не могла найти и капли зависти в своём сердце. Даже осуждения не было. Белль поняла, насколько он сам был удивлён, рассказав всю правду, признавшись — освободил себя, когда впервые коснулся её, как муж касается жены, и это было похоже на единение души и тела со времени их свадьбы, всё его восхищение было сосредоточено на ней. Его предыдущий опыт в любовных делах едва ли был необходим для них теперь; и она предпочитала видеть себя неопытной простушкой, когда только начинала узнавать пределы его терпимости. Где стоило касаться его, где было приятно, а где нет. — Ох, немного ниже, — и звучал очередной вздох блаженства, когда Адам прижимался к ней ещё сильнее. И всё повторялось и продолжалось, как в самом жарком сне, когда она неосознанно просила его, едва не умоляла и шептала: «это прекрасно, так прекрасно, Адам, прошу тебя…», пока все слова не таяли в одном единственном стоне. Когда она прижималась к нему, нежно обнимая, а он ласкал её тело сильными руками, его голубые глаза темнели от насыщения, и принц произносил лишь одно слово — любовь — равное её имени, как и его преданности, тому, что было между ними. Её дар, его гордость, их будущее.