От Венеции до Рима

С Леонардо они встретились, как прежде, на скамье, помеченной мелом, хоть и наилучшим для них было бы и вовсе не видеться. Перед тем, как отправиться в путь, ассасину хотелось немного поболтать со старым другом и узнать от него какие-нибудь новости. Но да Винчи пока молча смотрел перед собой, ему будто было неловко, выглядел он нервным. — Что тебя тревожит, друг мой? — зашептал ему Аудиторе почти в самое ухо. — Ты послушаешь меня, если я посоветую тебе не ехать в Венецию? — Леонардо впервые за их встречу посмотрел ему прямо в глаза. Эцио улыбнулся на одну сторону, опустил голову, думая про себя, что художник напрасно так сильно за него переживает. Снова посмотрел в лицо напротив и собирался уже ответить, как заметил стражу, идущую в их направлении. Итальянец резко поднялся со скамьи, поволок своего гения за угол в темный проулок, который, к счастью, оказался весьма тесным и укромным, чтобы остаться в нем незамеченными. Леонардо оказался прижатым мощной рукой в металлическом наплечнике к стене, вторая тяжелая рука закрывала ему рот. «Вот дурак! Я что заору или начну отплясывать, слыша шаги стражников? Право слово, Эцио, я не глуп и не думаю, что ты меня тут держишь только для того, чтобы прикоснуться к моему телу. По правде сказать, довольно красивому телу…» — думал про себя изобретатель, а из-под ладони ассасина слышалось лишь сдавленное «мммм…эээмммуууэээмм». А потом да Винчи это надоело, и он прикусил Аудиторе руку. Тот шикнул, но руку отпустил и только сейчас заметил, насколько сильно вдавил художника в стену — шапочка последнего приподнялась вверх, а голова под ней медленно опускалась вниз по стене. На улице был уже вечер, и сгущались сумерки, в маленьком укрытии двух итальянцев нельзя было заметить. — Эцио, пожалуйста, я мало, о чем тебя просил, но в этот раз я прошу тебя: не уезжай, останься, хотя бы на несколько месяцев, — это была тихая мольба. — Меня ждут неотложные дела в том городе, я бы послушал тебя, но не в этот раз, мне действительно нужно ехать, я и так упустил много времени. Леонардо покачал головой. Его нечасто мучили всякого рода предчувствия, но когда до этого доходило, то интуиция его не обманывала еще ни разу. И все же ассасину бессмысленно об этом говорить, в предчувствия он не верит, а свою судьбу выбирает и рисует для себя сам. Именно это и привлекало в нем больше всего. Аудиторе всегда приходил в мастерскую Леонардо и наблюдал, как тот изготавливает для него настоящие произведения искусства по давно забытым чертежам. Он всегда был настойчив, целеустремлен, преград на пути для него попросту не существует. Казалось, уже с молодости средний сын Джованни научился выкручиваться из любой ситуации, что называется, выходить сухим из воды. Теперь этот начинавший идти по стопам отца банкир стал опасным убийцей и все же своими принципами, непреклонным характером и, несомненно, харизмой сумел завоевать безграничное доверие художника. Да Винчи однажды даже предлагал Эцио нарисовать его портрет, на что тот посмеялся и сказал: «Лео, если ты нарисуешь мой портрет, то все мои враги станут и твоими врагами тоже, и тогда мне придется искать себе другого мастера по оружию, а я всегда считал себя чертовски ленивым итальянцем». Но мастеру было приятно, что ассасин не променяет его талант на чей-либо другой. Это оставляло надежду на… На что? Dio mio, Leonardo, лучше занимайся своими изобретениями! Но каждый раз, когда убийца покидал его мастерскую, художник заваливался в кресло у камина, брал в левую руку перо и, задумчиво смотря на огонь, чертил непонятные окружности на листке. Потом комкал его, бросал в камин, брал новый кусок бумаги и машинально чертил дальше (как-то раз он не заметил, что исписал все свои листы и начал разрисовывать сам стол). В такие моменты душа Лео была наиболее уязвимой и ранимой, и он находил утешение у своего ученика Бернандино. Да Винчи незаметно кивнул своим мыслям и решил переключиться на другую тему: — Я слышал, что северная Гильдия воров сейчас переживает не лучшие времена. — А когда им жилось хорошо? — Хм…возможно, когда вы отбили дворец Эмилио Барбариго? — Думаю, что именно с этого момента Гильдия открыто встала на тропу войны и подставила себя под удар, — усмехнулся Эцио. — Еще я слышал, что дворец Барбариго уже не принадлежит ворам, и те вновь вернулись в свою старую резиденцию, — понизив голос, сообщил Леонардо. — А такая новость уже кое-что значит, и мой приезд будет весьма кстати. К тому же в Венеции есть одна девушка, Роза… Она настоящее сокровище, цветок, который распустился и приобрел свой оттенок на почве венецианской нищеты, в грязных трущобах и вонючих каналах. Если бы ты ее только знал! Я должен найти Розу, но мы расстались не лучшим образом… — такие вещи Аудиторе мог доверить своему другу. — Ты не чмокнул ее наутро после жаркой ночи и ушел незамеченным? — немного иронизировал художник. — К истине ты оказался ближе, чем думаешь: я просто уехал в Ватикан и даже не сообщил ей об этом. А случилось это уже два года назад… — Эцио! И как ты можешь так спокойно об этом говорить, разве совесть тебя еще не сгрызла? — великий мастер искренне удивился своему другу, но в тайне весь затрепетал от радости. — Понимаешь, amico, я ведь и не знал, что оставлю ее так надолго, Рим меня не отпустил, и вот я здесь. Роза захочет меня убить. Нет. Сперва прилюдно оскорбит меня самыми красноречивыми словами из своего арсенала, а затем убьет. И после этого еще пнет напоследок мое бренное тело, — и по лицу было похоже, что ассасин в это свято верит. Помолчали, обдумывая каждый свои мысли. Ученый заговорил первым: — Мне бы очень хотелось знать, что ты здесь, в Риме, но я не смогу тебя удержать. Что ж, надеюсь твоя воля приведет тебя к цели и…как это ты часто говоришь, ничто не истинно? — Верно, Лео, и все дозволено, — итальянец положил обе руки на плечи приятелю и улыбнулся ему самой теплой из своих улыбок, которая так верно разбивала дамам сердца. Да Винчи жадно обнял своего верного флорентийского друга, стараясь держать под контролем всю ту грусть, которая непонятно от чего засела в сердце при одной мысли об отъезде ассасина. Кто же может сравниться с ним в манере двигаться, разговаривать, придавать уверенности одним своим взглядом, заставлять сердце сжиматься от случайного прикосновения до размеров сливы? Темнота хорошо скрывала лица, и чувствительный художник смог позволить одной скупой слезинке упасть с его щеки на доспех убийцы. То, что в это время творилось в душе величайшего человека своей эпохи Эцио Аудиторе так никогда и не узнал. И одному лишь Леонардо да Винчи было известно, сколько искренней и неподдельной теплоты он вложил в эти объятия…