Моя муза

Любовь-наркотик, и я зависим. Хоть сердце себе вырви, чтоб избавиться от этой привычки.

Юнги уже битый час сидит над пустой нотной тетрадью (новой, кстати, с красивым коричневым пианино на обложке) и грызёт замученный карандаш. В мыслях — полная каша из нот, аккордов, размеров и интервалов. Мин уже сотый раз что-то пишет, резко качает головой и тут же стирает написанное. Пальцем приглаживает уже досконально натёртое место. Ещё чуть-чуть, и будет дырка. «Нда, вчера всё казалось более радужным…», — думает про себя парень, покусывая кончик карандаша с грифеля, так как от частого стирания стёрка на другом конце пишущего предмета уже больше похожа на непонятные ошмётки. — На, держи. Юнги на мгновение отрывается от работы, мельком оглядывая Юру (сегодня девушка одета в кремового цвета платье — Юнги определённо нравится), и принимает чашку ароматного кофе, кивая в знак благодарности. Юра заглядывает в тетрадь и спрашивает: — Что, всё так же пусто? — Ага. Ничего не идёт. — Может, стоит передохнуть? Сейчас ты вряд ли напишешь что-то стоящее, поэтому отдохни. — Нет, я должен… — Будто сам не знаешь, что нужен отдых. Не упрямься. Но Юнги с упёртостью барана продолжает сидеть за столом и хмуриться. Муза цокает язычком в недовольстве, но после чуть улыбается. Юнги сейчас настолько беспомощно выглядит, что даже розы по сравнению с парнем больше защищены. Складка меж бровей уже как полчаса не разглаживается, и Юра немного волнуется — могут появиться морщины. Девушка подносит ладошку ко лбу Мина и аккуратно бьёт его прямо по складке, отвечая на вопросительный взгляд композитора: — Не хмурься — морщины раньше времени появятся. Юнги лишь закатывает глаза и продолжает буравить взглядом листок. Юра, несомненно, права, но Мин слишком упрямый, чтобы кому-либо подчиняться. По просьбе — без проблем. А если прямой приказ — то неповиновение во всём. Не то что Юра этого не понимает. Просто тоже не может сказать «пожалуйста». Да и заботиться о Юнги хочется, да нельзя. Тот явно не любит милости. Жаль, конечно. Юра ценит эгьё. В конце концов усталость побеждает над упрямством, и Юнги, как-то вымученно вздохнув, откладывает от себя тетрадь. Посмотрев краем глаза на довольную Юру, парень бурчит: — Я просто устал, а не из-за того, что ты сказала. — Знаю. Юнги выглядит потерянным и недовольным. А ещё очень уставшим. Юру так и тянет попросить парня отдохнуть нормально, лечь, наконец-таки, спать, но девушка лишь вздыхает и отворачивается к окну. Разве Юнги послушается его? Она ему даже не друг. Обычная муза, которая вьётся рядом. Юнги, прикрыв глаза, спросил: — Ну и что там сказали высшие? — Ничего. Лишь тётя попросила передать, что у тебя нет шанса. — Твоя тётя, наверное, очень верит в меня, — ухмыльнулся Юнги, впрочем, продолжив: — И ты тоже думаешь, что всё бесполезно? — Юнги, я не видела ещё ни одной ошибки высших. Но я верю в тебя. Твой талант настолько глубок, что просто не мог не остаться в тебе хоть маленькой крупицей в душе. От твоего дара что-то должно было остаться, и это что-то и может совершить невозможное. Юра нежно улыбнулась Юнги, получив, к своему удивлению, ответную полуулыбку в ответ. Впрочем, Юнги тут же нахмурился и, посмотрев в сторону отложенной тетради, вздохнул и сказал: — Мне нужно всё обдумать. Мне нужно вдохновение, — снова повернувшись к девушке, парень спросил: — Раз ты муза, значит, должна вдохновлять, не так ли? — Знаешь, это делать намного проще, когда я невидима. — Да-да, мана тратиться и долго восстанавливается, знаю. Но не оставляй меня прямо сейчас. Юнги выглядел как обычно, и лишь перебирающие карандаш пальцы с головой выдавали его волнение. Юра мысленно улыбнулась и спросила: — Что вдохновляет тебя? — Не знаю, нет ничего определённого. И вообще, это ты должна знать. Ты же моя муза! — Твоя-то я твоя, но раньше тебя не нужно было особо напрягать. В моей практике такое впервые. — В твоей практике? — сощурился Юнги, подозрительно смотря на девушку: — Слушай, а сколько у тебя было до меня? — Сколько было кого? — Подопечных, естественно. — Один. А что? — Просто любопытно, не бери в голову, — отмахнулся парень и, немного помолчав, сказал: — Отвечая на твой ранее заданный вопрос, могу сказать, что меня вдохновляет ночь, волнующееся море и красивые истории. — Красивые истории? — Да. Они могут быть о чём угодно: о дружбе, милосердии, любви к жизни, просто любви. Самое главное чтобы цепляли, заставляли задуматься и не раз вспоминать. Мне не нужны истории из романов жалких модненьких писательниц — домохозяек. Мне нужны истории о чём-то настоящем, о красивом, светлом. Именно такое вдохновляет меня. — О чём ты думал, когда писал свою последнюю песню? — Я думал о жизни. О том, что время вокруг нас неумолимо подходит к концу. Многим кажется, что время тянется, словно карамель, и лишь немногие могут сравнить время с полётом колибри. Тот, для кого время — карамель, проживает жизнь впустую. И лишь те, кто сравнивает его с полётом колибри, живут правильно и стремятся не упустить ничего. Ни дружбы, ни любви. Вообще эта песня о любви. Странно, не правда ли? — Как раз наоборот: самые красивые песни в этом мире — о любви. — Я имею ввиду, что странно слышать, что мои песни о любви. — Почему же? Ты же тоже когда-то любил, — сказала Юра и тут же прикусила язычок. Взгляд Юнги вмиг посуровел, и, откашлявшись, парень спросил: — Ну так что про моё вдохновение? Придумала, как вдохновить меня на новый шедевр. — Пока не могу сказать точно, но твои слова о волнующемся море меня натолкнули на одну интересную мысль. — Какую же? — Сначала ответь, тебе нравится запах моря? — Да. Освежает. Ну и что? — И то, что я придумала, как тебя направить на путь истинный. Собирайся. — Куда? — В Пусан. Раз тебе нравится море, ночь и красивые истории, то нет ничего лучше Пусана. — Ты не должна была влюбляться в него. — покачала головой красивая молодая девушка, перебирая в руках крокусы: — Ты же знаешь, что такое нельзя. — Знаю, но не могу с собой ничего поделать. Разве любимых выбирают? — Конечно же нет, — с печальной улыбкой ответила девушка: — Я как никто другой знаю об этом. Молчание двух муз разбавлялось шумом водопада и криками каких-то лесных птиц. Юра сидела рядом со старшей сестрой и любовалась ею. Ника с самого своего рождения была выбрана самой красивой среди муз, и Юра не могла поспорить с таким громким высказыванием. Густые, каштановые волосы были длинной до талии и выглядели так, что любая модель, рекламирующая шампуни для волос в мире людей, позавидует. Зелёные глаза цвета листвы буквально затягивали в какой-то другой, абсолютный мир. Девушка шикарно пела, изумительно танцевала, готовила как богиня и всё делала идеально. — Ты до сих пор вспоминаешь его? — Я не могу не вспоминать его, — ответила Ника, наблюдая за лебедями: — Всё ещё не верю, что он так поступил со мной. Юра, люди в этом мире — чёрствые, они не способны любить. Ты не осознаёшь, насколько делаешь себе больно. Общаясь с этим человеком, ты сама роешь себе колодец, из которого потом не выбраться. — Но Юнги не такой. Я знаю это. — Ты никогда не можешь знать в точности что-либо. Я тоже думала, что хорошо знаю его. Я верила ему, любила его без остатка! А ему лишь нужна была слава и известность во всём мире. Ты можешь гарантировать, что этот Юнги тебя не предаст? — Могу, — ответила Юра с твёрдостью в голосе: — Я знаю Юнги всю жизнь! Я видела каждый момент его взросления, его юность и ту трудную дорогу, по которой ему суждено идти. У него нет никого, кроме меня. И я буду ему опорой. Даже если буду не нужна ему, я отдам всю себя, зная, что так будет лучше. Ника лишь покачала головой и, повернувшись лицом к водопаду, запела: «Любовь одна людей лишь губит: Беда тому, кто сильно любит. Мне жаль того, кто безответно Влюблён, так сильно, так секретно.