Моя муза

Юнги снова идёт в магазин. Мин совершенно точно не привык к обществу и к этому миру, потому что, несмотря на его рассуждения о том, что в такое время народу будет мало, он умудряется попасть в неогромную, но довольно длинную очередь. Парень, в руках которого всего лишь сахар да коробочка чая, тихо материться про себя и ждёт. Спереди стоит жирная тётка, сзади — усатый мужик, который довольно громко разговаривает по телефону. Юнги кривиться: голос мужика противный и неприятный для его слуха. Уж лучше бы он взял с собой плеер с наушниками. Говорить с музыкой не выходит. Юнги выбился из сил, вчера до глубокой ночи пытаясь сыграть свои же произведения. Пальцы неуверено скользили по поверхности клавиш и просто издавали звук, больше похожий на вопросительный. Однако в ответ Юнги была лишь тишина и «до» второй октавы, так и повисшая в воздухе из-за неснятой педали. Говорить и чувствовать больше не получалось. Пустые звуки не в счёт. — Эй, молодой человек, продвиньтесь вперёд! Неожиданно резкий голос кассирши проезжается по ушам не хуже противного скрипа пальцем по стеклу, и Юнги даже сначала не понимает, о чём его просят. И понимает он после того, как мужик с противным голосом ещё раз чётко объясняет, что от него требуют. Парень подходит к кассе и кладёт коробку чая и сахар на ленту. Отдав кассирше деньги, парень берёт сдачу и уходит из магазина с продуктами под мышкой. Про пакет как-то забыл, но не беда: идти всего ничего. Когда Юнги заходит в свою квартиру, то сразу ощущает себя как-то не так. Внезапно у него вырывают продукты с мелодичным: «Давай помогу». Юра относит всё на кухню и заранее ставит чайник на огонь, чтобы вскипятить воду к чаю. Юнги заходит на кухню как раз в тот момент, когда девушка ставит две чашки на стол. — Музы тоже пьют чай? — А почему бы и нет? Юнги лишь пожимает плечами, садиться за стол и следит за девушкой. Сегодня на девушке голубенький, цвета чистого июньского неба, сарафан, а на голове венок из настоящих цветов голубого цвета. — Это крокусы, если тебе интересно, — отвечает на молчаливый вопрос Юра: — Мои любимые цветы. Красивые, правда? Юнги вновь пожимает плечами, внутри соглашаясь. Действительно, очень красивая. Цветы, то есть. Цветы красивые. Проходит ещё немного времени, и вот уже Юра наливает в кружки кипяток, закидывает туда же пакетики чая и кладёт сахар — себе одну чайную ложку, а Юнги — две с половиной, без горки. Мину бы удивиться, да лень как-то, к тому же он привык уже, кажется. Всё же его муза, наверное, знает его и его привычки. Юра доливает холодной воды и садиться на стул прямо перед Мином. Девушка отпивает чуть-чуть и довольно улыбается, потом поднимает взгляд на Юнги и спрашивает: — Ты чего не пьёшь? Парень привычно пожимает плечами (кажется, его любимое движение) и, нагнувшись к кружке, отпивает маленький глоток. Он ожидал чего-то другого, но уж точно не обыкновенного чёрного чая. Отхлебнув ещё чуточку, Юнги почему-то разочаровался. Чай как чай, ничего особенного. Они так и пьют утренний напиток — осторожно, маленькими глотками, периодически смотря друг на друга. Юра — с любопытством, Юнги — показательно равнодушно. Допивают они одновременно, после чего продолжают сидеть в неловкой тишине. Слышен лишь тик висевших на стене часов да громыхание машин на дороге. Юра, желая наконец избавиться от неловкости, спрашивает: — Что делать собираешься? — А что надо? — разводит руками Юнги: — Разве не ты должна меня просвещать по этому поводу. — У меня нет на это полномочий. Я всего лишь муза. — А у кого тогда есть полномочия? — У высших. — Выходит, что это они забрали моё всё? — Да. — А причина какая? — Думали, что ты создал своё лучшее произведение. — И что теперь? Будто у меня других произведений не будет больше. — Ты не понимаешь, — тяжело вздохнула Юра и продолжила: — Лучшее произведение — это апогей твоего творчества, высшая точка твоего таланта. Оно принесёт тебе славу. Но всё устроено так, что твоя миссия как музыканта заключается в создании идеального произведения. Как только ты создашь его, ты станешь ненужным. Абсолютно никому… Юнги внезапно встал, прервав Юру, и вышел из кухни. Через минуту парень пришёл обратно, держа в руках нотную тетрадь. Раскрыв её, парень окинул взглядом страницу и с насмешкой спросил: — И это, как они думают, моё лучшее произведение? Юра утвердительно кивнула. — А что будет, если я сейчас порву тетрадь и уничтожу его? — Не знаю, — пожала плечами муза: — Возможно, ничего и не изменится, ведь это творение уже появилось на свет и, даже уничтожив его, оно останется в памяти высших. Короче, бесполезно это всё. Юнги откинул от себя тетрадь и сел обратно на стул. Немного подумав, он спросил: — А что, если я создам новое произведение, лучше этого во много раз? — Увы, но это невозможно. — Почему же? — Высшие ещё ни разу не ошибались в определении лучшего творения. У них в программе заложено определять самое лучшее творение человека. И никто из них ещё не ошибался. — А вдруг всё же ошибка произошла? Впервые за всю историю? Юра лишь помотала головой, мол, такое просто не может быть. Внутри Юнги будто что-то вспыхнуло синим пламенем. Где-то в области сердца всё затряслось, как при землетрясении. Гнев бил в виски, отравляя собою весь организм. Хотелось кричать о неправоте, однако Юнги просто сидел и медленно погружался в пучину злости. Парень вскочил как ошпаренный со своего места и, сузив глаза, твёрдо сказал: — Наверное, никто такого не делал до меня. — Какого такого? — Полюбопытствовала Юра, однако Юнги ей не ответил. Парень продолжил: — Я хочу создать новое лучшее произведение. — Но я же говорила тебе… — Подожди, не перебивай меня. Я создам новое произведение, лучше этого в несколько раз, и без данного свыше мне таланта. — Мин Юнги, ты разве не понимаешь? Ты не понимаешь, что это просто невозможно? Дальнейшие действия Юнги ввели музу в глубочайший шок — Мин схватил Юру за запястья и прижал всем своим телом к стене. Муза несколько раз поболтала руками в попытке выбраться, но хватка вроде хрупкого Юнги оказалась слишком сильной. — Юнги, отойди. — Стоять, — наклонившись к уху музы, еле слышно прошептал Мин: — Слушай меня. Ты поможешь мне в создании моего нового произведения. — Но как? — А как обычно музы делают? Историю, надеюсь, изучала хоть немного? — Да, но я лишь могу направлять тебя! Я не могу помочь тебе с созданием музыки! — А от тебя большего и не требуется. Тебе всего лишь надо направлять меня и верить. Последнее — важнее всего. Юнги всё ещё прижимал Юру к стенке, ожидая ответа. Муза с несвойственным ей смущением смотрела на парня. Тёмные волосы находились в творческом беспорядке, солнечные лучи делали кожу блестящей и сахарно белой. Тёмные глаза Юнги смотрели с вызовом, без былой злости. Рука музы сама потянулась к щеке парня. Невесомо погладив кончиками пальцев щёку опешившего Юнги, Юра с улыбкой прошептала:«Хорошо. Я верю в тебя, сахарный.» И в следующий момент Юнги упирался руками в стену. — Тётя, ты не понимаешь! Ему необходима моя помощь! — Дорогая, разве ты не понимаешь, что он затеял бесполезную вещь? Невозможно создать произведение, которое будет лучше того, что выбрали высшие. Мои сёстры и брат никогда не ошибались. — А вдруг? Женщина грустно улыбнулась и потрепала дочь по длинным распущенным волосам цвета вороного крыла. — Ты же любишь этого мальчика, не так ли? Юра покраснела и мотнула головой. Женщина рассмеялась и с нежностью в голосе сказала: — Когда он только родился, ты смотрела на него влюблёнными глазами и буквально умоляла нас, чтобы мы дали ему дар, который у него и так уже был. У тебя чутьё на подобного рода вещи. Он действительно талант, но теперь он вряд ли способен на великого рода вещи. Дай ему понять, что невозможно создать что-либо лучше того, что он уже создал. — Я пыталась, но он, упрямец, совершенно меня не слушает. — Тогда помоги ему понять, что всё бесполезно. Это-то ты сделать в силах? Юра кивнула, и тётя, напоследок погладив девушку по плечу, с грустной улыбкой растворилась в воздухе. Юра вздохнула. Ей ничего не остаётся, кроме как надеяться и верить.