Some Day We Will Be Together

Домик биатлонистов в Нове-Место-на-Мораве. Вечер.

Комната Йоханнеса Бё и Эмиля Хегле Свендсена.

— Только не говори, что опять интервью, — биатлонист выглядел измученно. — Нет, успокойся, на этот этап мы сняли достаточно, — русский спецкор даже на секунду повеселел, вспоминая сюжеты, но не надолго. — Тогда, что случилось? О России я больше ничего не говорил и вряд ли когда-нибудь решусь упомянуть её, — вяло усмехнулся норвежец, затем, завидев полную серьезность Ильи, помрачнел. Напряжение в комнате нарастало. — Я хотел бы кое-что прояснить. В ходе последних событий я понял, что обязан тебе это рассказать. Может, уже и поздно… Илья замялся и, сцепив руки, разглядывал свои большие пальцы. — Только давай быстрее, хорошо? У меня тут важное дело есть. Журналист кивнул и замолчал, а последующее произнес довольно быстро, как бы надеясь, что собеседник​ его не поймет: — То, что я говорил тебе про Лизу в Рупольдинге… Я врал. Мы с ней не встречались. Ни тогда, ни до того момента, ни сейчас. И все остальное, — ему будто стало трудно выговаривать слова. — Тоже… Вранье… Затем он прикрыл глаза на мгновение, ожидая взрыва. Собеседник молчал, во все глаза уставившись на него, поэтому спецкор продолжил: — Я соврал, потому что видел твой интерес к ней и подумал так её защитить, просто она нелюдима, никогда не любила внимание, и я был уверен, что она все равно отошьет тебя. Илья вздохнул и покачал головой, будто ведя внутренний диалог с собой. Наступила тишина. Норвежец пребывал в шоке. Лишь спустя пару минут он смог выдавить: — Почему же ты поменял свое мнение? Он говорил мертвым, хриплым голосом. Взгляд его был мутным. Трифанов явно ожидал гнева, обвинений и чего угодно ещё, но не этого вопроса. — Я не знаю, мне стало стыдно, что решил всё за нее, — он замолчал, обдумывая реальные причины своего поведения, а затем продолжил: — И она так изменилась, может быть, хоть чье-то внимание в том году повлияло бы на неё, и сейчас она бы была другой… И ещё... Я не могу отделаться от мысли, что испортил что-то. Помешал чему-то. Прости меня. Мне жаль. Очень. Биатлонист поджал губы, при этом тупо смотря в пол. — А другие мне ведь тоже говорили, что вы… — он сделал многозначительную паузу. Илья даже вымученно улыбнулся, по всей видимости вспоминая, что за сплетни ходили о них с Лизой в сборной России. — Нет-нет-нет, это всё фантазии людей вокруг нас, которые появились из-за того факта, что она получила эту работу благодаря мне. В комнате вновь стало тихо. А затем, до Йоханнеса будто только дошло, что он только что услышал. Он приложил правую руку, которую ломило после сегодняшней гонки, ко лбу. — То есть я к ней относился так… Она думала… Она не знала? — и опустил её на глаза. Типичный норвежский фейспалм. Журналист «Матч ТВ» решил оставить Рыжего в своих мыслях, испугавшись его возможного гнева, который мог выплеснуться на него в любую секунду. Он прошептал еще раз осторожное «Мне очень жаль» и покинул комнату. Впервые за долгое время Илья вздохнул с облегчением. Он отошел от двери на приличное расстояние, но всё равно услышал странный звук. Будто упало что-то тяжелое. Или разбилось. А может упало и разбилось…