У тебя ровно неделя

Кто сможет назвать вещь хуже равнодушия? Хуже этого холодного взгляда, опущенных уголков губ. Хуже молчания, непонимания. Пусть человек испытывает всё, что угодно, будь то любовь или ненависть, но только не равнодушие. Нет. Паше очень хотелось, чтобы Даша хоть как-то выплеснула на него все свои чувства. Пусть она изобьёт его грудь своими нежными руками, сжатыми в грубые кулаки. Пусть кричит в его адрес ужаснейшие слова до потери голоса. Или пусть выпустит это всё, повалив парня на кровать, не давая выразить удивления, затыкая рот страстными поцелуями, чтобы доказать, что он только её и ничей больше. Да пусть она делает с ним всё, что только захочет. Только не держит эти эмоции в себе. Не надо, пожалуйста... Игра невольно поставилась на паузу, отходя на задний план. Павлу сейчас было неважно, успеет ли он добиться Даши до конца завтрашнего дня. Единственное, что его волновало, так это отношение брюнетки к нему. Он готов был отдать всё, что имеет, лишь бы убедиться, что не стал омерзителен в её шоколадных глазах. Это ужасное бессилие потихоньку уничтожало изнутри парня. Паша понимал, что не может сделать ровным счётом ничего, кроме как послать в адрес Канаевой ничтожные оправдания на свой счёт. И пусть он действительно был ни в чём не виноват, Павлу от этого легче не становилось. Он ненавидел себя абсолютно за всё. За то, что пришёл к такому образу жизни, меняя ежедневно девушек, и выпивал не по одной бутылке дорогого алкоголя; за то, что однажды положил глаз на миловидную брюнетку, так оригинально разрушившую его сделку с Алёхиным; за то, что этой же Даше пришлось страдать из-за него. И сейчас, со всей дури ударяя сжатым кулаком по барной стойке, Паша желал испытать ту же боль, что и Даша. Но в то же время осознавал, что никакая физическая боль, не сравнится с моральной. Павел запивал нахлынувшие мысли коньяком, глотая его прямо из горла бутылки. С каждым разом, когда жидкость обжигала внутри, Паша обещал себе, что завяжет. Но как только отодвигал ёмкость в сторону, в голову то и дело лезли очередные чувства, и парень вновь из заливал. Просто, он не умеет по-другому. А теперь и научить то некому.

***

Придя в отель только в шестнадцатом часу, Паша пьяной улыбкой поприветствовал управляющую: — Слушай, София, — начал он, грубо обняв её за плечи, которые она в свою очередь сжала. — Яновна, — в миллиардный раз добавила блондинка. — Яновна, — подтвердил Паша, словно и так собирался это назвать, да только женщина его перебила, — Вот ты любишь кого-нибудь? — Какое это отношение имеет к работе? — София всё-таки ловко вынырнула из объятий серба, становясь напротив него, и нервно поправляя свой деловой пиджак. — Вот не люби, — проигнорировав её вопрос, продолжил он свою мысль, — Любовь — это зло, — на этих словах Павел сунул в руки подчинённой пустую бутылку из-под алкоголя и направился к лифту.

***

Для Даши день выдался не из лёгких. Нет, не потому, что Валентина Ивановна нагрузила горничную по максимуму. Канаева даже не заметила, как номер за номером становились чистыми. Её руки, словно на автомате, сами протирали злосчастную пыль, одновременно перестилая кровать и моя полы. Работа была уже такой наскучившей вещью, что в какой-то момент жутко захотелось бросить всё в сторону, забившись в угол, поплакать. Даже нет, зареветь. Навзрыд. Просто так, потому что хочется избавиться от этого душащего комка в горле, который с каждым разом увеличивается в разы. Канаевой вдруг стало себя так жалко, отчего становилось ещё противнее. Она сильная. Или всего лишь хочет такой казаться?

***

За вторую половину дня Паша ни разу не столкнулся с Дашей, хотя часто ему чудилось, что вдалеке виднеется её силуэт, за поворотом показался её хвостик, а над головой её голос. А может просто показалось. Нет, кажется это уже паранойя. И пора что-то с этим делать. Но что? А Даша же мигом перебегала из комнаты в комнату, мысленно благодаря начальницу, что та хотя бы не определила ей люкс Павла Аркадьевича. Хотя где-то в глубине души ловила себя на мысли, что чертовски жаждет с ним встречи. Пусть она высокомерно вздёрнет нос, уходя прочь, и говоря, что не хочет слышать от него ничего, она всё равно будет счастлива встретиться с его взглядом, и выслушать его оправдания, которые, как она уверяла себя, обязательно найдутся. Даша раз за разом корит себя за чрезмерную доверчивость и наивность, но всё-таки отказывается разочаровываться в сербе. Когда брюнетка уже легла спать, погасив единственный источник света в комнате, ей слышался голос серба, в котором помимо акцента, слышались нотки алкоголя; мерещилась его фигура, стоящая посреди двора, когда девушка поднималась, аккуратно отодвигая занавески; а сердце как-то странно колотилось, от одного только воспоминания. А может просто показалось.