Потерянная

По козырькам на окнах били капли воды; неизвестно откуда доносилась музыка, по обрывочным фразам можно было узнать нашумевшую песню: «Easy street». По комнате, казалось, кто-то ходил. Поморщившись, я с трудом открыла глаза. Внутренние часы подсказывали, что сейчас еще очень рано, и хотелось перевернуться на другой бок и закрыть глаза, благополучно уснув. Но то, что Карина сказала вчера вечером, заставило меня подняться с постели с зевком и потягиванием. На кровати напротив моей, сидела молодая женщина. Она смотрела на меня, словно изучая. Её русые волосы были собраны в хвост. Заметив, что одежда и другие вещи уже покоились в прикроватной тумбочке, я решила переодеться. Соседка по-прежнему наблюдала за мной. Наконец, нарушив молчание, она произнесла: — А ты хорошенькая. Девчонки по палате сказали: ты быстро уснула, остерегаясь всех, включая Кори. — от услышанного по коже поползли мурашки. Девушка и впрямь казалась безумной. — Вы знаете Карину? — стараясь отойти от темы, спросила я, продолжая расчесывать волосы. — Как не знать, знаю. Одна из самых адекватных сестер, хочу тебе сказать. Везунчик тот, кто получает ее в помощницы, — девушка говорила абсолютно без эмоций. Складывалось впечатление, что ей уже успели ввести дозу успокоительного. — Наверное. — Ты ведь понимаешь, что здесь сидят только те, кого поймали, разоблачили? А по улицам мира ходят миллионы сумасшедших. Таких же, как и мы, — после этих слов, она резко села на край кровати поближе ко мне. — Я не сумасшедшая! — резко оборвала я собеседницу. Хотя, мысль о том, что она права успела мелькнуть в моей голове. Когда родные стали замечать неладное, меня взяли за руку и отвели к психологу. Будучи в депрессии, я была не в состоянии отвечать на элементарные вопросы, и, конечно, была не против анализа личности, приема антидепрессантов, из-за которых я не могла нормально работать, и прочего. Кто бы мог подумать, что все это обернется неоднократными попытками суицида и психбольницей. Отодвинув воспоминания на второй план, глубоко вдохнув, я отважилась, наконец, задать волнующий меня вопрос: — Я хочу сбежать отсюда. Ты знаешь, как это сделать? — её пухлые губы растянулись в улыбке. Действие привело меня буквально в бешенство. И чего я ждала от одной из пациенток психиатрического отделения? Я отвернулась, сконцентрировав внимание на книгах — все они, к счастью, были целы и невредимы, со всеми вкладышами и заметками. Мне показалось, что она заметила раздражение и, после некоторого молчания, встала с постели, собираясь к выходу. — Пошли, прогуляемся. — вопиющая наглость, подумала я, сверля ее спину взглядом. Резко она обернулась и схватила меня за руку — я хотела закричать, но, оказавшись в коридоре, не стала. — Думай, как те, кто тебя окружает, влейся в эту безумную атмосферу, иначе жизнь может показаться совершенно не сладкой на вкус, — что-то в этих словах было, однако следовать им я не спешила. Мы брели по коридорам. Из бесконечного потока речи я узнала, что девушку зовут Юлей. Она сама какое-то время чувствовала себя здесь одиноко и неуютно. Все казалось ей чужим, таящим зло. А потом, после приема таблеток, которые прописал ей врач, панические атаки прекратились, наступило просветление, и санитары стали хорошими друзьями. И хотя выглядело это более, чем позитивно, меня смущало наличие таблеток в этой истории. Что это за лекарство, которое практически мгновенно лечит больного? Скоро мы оказались у дверей столовой, где уже подходил к концу завтрак. Пациенты потихоньку разбредались по палатам, желая вновь провалиться в сон, но были и те, кто тщательно пережевывал и жидкую остывшую кашу. Мы заняли столик, где стояли наши порции и еще пару полупустых тарелок, по краям которых была размазана та самая каша, отдаленно напоминающая овсянку. Пока Юля пыталась выпить несладкий чай, который не выносила, я рассматривала окружающих: старушку, укутанную в кофейного цвета палантин, ее седые пряди выбивались из общего пучка, мягко ложась на плечи, молодого паренька, одиноко сидящего в конце зала, и мальчишку, которого я уже встречала в регистратуре. — А с ней что? — я устремила взгляд на пожилую женщину. Она без остановки мешала кашу, словно надеясь, что оттого она станет вкуснее. Поднимая взгляд, Юля отвлеклась от своего «увлекательного занятия» и, обдумывая ответ, сказала: — Мне неизвестен её диагноз. Все, что я знаю: каждый раз, когда кто-то упоминает, пускай и невзначай, имена ее сыновей, она падает на пол и начинает молиться. А после, смотрит бешеными глазами, словно желая выцарапать их говорящему. Пару раз она даже попадала в наблюдательную по этой причине. Вопли и молитвы доносились из палаты ежеминутно. Спать было практически невозможно. — мне неожиданно стало не по себе, неуютно, хотелось вернуться в палату, залезть под одеяло и думать, много думать. — Та-а-ак, выходит, ты не знаешь, как покинуть эти стены? — снова эта безумная усмешка! Она меня выводит из себя. В чём дело? Почему она просто не может ответить: «да» или «нет»? — Тебя интересует, почему я ухожу от ответа? — произнесла Юля, — Отсюда невозможно сбежать. Ты помнишь тех двух громадных, как скалы, молодых людей, что привели тебя сюда? У каждого выхода из отделения стоят такие же: высокие и сильные. Тебе быстренько заломят руки и отправят в наблюдательную, ссылаясь на неадекватное поведение, а нам зачитают лекцию и отправят спать раньше времени. Единственный способ покинуть это место — лестница в небеса, если ты понимаешь о чем я. — казалось вот-вот она закончит свою речь и, закурив, затянется, отводя взгляд и наблюдая голубую даль. Быть может, там, за окном, в каком-нибудь парке культуры, сидя на лавке у дерева, она бы так и поступила. Я пыталась успокоиться, но руки сжимались в кулачки: настолько этот ответ мне показался глупым. — И как я по-твоему должна это сделать? Меня полностью обыскали еще у входа, не оставив даже ручки; даже мебель в отделении имеет округлые края! О, а может, ты считаешь, что я супергерой, который сможет головой выбить дверцу сейфа, где хранятся таблетки? Так вот, ничего подобного! Не заметив, как повысила тон, я быстро оглянула присутствующих. Они по-прежнему ковырялись в тарелках, а многие из них и вовсе ушли, лишь мальчишка еле заметно наблюдал за нами. — Видишь, вон ту, рыжеволосую? — я посмотрела на сидящую к нам спиной фигуру, на которой остановился взгляд Юли, — Она здесь недолго, но успела завоевать доверие сестер и санитаров. Она единственная из пациентов, кто имеет доступ к сейфу главной медсестры. Не самая приятная личность. Если она не захочет помочь — станет только хуже. Донос здесь хорошо практикуется, понимаешь ли. За любую оказанную помощь можно получить «конфетку» вкупе с прочими привилегиями. — Как ее зовут? Почему ей позволяют это делать? Неужели никто не допускал мысли о том, что она либо сама это сделает, либо поможет кому-то? — Ольга. В семье произошел разлад. Девчонка в карман за словом лезть не станет. У нее выявили, или пытаются выявить, склонность к клептомании, поэтому мачеха — та еще штучка — заставила ее отца сдать дочь сюда. Она подозревает, что Оля похитила у нее дорогущее, по ее словам, ожерелье, но, ты знаешь, поговаривают, что это не более, чем простая бижутерия. Тем не менее, она здесь. Конечно, ее проверяют, как и всех остальных, очевидно, что ее даже чаще, однако… — Юля замолкла, когда заметила, что в столовую вошли санитары. Двое мужчин выглядели отнюдь не весело. Кажется, они не очень любили сплетни. Впрочем, кто их любит, когда дело касается тебя самого? — Юля, ты прекрасно знаешь какой сейчас час, так почему ты сидишь здесь? — повысил на нее голос один из сотрудников; на бейджике едва виднелось: «Владислав Кулонин». Я нахмурилась. Какое право он имел так разговаривать с пациенткой? Однако вопреки моему негодованию Юля лишь ухмыльнулась и, встав со стула, похлопала санитара по плечу. — Уже идем, — язвя, ласковым голосом произнесла она. Идем куда? Я прищурилась, стараясь понять, что происходит. — Не так быстро, — Владислав приостановил девушку за руку, что-то проверяя на бумаге, которую держал в руках; Юля удивилась, оглянувшись на санитара, — Ты идешь со мной, а она, — головой он махнул в мою сторону, — пойдет с Олегом. — Меня зовут Татьяна, — сквозь зубы процедила я, желая взглядом прожечь дыру в груди санитара. Он не обратил на это никакого внимания. Взглянув на Юлю, я двинулась к Олегу, второму санитару, стоявшему у выхода.

***

Я сидела в кабинете психиатра, на том же месте, где сидели мы с мамой, прощаясь. Сейчас его не было. На удивление, за окном была чудесная погода: птицы чирикали, а прохладный ветерок, изредка проникающий в кабинет, освежал слегка вспотевшую от волнения шею. В мыслях картинка одна за другой сменялись, дразня своей красотой. Я представляла, как гуляю по скверу, уткнувшись носом в теплый вязанный шарф, как наблюдаю за искрами надежд на лучшее в глазах людей, которые всё мчатся и мчатся, не замечая ни пения птиц, ни зелени в проталинах около одиноко-стоящих деревьев, ни запаха свежего хлеба вокруг себя, не замечая ни-че-го, и как читаю «Жизнь взаймы», сидя на лавке и поражаясь глубинному смыслу, который смог вложить автор в свое дитя. Порой, размышления угнетали меня, а невозможность заставить людей наслаждаться каждым днем, а не только выходным, приводила в абсолютно апатичное состояние. — Мечтаете? — позади меня послышался мужской голос. Я не шевельнулась и оставила вопрос без ответа, продолжая смотреть в окно, в это большое и светлое окно. Казалось, Алексей Владимирович, так звали доктора, делал тоже самое. То ли стараясь понять, что я пытаюсь высмотреть на улице, то ли наслаждаясь погодой вместе со мной. Когда, наконец, он удосужился сесть напротив меня, я оторвала взгляд от жизни за окном и обратила внимание на стол психиатра. В этот раз он был уставлен различными папками, делами больных и документами. Во всем этом хламе даже рамка с фотографией перевернулась, оказавшись на краю. Я медленно протянула руку к фото; врач выжидающе наблюдал. На фотографии была изображена молодая девушка. Она улыбалась. Глаза ее были похожи на глаза психиатра, цвет их волос же был почти одинаков. Я аккуратно провела пальцем по рамке. — Ваша дочь? — я взглянула на Алексея Владимировича. Непонятно: грустно ему или весело. Глаза выражали некую печаль, однако губы были растянуты в ласковой улыбке. Сердце екнуло. Впервые за долгое время я почувствовала, как меня проняло чужое горе. — Да, ты права. Она погибла в автокатастрофе, — голос доктора даже не дрогнул. На лице его все еще светилась улыбка. Добрая и заботливая улыбка. — Мне… — я ее успела договорить, как мужчина меня перебил. — Жаль. Да, как и всем остальным, — удивительно, но даже эти слова были сказаны отнюдь не саркастичным тоном, — Но мы здесь для того, чтобы поговорить о тебе, не так ли? — доктор кое-как отрыл в куче бумаг мое дело и, быстро «пробежавшись» по тексту, отложил его, — Как ты думаешь, почему ты здесь? — Почему я здесь? Думаю, я слишком идеализирую все, что окружает меня. Вещи, не соответствующие моему представлению… Они расстраивают меня. То есть, я желаю построить жизнь таким образом, чтобы я могла получать удовольствие, находясь здесь и сейчас, не откладывая на «потом». Я думала, что, если я окажусь здесь, я пойму, как справиться с этим. Но это место… Оно еще больше заставляет думать меня о том, как беспомощны и ничтожны люди, раз не могут делать то, что им вздумается, раз они вынуждены жить по расписанию, составленным кем-то, раз они не умеют элементарно быть благодарными и счастливыми имея то, что у них есть! — отчаянно тараторила я, стараясь донести до человека, совсем мне незнакомого, всю суть своего бытия на этой планете. — Ты неглупая девушка и твое желание вполне естественно, но ты ведь понимаешь, что эти люди больны? — Алексей Владимирович многозначительно взглянул на меня, ожидая твердого «да», но вместо того я шумно выдохнула. На минуту в помещении повисла тишина. — Вы не даете им шанса! — наконец, выпалила я, — Эти люди… У всех у них когда-то была мечта, но сейчас их лица не выражают абсолютно ничего! Им совершенно неважно, как пройдет следующий день! Они, возможно, даже не подозревают о том, какая жизнь и возможности их ждут за стенами этой клиники! — Это результат их заболевания, — сделал заключение доктор. — Это результат неправильного подхода! — не вытерпев, я вскочила с дивана, отбросив на него фотографию, которую с трепетом держала в руках все это время. Показалось, словно что-то хрустнуло. Не желая отяжелять себя муками совести, я поспешила к выходу. За дверью стоял Олег. Он, смутившийся моим неожиданным выходом, заглянул в кабинет, держа меня за руку. — Можете идти, — послышался голос Алексея Владимировича.