Возвращение в крепость

Стоял тихий вечер четырнадцатого августа. Русский лагерь будто бы замер, даже пушки били редко и словно нехотя. На небе не было ни единого облачка. На стенах крепости перекликались часовые. – Не к добру это, – проворчал один из поляков. – Чувствую, скоро будет жарко… Догоравшее солнце разрумянило башни Смоленска и царский шатёр. В шатре Алексей Михайлович сидел за письмом к царице Марии. Среди военных и государственных хлопот он не забывал отписывать семье о состоянии дел. Когда перо вывело несколько строчек, до слуха царя донёсся гул голосов. Несмотря на неурочный час, в лагере явно что-то происходило. Алексей отложил перо и уже готов был кликнуть рынд, как в шатёр вошёл Афанасий Матюшкин, его двоюродный брат. – Государь! Гонец от князя Трубецкого! – доложил он. – Прикажешь принять? – Ко мне его немедленно! – ответил царь. – Это он весь лагерь растревожил? – Да, государь! – улыбнулся Матюшкин. Он выглянул из шатра и о чём-то распорядился. Спустя минуту в шатёр вошёл молодой дворянин в запылённом зелёном кафтане. – Государь! – Гонец отвесил поклон, затем протянул грамоту. – Князь Алексей Трубецкой тебе челом бьёт! Сегодня князь побил Радзивилла под Шепелевичами! Взяли знамёна и много пленных! Радзивилла пятнадцать вёрст гнали! – Слава Богу! – Алексей углубился в чтение. Князь Трубецкой подробно описывал бой, погоню, пленных и трофеи. Армия Радзивилла перестала существовать. – Добрая служба! – улыбнулся царь. – Быть Трубецкому в большой милости! Отложив грамоту, он приказал вошедшим слугам: – Всех воевод ко мне! И полковника Лесли! Гонцу вина! Тем временем окончательно стемнело, слуги зажгли свечи. Воеводы вскоре собрались. Заспанный Никита Одоевский с трудом подавил зевок. – Сегодня князь Трубецкой побил Радзивилла! – сообщил Алексей. – Теперь можно смело приступать! Всё ли готово? – Всё, государь! – Ответствовали воеводы. – Припасов в достатке, лестницы сделаны, шанцы подведены! Царь, разумеется, знал, что войска давно готовы к атаке на крепость и только ждут приказа. Детали приступа уже неоднократно обсуждались ранее. И теперь время для приказа пришло. – Войско готовить к приступу! – приказал Алексей. – Приступать учнём следующей ночью, по трём трубным гласам! Пушкарям бить по крепости от света и до тьмы, пороху и гранат не жалеючи! – Будет исполнено, государь! – поклонились воеводы. *** Утром пятнадцатого августа лагерь походил на растревоженный улей. Ратники начищали мушкеты, рассыпали по пороховницам порох, проверяли сабли и шпаги, готовили лестницы, офицеры распоряжались. Всюду собирались отряды добровольцев, желающих идти в атаку первыми. Кругом сновали гонцы с приказами. Пушкари непрестанно палили из пищалей и мортир, даточные едва успевали подтаскивать к орудиям ядра и порох. Месяц упорной канонады не прошёл даром – часть южной стены между Шеиновым бастионом и Антипинской башней разрушилась, другие стены тоже были повреждены. Ночной штурм – дело сложное и опасное. В темноте можно легко выпустить из рук управление войском или не заметить действий противника. Поэтому каждый отряд должен знать, что он должен делать, а гонцы должны доносить приказы как можно быстрее. Всё утро полковые священники принимали исповеди ратников. Теперь над лагерем раздавалась литургия – войско молилось перед боем. Кому-то предстояло погибнуть за царя и веру православную, а идти на смерть легче с чистой душой. Алексей Михайлович вместе с воеводами объезжал позиции, слушал доклады голов и полковников, говорил воинам ободряющие слова. Напротив Шеинова бастиона царь задержался надолго. – Здесь пушкари потрудились на славу, – заметил он, изучая полуразбитую стену в подзорную трубу. – Быть жаркому бою. – Не изволь тревожиться, государь! – ответил рейтарский полковник силезец фон Друшке, отсалютовав шпагой. – Возьмём башни по твоему слову! С полсотни рейтар-добровольцев поддержали своего начальника. Рейтары воевали в конном строю, но для приступов не чурались спешиваться. Их снаряжение – шлемы, кирасы, карабины и пистолеты – прекрасно подходило не только для полевого боя, но и для атаки на крепость. Сотне Александра Ивановича предстояло приступать к северо-восточным башням. Всё уже было готово – стрельцы и солдаты получили порох, фитили и свинец, рядом лежат лестницы, протазан и сабля наточены и начищены, пистолет заряжен. По правую руку замерли солдаты из полка немчина Александра Гипсона, по левую балагурит два десятка лихих запорожцев из свиты казачьего полковника Золотаренко. Окольничий Богдан Хитрово, командующий их отрядом, ждёт сигнала. – Вот эта башня, – указал Александр – зовётся Лучинская. Здесь можно два десятка пушек да затынных пищалей выставить. Что-то дрожало внутри старого сотника – словно не верилось, что сейчас, очень скоро Сашка вернётся домой, где не был больше сорока лет. Нет, шальной пули сотник не боялся, но что, если и теперь поляки отобьются? «Нет, никогда! Умру, но вернусь!» Александр поспешил прогнать от себя дурные мысли. Постепенно на город спустилась тьма. Канонада смолкала – с батарей не было видно, какой урон наносят ядра. На небо выплыл яркий диск луны. Перевалило за полночь, а приказа всё не было. Но вот с Девичьей горы, разрезав тишину, пропела первая труба. Оцепенение, подкравшееся было к заждавшимся воинам, вмиг растаяло. Вместо него приходил азарт боя. Начиналось. – Фитили пали! – скомандовал Александр. Стрельцы принялись прикуривать фитили у тех, кто держал их тлеющими. Раздался второй трубный глас. Сотня, выстроившаяся в четыре ряда с мушкетами на плечах и с бердышами за спинами, была готова к бою. Другие стрельцы и солдаты заняли шанцы, местами не доходившие до крепости каких-то десять сажен. На поврежденных стенах засуетились поляки. Возле зубца сверкнула вспышка, хлопнул выстрел – у кого-то не выдержали нервы. Протрубила третья труба. Отозвавшись ей, заиграли полковые трубы, загремели барабаны. Приступ начался. Защёлкали мушкеты – это занявшие шанцы выпалили по стенам. – Прямо ступай! – приказал сотник. Стрельцы двинулись вперёд. Над их головами засвистели пули, кто-то упал, но остальные продолжили шагать. – Стой! – сотня остановилась. – Кладь! Фитиль крепи! – стрельцы вскинули мушкеты. Щёлкнули открывающиеся полки. Александр пропустил удар сердца. – Пали! Дымящиеся фитили опустились на порох. Стрельцы дали дружный залп. Тут же справа и слева загремели мушкеты солдат. Нестройно выстрелили запорожцы. – Первая шеренга, налево обворотись! Прямо ступай! Первая шеренга отступила назад, остальные шагнули вперёд. Вторая шеренга, ставшая первой, навела мушкеты на врага. – Пали! Новый залп, град пуль выбивает крошку из кирпичных стен, заставляя поляков прятаться за зубцы. Вперёд шагает новая шеренга, вскидывает мушкеты. Со стены защёлкали выстрелы, хлопнула пушка. Несколько человек падает, но оставшиеся дают ещё один залп. Под прикрытием мушкетного огня солдаты с лестницами бросились к стене. Кто-то тут же упал, сраженный меткой пулей, но другие подняли лестницы и навалились на них. – Пали! – в очередной раз скомандовал Александр. Как только отгремели выстрелы, на стены полезли первые ратники. Но натиск не сломил поляков – часть штурмующих погибла на стене, часть сбросили наземь. В отместку на защитников обрушился новый залп. «Пали!» – раздавалось кругом. Со стен отстреливались враги. Под свинцовым градом подвигом было уже высунуть мушкет из-за зубца и прицелиться в атакующих. Но поляки держались молодцами – и царское войско несло потери. Рядом с Богданом Хитрово упал раненый стрелец. Но воевода не собирался кланяться пулям. Окинув взглядом свой отряд, он выхватил саблю. – Стрельцы! Солдаты! – воскликнул он. Взор воеводы упал на запорожцев. – Казаки! Смело стоит лях, но лишь пока прячется за стенами. А на стенах ему не удержаться! Пулька дура, бердыш – молодец! За веру православную, за государя-батюшку, за Русь-матушку – за мной! Пронзительная труба заиграла атаку. Часть ратников дала ещё залп по стенам, остальные бросились к лестницам. Хитрово был впереди всех, за ним саженного росту стрелец нёс знамя. – Не стрелять! Своих зацепим! – крикнул Александр. Он видел, как стрельцы и солдаты карабкались на стены. Вот срывается вниз знаменосец – но стяг подхватывает какой-то юноша… В числе первых воевода врывается на стены, рубится с поляками. Раздаются выстрелы – пули выбивают всю свиту Хитрово, чиркают по доспехам, но воевода продолжает сражаться. А на подмогу своему командиру уже карабкаются новые ратники. – Наша пора пришла! Сабли вон! На стены ступай! – приказал сотник. Стрельцы, забросив мушкеты за спины, выхватили сабли и шпаги. Стиснув протазан, Александр возглавил рывок на стену. Какой низкой казалась стена сорок лет назад, когда Сашка глядел из-за зубцов на шедшее в бой войско Сигизмунда, и какой высокой она кажется сейчас, с лестницы! Но вот и площадка. Как знакомы эти зубцы, эта башня!.. А тут, кажется, новая кладка… Сотнику, впрочем, было не до ностальгии – на площадке кипел бой. Подошедшие поляки яростно бросились в контратаку. Разрядив пистолет в ближайшего врага, Александр перехватил протазан и заколол статного усача, вместе с другим товарищем наседавшего на одного из стрельцов. – Царёв! – раздался над крепостью боевой клич. Клич подхватили сражающиеся, да так, что на миг стало не слышно пушек. Ратники удвоили натиск, и вот уже отступают последние защитники стены и башни. – Мушкеты к бою! – проорал Александр. – По поляку пали! С захваченных стен стрельцы дали дружный залп, за ним – ещё и ещё. *** Давно Анджей не видал такого жаркого боя. Словно стальная лавина хлынули московиты на полуразбитый бастион. Ротмистр и его солдаты держались изо всех сил, но многие погибли под свинцовыми пулями. Уцелевшие отступили в соседнюю башню. Над Антипинской башней и частью стены взметнулись царские знамёна. Крепость огласил боевой клич. Две башни русские уже захватили. Со взятых стен лился свинцовый дождь. Поляки зубами вгрызались в стены, гибли, но бывалые солдаты уже почувствовали – город не удержать. С какой-то мрачной обречённостью они заряжали мушкеты и осыпали пулями наступающих стрельцов. Но московиты не собирались останавливаться. Анджей вгляделся в суетящуюся группу царских ратников и вдруг со страхом увидел, как те затаскивают на стену лёгкую пушку. Вот орудие уже на стене, а московиты поднимают на площадку и второе. Грянул выстрел, и нескольких защитников разорвало в клочья. – Разворачивай пушку! – не своим голосом крикнул ротмистр пушкарям. Те откатили орудие от бойницы, навели на пушки московитов… но тут загремел мушкетный залп, и старший пушкарь, державший пальник, упал, сраженный меткой пулей. Остальные в страхе бросились наутёк. – Стоять, трусы! – проорал Анджей, но эти люди уже думали только о своих жизнях. Один из них сорвался с башни и рухнул на землю, другого сразила пуля. А русские тем временем забили в ствол новый заряд. Вырвав у убитого пушкаря пальник, ротмистр кое-как раздул тлеющий фитиль, дрожащими руками подсыпал на запальное отверстие пороху и выстрелил. Страшный взрыв раздался над крепостью. Дым и пламя охватили Антипинскую башню, во все стороны полетели обломки, а когда клубы дыма развеялись, взору Анджея предстало жуткое зрелище. Башня была разворочена, кругом валялись изуродованные трупы, мушкеты и разбитые лафеты. Чуть поодаль уцелевшие московиты крестились. Но сколько им понадобилось времени, чтобы прийти в себя? Полминуты, минута? И вновь они вскидывают мушкеты, сотник командует новый залп, вновь падают убитые и раненые защитники… Но до слуха Анджея доносятся трубные звуки. Что это сулит? Подкрепления к царским ратникам? Последнюю, самую яростную атаку? Месть за ужасную гибель товарищей? Но что это? Московиты… Отступают? Уходят? Или же рассудок ротмистра совсем помутился? Но нет, стрельба затихла, русские покидают захваченные стены и башню… Если эти развалины ещё можно назвать башней. Мы отбились… Виктория! – Иисус Мария… – перекрестился Анджей. И только тут ротмистр почувствовал, как из простреленного бедра течёт кровь.