* * *
Сара Учиха, одетая в наглаженный национальный костюм, зевнула и почесала голову под кокошником из который Олег Учиха смастерил из проволоки и цветного картона. — Всю ночь орали, что за люди, — бормотала она, стоя с сокомандниками у ворот в Малый Коноховск. — Один дядя Иван нормальный, он плюнул и спать ушел. А дедушки, блин, горланили до утра, уже папа уснул, а они на него орут и орут. Как же ж так можно? Он же космонавт! — Никакого уважения к Роскосмосу, — поддержал Мстислав, поправ косоворотку. — Мой батя тоже космонавт, он сейчас на орбите. — Только ты меня и понимаешь, Славик. — А то. Мы, дети космонавтов, правильно смотрим на вещи. Бориска Узумаки грыз каравай, который они должны были вручить дорогим гостям из дальних сел, и заметно нервничал. — Сара, у вас со Славиком что-то есть. — Ты таки про здравый смысл? — вскинула брови Сара. Бориска снова откусил от каравая кусок. Мстислав щупал залакированную челку. — Если по ночам орать будут, приходи ко мне в общагу, — предложил «гордый сын космонавта». — Сонный каратист — это как крот на минном поле. — Ни по каким общагам Сара тягаться не будет! — крикнул Бориска. — Славик, я тебя щас на дуэль вызову. Выйдем после церемонии. — Выйдем, — согласился Славик. — Славик, давай уже замутим, чтоб он от нас отстал, — вздохнула Сара. Бориска насупился. — При живом Бориске с Мстиславом мутить?! — разорался он так, что подслушивающая подростковые страсти каратистка Тоня вздрогнула. — Да шо ж вы за бессердечные космонавты! — Конохомаров-сенсей, можно нам в команду Шмаровоза вместо Бориски? — Мне похрен, Славик, — отмахнулся Конохомаров-сенсей, дремавший у фонарного столба. И, вероятно, склоки команды Конохомарова переросли бы в поножовщину, если бы заместитель председателя по культурной работе, Надька, за ухо не притащила самого председателя на церемонию встречи забугорных каратистов. — О, батя, — фыркнул Бориска, глянув, как одетый в старенький плащ председателя с депутатским значком Никита, был поставлен за ними, перед толпой каратистов. Никита сонно помахал рукой. — Кто это? — шепнул Никита, стоящему рядом Евкакию-сенсею. — Это сын твой, крестница и мальчик Славик. — Славика помню. — Уже хорошо. Кончал бы ты, Никита, в кабинете сидеть, кроссворды разгадывать. Никита смутился. — Я не разгадываю кроссворды. — Ой, а то я председателем не был, не знаю, чем в сельсовете занимаются, — хмыкнул Евкакикй, но вскоре мораль его перелилась в иное русло. — Чоткая! Ты че под березой стоишь! Кто поставил ребенка под березой?! Надька, суетливо поправив шарики, повязанные на телегу с сеном, треснула Конохомарова за непрезентабельный внешний вид, похвалила костюм Олега-сенсея (пиджак, спортивные штаны и лакированные туфли). — Никита, не сиди на корточках! Ты ж председатель! Никита послушно встал, как положено депутату и мученически вздохнул. Подбежав к команде Конохомарова, Надька поправила Саре кокошник и пришла в ужас, увидев каравай. — Так, кто полхлеба сожрал?! Бориска, смахнув с губ крошки, выпучил глаза и покачал головой. — Это был Славик, — шепнул он. — Шо за подстава? — возмутился Мстислав. И снова дошло бы до поножовщины, если бы зоркая Ира Яманака, взгромоздившись в телегу с сеном, едва не сломав каблуки своих лабутенов, не заорала на все село: — Едут! Едут! Каратисты запаниковали. — Готовность номер один! — крикнула Надька в старенький мобильный телефон. — Есть, готовность номер один! — отозвался участковый Ярослав. — Поднимай флаги! Чоткий Акимичи скотчем принялся приматывать к забору флаги сел-каратистов: малоконоховский (лист щавеля на болотном фоне), сунагакурский (арбуз посреди красного флага), поволжский (тюлька на синем фоне), кумогакуровский (грязно-серый, со множеством тучек) и ивагакуровский (коричневый с камнем). На горизонте послышалась громкая музыка из приближавшегося автомобиля, и вот, наконец, едва не встряв в яме на дороге, в Малый Коноховск заехал роскошный белый лимузин, смастеренный из двух заниженных приор. Тонированное окно опустилось и развеселый Пустынный Карен, радостно посигналив, замахал рукой. — Сунагакурск приехал! — заорал Никита. — Гарик! Гарик, ебать, выходи! Дверь лимузина открылась и на сельскую землю ступила нога, обутая в красный мокасин. Гарик Пустынный, одетый в длинную тигровую шубу (несмотря на май), поправил солнцезащитные очки и, сжав рукой, украшенной золотыми браслетами и перстнями, трость из черного дерева с рубиновым набалдашником, вышел из своего транспортного средства. — От нашего дома вашему дому, — заскороговорила Сара, протянув дорогим гостям надгрызенный каравай. — Счастьячка, здоровьячка, золотых медалей вашим борцам на Олимпийских Играх. — От души, вообще, — расчувствовался Карен, на груди как раз болталась золотая медаль. — Спасибо, дети, — кивнул Гарик, оторвав шмат хлеба. — Вот вам косарь на мороженку. Никита! — Гарик! Председатели крепко обнялись. В тот момент, когда состоялось дипломатически важное сэлфи глав двух сел, в Малый Коноховск заехала маршрутка, которая привезла на экзамен шумных сунагакурских детей. Увидев детей, которые тут же кинулись обнимать своего председателя, Гарик спохватился и бросился к лимузину. — Дети, шо вы сидите? Приехали! Из лимузина вышли три каратиста: пацан с макияжем Бэтмена, явно вдохновившийся детскими фотографиями Карена, мальчик, чье лицо скрывала марлевая повязка, и девочка с ярко накрашенными губами. — Дети мои, — гордо сказал Гарик. — Шамиль, Ильдар и Амина. Ильдар, сними маску, мы уже проехали завод химотходов. Шмарик, племянничек! Пока сунагакурские дяди тискали племянника, а среди коноховских каратистов затесалась новая интрига: кто родил Гарику Пустынному детей, зоркая Ира Яманака снова завопила: — Кумогакуровка едет! Каратисты и сунагакурская диаспора взорвалась аплодисментами. Вскоре из голубого автобуса, припарковавшегося рядом с лимузином Гарика, высыпал рой юных каратистов, за которым, пересчитывая учеников, вышла могучая фигура председателя Иосифа. — Дядя Киллер Би! — обрадовался Никита, заметив за рулем своего старого учителя. — Дети, — прошипела Надька. — Где дети-певцы? Илья Яманака тут же замахал рукой. — Скоро ваш выход, повторяйте песню. Пока Сарочка кормила хлебом-солью гостей, монотонно зачитывая приветствие, Ира снова заголосила: — Поволжье на подходе! — Поволжье! — обрадовался Евкакий. — Майка едет! — крикнул Гарик. — Карен, тащи букет. Черная «Волга», в которой приехала поволжская председательша, блеснула в лучах солнца. За машиной ехал прицеп, в котором ютился десяток детей-каратистов. Дети, судя по всему, были очень рады путешествовать таким образом, несмотря на то, что один тощий мальчик бежал следом, явно выпав на повороте. Председательша Майя вышла из машины и, вежливо со всеми поздоровавшись, прищурилась и, разглядев знакомую фигуру загадочного разведчика, поправила бюст. — Здравствуйте, тетя Майя, рады приветствовать вас… — забубнил с листочка Никита, которому Иосиф уже протягивал шампанское в пластиковом стаканчике. — Привет, Никита, привет Иосиф, — кивнула Майя, потянувшись к бухлишку. — Гарик! Модник херов, отличная шуба. И, залпом осушив стаканчик, схватила еще не допившего Евкакия за локоть. — Нет времени объяснять, срочно покажи мне, как у вас покрасили сеновал. — Какой сеновал? — прошипела Надька. — А культурная программа? Председательша отмахнулась и, взяв у Сары кусок хлеба, обернулась к своей «Волге». — Олег, разгрузи детей. И пересчитай, сдается мне, мы четверых на мосту потеряли. Молодой спецназовец Олег, заместитель своей мамки-председательши по вопросам обороны села, заглушил машину и, сдержано кивнув всем, принялся пересчитывать детей. — Засрали прицеп, — шипел Олег, вытащив последнего мальчугана из прицепа. — Фантики, обертки, жвачки, огрызки яблочные. Так, кто яблоки жрал? Вы хоть понимаете, насколько это опасно? Яблоки — это дети яблони, а их мать, я вам наверное не рассказывал, зверски убила моего сослуживца Остапа. Было нас тогда четверо в отряде: я, Рая, медсестра наша, мамка-председательша и Остап, мой сослуживец, на которого яблоня упала… — Странный парень, — шепнул Никите Евкакий-сенсей, которого поволжская председательша упорно толкала в сторону сеновала. — Кого-то он мне напоминает, — неуверенно протянул Олег Учиха, глядя, как спецназовец поправил ворот свитера, который натянул до самых глаз. — Тебе тоже? — шепнул Евкакий, и, подумав, хлопнул себя по лбу. — Тю, дырявая голова! Конечно, напоминает! Газманова. Сослуживцы переглянулись. — Присматривай за ним, он мутный, — напоследок сказал разведчик, удалившись на сеновал. Когда приехала маршрутка из Ивагакуровки, первая леди села, Хаврошечка, сообщила, что столы уже накрыты. Дед Прохор, воровато осмотревшись, первым делом шепнул детям, которых привез на экзамен: — На банкете берите еду с собой. У всех есть судочки? — Так точно, товарищ председатель. — Тогда бегом, садитесь поближе к голубцам. Голодные дети убежали за Хаврошей, а Прохор тем временем двинулся к каратистам, которые угощали гостей караваем. — А вам, товарищ Прохор, я хлеба не дам, вы нам денег должны, — отрезала Сарочка, вручив остатки каравая Надьке. — Соли покушайте. От нашего дома вашему дому… — Дорогие председатели! — крикнула Надька. — Перед тем, как подадут горячее, вам будет предложено развлечение: народные танцы наших детсадовцев и игра в преферанс с отличницей Сарочкой! — Так… — хотел было возразить Никита. — Молчи, Никита, казну сельскую пополнять надо, — прошипела Надька. — Сарочка, бери карты и поиграй с председателями. Когда каратисты единым потоком двинулись на банкет, которым руководила Хавроша, взрослые держались за кошельки, когда рядом пробегали воспитанники Ивагакуровки. Иван Учиха, сняв часы на всякий случай, внимательно следил воспаленными глазами за шкетом, который терся рядом, норовя сунуть руку ему карман, как вдруг кто-то сзади треснул его по спине. — Ваня! Ты что ли? Иван круто обернулся. Незнакомый каратист в черной кепке раскинул руки. — Денег нет, в долг ивагакуровцам не даю, — отрезал Иван. Каратист, широко лыбясь, стянул с головы кепку и по плечам его рассыпались длинные обесцвеченные волосы. — А так? — Добрыня! Да ладно? — поразился Иван. Трансвестит Добрыня захохотал своим знаменитым прокуренным басом. — Я думал, ты сидишь! — А я думал, ты сидишь! Бывшие батайские бандиты крепко обнялись. — Я в сенсеи подался, — сообщил Добрыня. — Меня сначала сжечь на Масленицу всем селом хотели, а потом Прохор сенсеем сделал. Та не боись, мои у тебя тырить не будут. — Слушай, надо наших собрать, — сказал Иван, когда они вдвоем уже сидели за столом. — В Батайске. Тринадцать лет не виделись. — Точно, — заверил Добрыня, наложив себе оливье. — Вечер встречи батайской мафии. Звучит. Я по нашим знаешь, как скучаю. Особенно по Сосо. Как он там, без меня? Мы ж были как Бонни и Клайд. Только Добрыня и Сосо.***
Застолье вовсю продолжалось, кажется, все и забыли о том, что с утра детям сдавать первый экзамен. Председатель Никита решил вывести Гарика на серьезный разговор. — Гарик, кто тебе родил детей? — без предисловий спросил он, налив другану самогона. Гарик, занюхав самогон зеленым луком, искоса глянул на всех, кто прислушался (на половину каратистов, сидевших за столом). — Скажу честно, Никита, — серьезно сказал Гарик. — Это не мои дети. Они из пробирки. — Папа! — Тихо, Амина, папа шутит, — успокоил Гарик. — Ну, за детей. Рюмки, стаканы, бокалы и стопки звякнули. — Где, говоришь, служил? — прищурился Евкакий-сенсей, сидевший недалеко от Никиты. — Под Самарой, — ответил спецназовец из Поволжья. — Там же и сослуживца потерял, я вам о нем не рассказывал, Остапом его звали, яблоня на него упала. — Яблоня — это не так страшно, как береза, — заверил разведчик. — Вот у меня был сослуживец, я тебе о нем точно не рассказывал, его звали Олегом, так вот его придавило березой. Рожа — в щи расхуярилась, весь лес крик слышал, трех белок контузило. Это тебе не яблонька, это брутальная береза. — РЕБЯТА, ДРАКА! — заорал Киллер Би. — ПОВОЛЖЬЕ НА МАЛЫЙ КОНОХОВСК! Сельчане несказанно обрадовались. Драка за выяснение какое дерево смертоноснее стала лучшим застольным конкурсом. — Шамиль, иди, покажи всем, что ты занимаешься вольной борьбой, — сказал Карен, подтолкнув племянника к эпицентру бойни. И сам побежал бить морды. Драка объединила всех. Председатель Иосиф бил головой об стол участкового Ярослава, Иван Учиха макал Добрыню лицом в пюре, Бориска Узумаки разбил об голову Мстислава тарелку. Карен принялся избивать Шуганного Нару. Ира Яманака устроила бойню с Гаврилой-сенсеем. Савелий получил по голове баяном от Рока Леонида. Мордатый Учиха замахнулся топором на памятник Сергея Хаширамы. Председательша Майя и Надька сцепились в кровавой схватке. Олег Учиха избивал спецназовца из Поволжья, которого стащил с Евкакия. Дети-каратисты из сунагакурска кинулись воевать с противниками из Ивагакуровки. Скорей всего банкет медленно перерос бы в очередную Войну Каратистов, если бы высокая фигура Семена Учихи не вышла на центральную площадь и не вспрыгнула бы на стол. Достав пистолет, Семен снова решил окатить всех волной пафоса и четырежды выстрелил в воздух. — Батя в здании, — процедил Семен, когда каратисты, испугавшись выстрелов, замерли. — Спасайте задницы. Шум стих. — Ты что, дебил что ли? — возмутился кто-то. Дебил не дебил, но драка прекратилась и каратисты снова уселись за стол, выпить за мир, труд и дружбу.