Бориска

— Господа офицеры, — сцепив руки в замок за спиной, произнес Никита, расхаживая по своему кабинету. — Я собрал здесь самых гениальных каратистов за всю историю Малого Коноховска. — Никита, твою мать, восемь вечера… — Дело срочное и не терпит отлагательств, особенно в свете экзамена на каратиста второго уровня, — гаркнул председатель. — Это вопрос государственной важности. Разрешите представить вас друг другу. И поднес к сидящему каратисту справа свечу в граненом стакане. — Гений номер один — Нежный Хьюга. Знает наизусть все серии «Игры Престолов», «Теории Большого Взрыва» и с точностью до минуты может рассчитать дату выхода пятого сезона «Шерлока». Нежный кивнул. — Гений номер два — Олег Учиха. Двадцать лет выдавал себя сначала за слабоумного Толика, а после — за Олега Газманова. Мастер маскировки и трехкратный чемпион Малого Коноховска по игре в преферанс. — Так вот, кто Сару научил! — Ах ты сука, мы ей денег теперь должны! — Товарищи, без мордобоя! — крикнул Никита. — Итак, гений номер три — Шуганный Нара. С закрытыми глазами может сварить картофельное пюре и метамфетамин. Шуганный выдохнул дым анаши изо рта и расплылся в кумарной улыбке. — Гений номер четыре — Иван Учиха. Закончил школу каратистов с золотой медалью и красным дипломом, которым потом и убил свою бабушку. Иван закатил глаза. — Никита, мы все друг с другом знакомы, — заверил он. — Гений номер пять, — уперся Никита. — Остромысл. Доктор наук… По чему конкретно? — По всему, — отозвался Остромысл. — И, наконец, гений номер шесть — лаборант Копыто. Единственный, кто сумел сварить открывающий особые чакры портвейн. Никита, закончив понтоваться с официальной частью, поймал недоуменные взгляды. — Я поручаю вам сверхсекретную миссию по сбору информации, от которой зависит судьба мира каратистов, — сказал Никита. — Вы должны узнать… — Коды пуска ядерных боеголовок? — мигом сориентировался разведчик Иван. — Кто посадил первую березу в селе? — нахмурился Олег. — Я б эту гниду своими руками… — Нет, вы должны узнать, кто родил Гарику Пустынному детей. Каратисты опешили. — Ты шо, серьезно? — фыркнул Нежный. Никита такими вещами не шутил. — Никита, — мягко сказал Шуганный. — Тебе бы в отпуск. — Не время, Шуганный, село не на кого оставить, — отрезал Никита. Иван Учиха, достав телефон, набрал нужный номер и прижал к уху. — Леночка, добрый вечер. Это не вы случайно родили Гарику Пустынному тройню? Спасибо, Леночка, вас понял, ставьте чайник. И, спрятав телефон, серьезно взглянул на Никиту. — Это не Леночка. — Круг подозреваемых сужается, — кивнул Никита, не почуяв сарказма. — Работайте, орлы. Мы должны узнать тайны Сунагакурска. Пока в сельсовете решался вопрос «государственной важности», в доме Никиты Узумаки происходило следующее. — Хэпи бёрздэй ту ю, хэпи бёрздэй ту ю, — громко пела Хаврошечка с таким малоконоховским акцентом, что американца Савелия бы просто контузило таким коверканьем родного языка. — Хэпи бёрздэй, дорогая Варя! Варя Узумаки, подув на свечи в торте так, что сдула верхний слой крема и заляпала скатерть, радостно захлопала в ладоши. — Ну, как говорится, с праздничком! — радовалась Хавроша. — Давайте кушать, Бориска, давай тарелку. Бориска скрестил руки на груди и взглянул на тарелку с винегретом, как на вражеского каратиста. — То есть, батя не придет? — злобно спросил он. — Папа занят в сельсовете, у него вопрос государственной важности, — заверила Хавроша. — Да едрит его налево, у Вари день рождения! — Бориска, а ну не ругайся, ты не на тренировке. Но у Бориски, как говорится, бомбануло. — Шо за человек! — возмущался пацан, встав из-за стола. — День и ночь в сельсовете, кроссворды разгадывает, интеллектуал ху… — БОРИСКА! — Как безотцовщины живем, — буркнул Бориска. — Меня гвозди забивать не батя учил, а Евкакий Емельянович. — Это не худшее, чему может научить Евкакий Емельянович, — заверила Хавроша, умаслено наложив сыну в тарелку холодец. — Бориска, твой отец работает на благо села, не покладая рук. Только сильный каратист может стать председателем, ты должен гордиться им! — Сильный каратист не будет сидеть в кабинете и разгадывать кроссворды, он будет убивать врагов на границе! Хавроша встала из-за стола и залезла с ногами на стул, потянувшись к антресолям. Стоило им открыться, как на пол полетели старые книги, сломанные лыжные палки, маска и ласты, пакеты с гвоздями, пожелтевшие от времени газеты, подаренное на свадьбу постельное белье и тюки с одеждой. Варя, которую чуть не пришибло этим всем добром, схватила кусок торта и юркнула под стол. Хавроша, закашляв от пыли, развязала один из пакетов с одеждой и, порывшись в нем, выудила, наконец, странную тряпку. — Это — памятная вещь твоего отца, — благоговейно сказала Хаврошечка, протянув Бориске это нечто. — Что это? — не понял Бориска. Хавроша тряхнула вещью, и на секунду ее лицо скрылось в пыли. — Это — треники твоего отца, в которых он участвовал в легендарной битве при Малоконоховских Буграх, когда пытался отговорить Семена Учиху от дезертирства, — пояснила Хавроша. — Вот, у них даже дырка сзади, это твой папа получил тогда ранение кипятильником. Это — памятная вещь, я их ни разу не стирала. Теперь эти треники твои. Бориска, брезгливо взяв рваные как раз посреди задней части треники, посмотрел на маму, как на психически нездоровую женщину. — Твой отец — очень крутой каратист, — заверила Хавроша. — И пускай эти треники тебе об этом напоминают. Бориска моргнул. — Пойду я, мама, — медленно сказал он. — Треники спрячу, шоб же их никто не украл. И попятился в свою комнату, как вдруг услышал вежливый стук в дверь. — Пришел, зараза! — взорвался Бориска, кинувшись открывать. — Как только жрачку мамкину учуял, сразу все дела свои побросал! Ну я щас тебе, батя… И рывком открыл дверь, замахнувшись кулаком. — Только не по лицу и волосам! — пискнул гость совсем не отцовским голосом. Бориска так и замер, раскрыв рот. Семен Учиха откашлялся и снова напустил на себя максимально хладнокровное выражение лица. — Сын Никиты? — спросил он, опустив взгляд на Бориску. — Как звать? — Борис Никитич, — пролепетал Бориска. И замер, глядя на Семена Учиху, как на лик святого. «Семен Федорович Учиха… Малоконоховский Мститель… Сарочкин батя. Мой будущий тесть. ТЕСТЬ!» — ТЕСТЬ! — крикнул Бориска, крепко обняв Сеню. Семен опешил. — Мальчик, — прошипел он. — Что с тобой? Где твоя мать? Да убери ты руки, не помни пальто! Хавроша, поспешив к двери, всплеснула руками. — Сеня! Я думала, ты снова уехал! «Да я бы рад» — хотел сказать Семен, но вместо этого, отцепив от себя Бориску, холодно поздоровался: — Дратути, Хавроша-сан. Никита дома? — Никита в сельсовете, у него сверхсекретное совещание с узким кругом каратистов, — отозвалась Хавроша. — Гадают, кто родил Гарику Пустынному детей. И, поняв, что прокололась, раскрыв все карты при Бориске, прижала ладони ко рту. — Вот, на что он Варюшину днюху променял! — взвыл Бориска и, мигом забыв о своем будущем «тесте», бросился в свою комнату, выкрикивая нехорошие матюки. — Понял, не дебил, — подчеркнул Семен. — Пока, Хавроша. И, запахнув свое черное пальто, зашагал прочь. Но не успел завернуть за угол дома, как ему на голову упали растянутые черные треники с дыркой сзади. — Какого хуя? — перепугался Семен, когда в темноте на него приземлилось это нечто. И, осторожно, чтоб не повредить прическу, стащил «это» с залакированного причесона и задрал голову. Бориска, выбросив с окна еще и отцовский запас «Доширака», крикнул на все село: «ЗАЕБАЛИ!» и закрыл окно.

* * *

«Думай, Никита, думай» — бился головой об стол Никита. — «Кто родил ему тройню? Разгадка совсем рядом». Но разгадка в голову не лезла, особенно после того, как доверенные лица гениев покинули кабинет, покрутив пальцем у виска. «Я учился дедукции у Шерлока и Дукалиса» — сказал себе Никита. — «Шо ж я, мамку сунагакурской тройни не вычислю?». И, залив «Доширак» кипяточком, снова погрузился в свои мысли. Мысли крепко спали, и Никита разъяренно швырнул в дверь дырокол. — Да ёб твою мать, шо за день, все в меня все швыряют! — послышался ор ночного гостя, который поймал дырокол лбом как раз в тот момент, как открыл дверь кабинета. — Сеня? Семен Учиха, потирая шишку на лбу, зыркнул на дырокол воспаленными глазами и демонстративно показал ему средний палец. — Я отомщу, — шепнул он дыроколу и повернулся к Никите. — Работаешь, Папа Карло? Никита закивал. — Слышь, тут твои портки по всему селу летают, — сказал Семен, швырнув в председателя треники. — Сын твой психует. Никита смутился. — Бориска, — протянул он. — Сложный ребенок. Не понимает он, что отец у него председатель, денно и нощно работает на благо Малого Коноховска. — Ты устал, Никита, — заверил Семен. — Может, накатим хлебного квасу? Да с коньячком? — Я бы рад, Сеня. Но Иван сказал, что если ты придешь с предложением бухнуть, я должен тебя послать нахуй и отправить домой, к Сарочке. — К кому? — не понял Сеня. — К дочке твоей. — А, ты о Соньке? — Какой Соньке? — К дочке моей. — Я тебя не понял. — Я тебя тоже не понял. Каратисты переглянулись. — Поэтому мы и дружим, — кивнул Никита, бережно свернув треники. — Так, чего пришел, дочка ждет. Семен поежился. И достал из кармана пальто древний свиток. — В измерении Бабы Гули, ну, в ПГТ Титькино, я столкнулся в неравной схватке с Константином Ооцуцуки, — зловеще сказал Сеня. — И отвоевал у него этот свиток. В нем — древний рецепт повидла из запретной абрикосины, которое дало Гуле ее силу. Я это узнал от Константина. Никита, припомнив легенду о Гуле и Запретной Абрикосине, бережно развернул свиток. — Так тут же не по-нашему написано! — Это киргизский, — сказал Сеня. — Я пытался перевести это с помощью айфона, но потом вспомнил, что Сонька его у меня в карты выиграла. — Сара. — Я помню. Зараза. Никита снова свернул свиток. — Надо срочно отдать свиток на расшифровку, — заключил он. — В нем заключена великая тайна. Кстати, о великих тайнах. Ты не знаешь, кто родил Гарику Пустынному детей? Четыре часа спустя Семен Учиха, держась за забор, медленно, но уверено шел домой. До самой ночи обсуждая с Никитой вопрос государственной важности о тайне появления на свет сунагакурской тройни, бывшие сокомандники пили сначала бульон от «Доширака», но когда в кабинет вошел как раз вернувшийся из отпуска в Туапсе Джеки Чан, заметив свет в окне председателя, напитки на столе в корне изменились. Бульон «Доширака» и черный чай сменились портвейном, в ходе которого Семен напялил на голову мусорную корзину и принялся показывать новую технику — Шлем Сусаноо, а когда на столе оказался самогон, Никита крепко уснул лицом в тарелке со шпротами. — Я сам дойду, шо ж я, не Учиха шо ли, — заверил Семен, когда Джеки Чан, взвалив председателя на плечо, предложил свою помощь. И Семен практически дошел, преодолевая расстояние в триста метров два часа. По пути восхищаясь красотами полной луны, Сеня даже ударился в песнопение, когда нашел достойного слушателя. — Позови меня тихо по имени, — прошептал Семен сидя под забором, смахнув слезу. — Ключевой водой напои меня… — Плохо, Сеня? — послышался рядом голос. Евкакий-сенсей присел рядом и закурил. — Почему вы не спите, сенсей? — спросил Сеня, икнув. — А ты почему березе песни поешь? Сеня обнял тонкий ствол березы и пожал плечами. — Береза, Сеня, она как проститутка вероломная. Красивая, песни твои слушает, а как придет момент… хуяк… и нет тебя. — Как это? Евкакий тяжело вздохнул. — Упадет на тебя и рожу в щи разъебет. Как это случилось с моим сослуживцем Олегом, я тебе о нем не рассказывал, его березой придавило… — Пойду я, сенсей, — запротестовал Семен. — Меня жена дома ждет. Незаконная. Светлана. — Проводить? — Я сам дойду, шо ж я, не Учиха шо ли. И, пошатываясь, продолжил свой путь вдоль домов. — Не спится? — позвал голос из гостиницы в две звезды. Семен задрал голову. — Ты хто? — Олег, — представился каратист с сигаретой, куривший на первом этаже. — Поволжский спецназ. — Семен, — кивнул мститель. — Задрищенский НИИ. «Поволжский спецназ» горько усмехнулся. — Не ходил бы ты, Семен, пьяный под деревьями, — сказал он. — Я как увидел, сердце за тебя заболело. — Почему? — Я тебе эту историю не рассказывал. Был у меня сослуживец Остап, он погиб под яблоней. Сел под яблоней, пиво открыл, а она, проклятая, надломилась. Было нас тогда в отряде четверо: я, Рая, мамка-председательша и Остап, которого яблоней… Семен моргнул. — Пойду я, — сказал он. — Под яблонями не ходи, — бросил Олег и, затушив окурок, вернулся в комнату. Семен, расстегнув пальто, продолжил свой тяжкий путь. Свернув в подворотню и на ватных ногах шлепая по лужам, он как раз прошел свет фонаря, как вдруг на него из мусорки выпрыгнуло нечто страшное. Сеня едва сдержал вопль ужаса и треснул кипятильником нападавшего. Бориска, потерев лоб, восхищенно ахнул. — Вы даже не испугались… Сеня, не собираясь признавать, что рад, что на нем коричневые брюки, ибо с перепугу чуть не случился конфуз, гордо вскинул бровь и одарил Бориску хмельным взглядом. — Ты кто? — Бориска. Мы вечером виделись. — Когда? — Сегодня. Я сын вашего сослуживца. Сеня вздохнул. — Как быстро растут чужие дети, — заметил он. — Пардон, хули ты в мусорке сидел? — Это Техника Маскировки, — сказал Бориска, отряхнувшись. — Дядя Семен, станьте моим учителем. Сеня аж водой, которую прихватил из сельсовета, поперхнулся. — Не понял. — Вы крутой, — сказал Бориска. — Шо, правда? — Бля буду. Семен покраснел от смущения. Но, снова скорчив непроницаемую рожу мстителя, сказал: — Сделаешь Расенган, тогда поговорим. А сейчас, иди домой. И я пойду, меня дочь ждет, Сонечка… — Сарочка. — Похуй вообще. Бориска, завороженно глядя вслед своему кумиру, задержал дыхание, глядя, как его будущий сенсей и тесть в одном лице грациозно переступает через открытый люк, держась за забор. «Я стану таким же крутым» — заключил Бориска, мечтательно улыбнувшись.