Омут

Такого оживления в доме Истомина не было уже давно. Из магнитофона нёсся не меланхоличный голос Цоя, а Кар Мэн с их песней «Чио Чио Сан». На кухне работали все четыре конфорки; из комнаты в комнату бегал Граф, не понимая, что происходит. В конце концов серый кот забрался на антресоль, раздулся, как шар, и притворился предметом интерьера. — Чего это с ним? — спросил Пашка и проткнул вилкой картошку, проверяя, сварилась или нет. — Мяса выпрашивает, — уверенно заявил Рома и оглядел кухню. — Ещё немного и я всю мебель перенесу. — Не ворчи. Сам согласился помогать. Глянь, там стульев хватит? В общую комнату, которую Смирнов желал превратить как минимум в царскую обедню, перенесли деревянный стол покрыли старой, но старательно выбеленной скатертью. Вокруг стояли табуретки, большую часть из которых пришлось собирать по соседям, ведь у Истомина было только три. Простенькая посуда, приборы, — Рома как мог пытался создать ради друга праздничную атмосферу уюта из своей конуры. — Идут, — крикнул из комнаты он Паше, — Жека даму ведёт. — У меня ещё не готово ничего! — сквозь лязг посуды ответил именинник. — Тяни время! — Что мне, цирк им устроить? Смирнов промолчал. В дверь скоро постучали, и Рома пошёл открывать. Евгеша сиял, как полированный чайник, и по-джентльменски держал Алёну под руку. — А где же виновник торжества? — поинтересовалась он, раздевшись. — Воюет с поварёшками, — Рома махнул рукой. — Вы проходите, мне вас развлекать велено. Алёна, пока парни толкались в прихожей, заглянула на кухню. Нацепив на себя женский поварской фартук, Смирнов курсировал от холодильника к плите, задерживаясь изредка у раковины. Вода в кастрюльке вскипела и перелилась за край. Комната наполнилась шипением, лёгким дымом и запахом гари. — Тебе помочь? — спросила девушка. — Не надо! Я сам всё сделаю. Идите. Женя снисходительно улыбнулся и провёл свою девушку в гостиную. Даже для выдумщика Истомина тяжко было придумать, чем развлечь гостей. С Женькой он, конечно, мог найти, о чём поговорить, а вот его спутница выводила из колеи, хотя и с ней он был давно знаком. — А сколько вы с Пашей сожительствуете? — Месяц уже скоро, — поспешил ответить на вопрос Алёны Рома. Он понял, что пора брать нити бесед в свои руки. — Он, конечно, та ещё курица-наседка. Правду говорю, не знаю, в кого он такой, но с ним весело. Плюс ещё и по хозяйству помогает: харчи готовит. — Как мама? Травин еле заметно сжал её руку и покачал головой. — Ой, извини, если не то спросила. — Да нет, ничего, — Рома вздохнул и лёг поперёк кресла, свесив ноги с подлокотника. — Ходил к ней в начале недели. Врачи говорят, что операцию скорей всего удастся избежать, но лечится долго будет. Не обнадёживают: до нового года она точно останется там. Неловкого и тяжёлого молчания удалось избежать благодаря стуку в дверь. Рома пошёл открывать. На этот раз пришли соседка и бывшая одноклассница Паши — Мэри. Девушка передала Истомину коробку с тортом и велела отнести его на кухню. Когда он вернулся, красивая армянка уже разделась и сама повесила куртку на вешалку. — Проходи, — Рома провёл рукой вдоль коридора, указывая гостье путь, однако она его жест будто не заметила и вошла на кухню. — Кашеваришь? — поглядев на Пашину готовку, усмехнулась она и собрала густые кудри в хвост. Смирнов понял, что она хочет ему помочь и снова запротестовал: — Ты ко мне пришла в гости, а не у плиты стоять! — Ай, шайтан, да ты всю квартиру скоро попалишь! Я от твоей гордости страдать не собираюсь! Кыш отсюда! Мэри сняла с Паши фартук и вытолкала его с кухни. У плиты она смотрелась более убедительно. Рома благодарно кивнул ей и снова пошёл на стук в дверь. По настойчивости стучащих, Истомин быстро понял, кто пришёл. На пороге стоял Андрей Скуратов — давний Пашкин приятель, и Гоша. Парни смеялись, и по звону из рюкзака Андрея не составило труда догадаться, в чём причина этого веселья. — А ты, я гляжу, с пустыми руками притащился? — оглядев Руднева, заговорил Рома. — Я не Пашка, добрая душа, пока не проставишься, в хату не пущу. — Злой ты стал, Ромыч, и не гостеприимный, — Гоша снял с плеча кофр, где обычно носил скрипку, и открыл его. Вместо инструмента там лежало три бутылки: бальзам «Абу Симбел», Вермут и Портвейн «АГДАМ». — Бабское пойло, — заключил Скуратов и раскрыл свой рюкзак. — У меня тут и дедушкина самогонка, и бабушкина настойка… — И бедная твоя печень, если ты всё это выпьешь, — продолжил Рома и засмеялся, — тащите в общую, только сильно не светите, пока все не придут. Не успел Рома отвести парней к Паше, как вновь прибыли гости. Мысленно он уже проклинал ребят, которые тащились по одному и точно друг за другом. «Ну, неужели вы не могли сговориться и прийти все разом?» — размышлял он, открывая дверь. На этот раз пришли Серёга, Катя, Кристина и Саша. — А где мой именинник? — Зинчук практически выпрыгнула из сапог, сунула свою куртку Роме и побежала в комнату дарить воздушные шары. — Чур я первая тебя за уши тяну! — Меня подожди! — крикнула Золина и тоже, спихнув своё пальто Роме, ринулась за подружкой. — Ого, как вас много! — Как работа гардеробщицы? — иронично поинтересовался Серёжа и помог Истомину развесить одежду. — Воодушевляет на учёбу. Не хочется повторить этот опыт в реальной жизни. Все прошли в комнату. Сами того не заметив, гости разделились на две группы. Сидя на табуретках, увлечённо болтали Паша, Женя, Гоша и Андрей, а девушки, ввиду своего меньшенства, расположились на диване. Скоро из кухни выглянула Мэри и крикнула Смирнова. Вдвоём они начали таскать еду, постепенно собирая всех за стол. Скуратов и Руднев достали бутылки, и это ещё больше воодушевило школьников. — Там вроде стучит кто-то, — сказала Ивлева и прислушалась для достоверности. — Кого ещё принесло? — Рома глянул на Пашу. — Все же пришли! — Да, вроде все, — согласился он. — Ну, Чайки только нет. Услышав это, Истомин выбежал в веранду, будто на улице его ждал Виктор Цой. Однако за дверью не было ни рок-музыканта, ни вездусущей десятиклассницы. — О, привет, — широко улыбаясь, поздоровалась Олеся. Увидев замешательство бывшего, Максименко заговорила вновь: — так и будем на улице стоять? Ничего не говоря, Истомин шагнул в сторону и впустил гостью. Девчушка двигалась уверенно в прихожей и коридоре, словно раздевалась в своём доме. Держа в руках её куртку, Рома проводил Олесю взглядом до самой гостиной и лишь после этого отмер, повесил одежду и пошёл следом. Все ждали только его, поэтому парень сел на углу, где осталось последнее свободное место. Начали поздравлять Пашу. Добрые слова вертелись по комнате как в карусели, а Истомин сидел хмурым сычем и буравил взглядом девичий лоб. Обсуждая со Смирновым гостей, об Олесе никто не говорил. По своей воле явиться она не могла, а это значило, что Паша пригласил её тайно. Это бесило, несмотря даже на то, что на этом празднике Рома был не хозяин. — А ты, Мэри, не жалеешь, что ушла из школы? — поинтересовалась Саша. — Я сейчас по дому больше, а в выходные официанткой подрабатываю, меня дядя устроил. Это нравится намного больше, чем ваши школярские заботы. Мне почти восемнадцать, нет смысла просиживать год в школе. — Да тебе уже сейчас можно замуж выходить, такая дама шикарная! — подхватил Скуратов и присвистнул. — Я тоже не жалею, что ушёл. Из вас всех ещё бы Истомина переманить на завод, и вообще бы ладно всё было! Рома не слишком переменился в лица, разве что правая бровь дёрнулась вверх и глаза потемнели. — Давайте подарки дарить! — заметив паузу в разговоре, предложила Олеся. — Я первая! Девчушка нырнула под стол и вытащила запечатанную пёстрой бумагой коробку. Пока Пашка разворачивал упаковку, Истомин прокручивал в голове, какие слова скажет. — О, да! Милая, ты чудо! — радостно воскликнул Смирнов и привстал, чтобы обнять подругу. В его руках был Шекспир «Король Лир». — Да, уж, действительно, чудо — проскрипел сквозь зубы Истомин и впился пальцами в корешок точно такой же книги, которую он собирался дарить Паше. Скатившись под стол, не обращая на гостей никакого внимания, он подполз к Олесе и схватил её за ногу: — на пару слов, дорогуша. — А ничего, что ты здесь не один? — семиклассница дёрнула ногой, но отвязаться от парня не вышло. — Они мне не мешают. Залезай. Пожав плечами и тихонько извинившись перед Пашей, она спустилась на пол. В окружении десятка ног, под сводом стола, да ещё и в такой близости с Ромой, Олеся выглядела стеснённой и даже напуганной. — Ты специально это сделала? Мы же давно с тобой обсуждали подарки, и ты знала, что я хотел дарить именно эту книгу! — Вовсе нет! Я думала, ты портрет ему как всегда подаришь. Под стол заглянул Руднев: — Ну вы чего, издеваетесь, или что?! Ладно этот заполошенный вечно что-то вытворяет, но ты-то куда! Как китайские фонарики загорелись Олесины щёки, и она поспешила выбраться из-под стола. Рома выползал долго и старчески кряхтел, запинаясь о ноги друзей. За время его отсутствия Смирнова окружили дарами, которые он сложил в одну большую кучу на подоконник рядом с цветочным горшком, где к празднику распустилась мелкими красными цветами герань. Еды на столе ещё было много, но Рома ухватил будто последнюю куринную ножку и впился в неё зубами. Он жадно вгрызался в мясо, часто натыкаясь на кость, но продолжая пожирать плоть. Ему было жарко и холодно одновременно. Снаружи грела печь и дружеские беседы, но внутри по стенам ползла изморозь, с каждой минутой проникая всё глубже и глубже. — Скачки хочу! — громко воскликнул Истомин и стукнул об стол пустым стаканом. — Устроим бега на колесницах как в Греции! Не дожидаясь ответа Паши и других гостей, он подскочил как пружина на ноги, выгнулся, согнул руки и, изобразив коня, вставшего на дыбы, поскакал вокруг стола. Ребята смеялись и гладили жёсткую гриву, когда жеребец пробегал мимо них. Наконец он остановился у ног Кристины и призывно заржал. — Он тебя выбрал в наездницы! — догадался Женя. — Садись скорее, пока в степь по снегу не унёсся! Девушка, ничуть не робея, вышла из-за стола и встала рядом с Ромой, положив руку на его голову. — Седлайте коней! — почувствовав себя Афинской царицей, Золина отдала приказ. Примеру Ромы последовали и остальные парни. Вскоре комната наполнилась топотом, лошадиным ржанием и смехом девушек. — И не уговаривай! — Катя раз за разом отпихивала от себя настырного Руднева, который как приклеился к её ноге. — Я на тебя никогда не сяду! — Зря отказываешься. Гоша здесь самый породистый, — деловито заговорила Олеся, — да и ноги у него сильные. На нём точно первая будешь. — Смирнов тоже лошадка славная, на нём поеду. Катя взобралась на спину к имениннику и ухвалилась одной рукой за чёрные кудри. В свою колесницу Руднева забрала Саша. Все засобирались на улицу. Выбежали кто в чём был, даже куртки не надели, и всем скопом вылетели со двора. Рома выстроил «колесницы» в одну линию и провёл ногой по снегу стартовую черту. — Столб у десятого дома все видят? Бежим до него и обратно. Наездниц не скидываем. Стройся! Девочки залезли на спины. Оглядев ребят, Истомин выдохнул, ухватился покрепче за ноги Кристины и громко свистнул. Шесть пар сорвались с места и понеслись вперёд. Первую половину пути Рома бежал первым вместе с Пашкой, но после их настиг Жора. На финише они уже явно опережали, и Рома перестал гнаться, но внезапно Руднев поскальзнулся, чуть не грохнулся поперёк дороги и чудом не уронил Сашу. В этот момент их и обогнал Паша. За ними следом прибежал Андрей с лёгонькой Олесей. Семиклассница смеялась, хлопала в ладоши, обнимала за шею Скуратова, и ей было всё равно, что они не выиграли. Счастливая и свободная, она показалась Роме такой красивой, какой никогда не виделась ему, пока они были вместе. В этом беге он, сам того не желая, сообразил и понял, что Олесе намного лучше без него. Всё это время он творил из неё восковую куклу — безвольное и податливое создание, а она была так прекрасна своей живостью, что ему сделалось стыдно и страшно. Чтобы отвязаться от этих мыслей, он начал собирать людей в круг. — Как на Пашины именины испекли мы каравай, — запел Истомин. Он вытащил Пашу в центр, а сам повёл хоровод. — Вот такой ширины! Вот такой ужины! Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай! — Всех выбираю! — улыбаясь, ответил Смирнов и встал в круг к остальным. Обнявшись, взрослые ребята кружились и радостно кричали посреди земней стужи. Каждый, казалось, на мгновенье попал в другой, счастливый мир, где царит весна и любовь. Сказку порушил лесовоз, доверху забитый брёвнами, громко тарахтевший и коптивший воздух. Друзья ушли с его пути и вернулись в дом. Там все продолжили есть, пить и веселиться до самой темноты. Когда большая часть гостей ушла, а те оставшиеся слишком долго одевались, видимо не желая уходить, Рома вышел на крыльцо. Стоя без куртки, ему было совсем не холодно. «Смирнов бы сейчас закурил» — подумал он и хлопнул себя по карманам. Пусто. Он не курил. Табачный дым, как утверждали черти, вызывает зависимость, а ещё одну дьявольскую сущность впустить в себя Истомин уже не мог. В его Омуте и так в последнее время стало тесно. На улице было свежо, темно, и хотелось сказать, что тихо, но какая-то паршивая шавка драла своё горло, изматываясь в дурном лае. — Эх, ну чего надобно твоей собачьей натуре? А Яшка, должно быть, это был именно он, и рад стараться брехать в пустоту. Рома замолчал и подумал про себя: «А чего твоей собственной натуре собачьей нужно? Псина, понятно, от скуки или от глупости брешет. А ты? Ты от чего? Она, собака, по крайности, знает своё место и свою жизнь наперёд. Конура — вот и весь мир под дырявою крышей. А ты скалишься по причине какой?». Распахнулась дверь, и Рома сошёл с крыльца, чтобы не мешать последним лучам дружбы и тепла покидать его дом.