Ведьма Принстона

Договориться по-хорошему Кристоферу и Сиду не удалось – старик продолжал гнуть свою линию, справедливо доказывая несостоятельность затеи. Препирались они до тех пор, пока Кристофер просто не махнул рукой, норовя сделать по-своему в любом раскладе. Чего-чего, а упорства ему было не занимать. Сид, осознав, что никто его не слушает, скрестил руки на груди и злобно сплюнул. - Молодым – совершать ошибки. Они никогда не воспринимают советы старших всерьез. На том и порешили. Кристофер упросил ведьму поухаживать за алхимиком: перевязать его заново, чтобы накрепко, умыть и надежно укутать. Путь им предстоял неблизкий. Кристофер вышел на улицу, воровато оглядываясь и вслушиваясь за трескотню сверчков, точно следопыт. Монстра не было слышно. Мокрый след от него уходил далеко в лес, теряясь в темноте. Но Кристофер все также держал наготове нож. Он планировал на скорую руку набрать мелкого валежника и сухих веток и соорудить из них огромное помело – чтобы уложить Клайда и тащить волоком. Такой прием был справедливо подсмотрен у принстонских рыбаков, возвращавшихся по утрам с воды. На упругих зеленеющих санях они, вдвоем, втроем, иногда и более, тянули на себе сети с рыбой по тракту в сторону городских стен. В такие моменты особенно яркий рыбий дух въедался в одежду и каменные стены университета. Но студенты не чувствовали от этого никакого беспокойства – сбегали стайками к дороге и выпрашивали у рыбаков пару рыб. Платили мало, но рыбаки все равно соглашались, так как знали, что даже завалящая монетка от студента – серьезный символ почтения, которого удостаиваются только корчмы и бордели. Обычно студенты предпочитали, не спрашивая, воровать. Выйдя к лесу, Кристофер принялся ногами ломать ссохшиеся ветки деревьев, выбирая длинные и не самые сыпкие. Он бы провозился за этим занятием немало времени, если бы не пришло внезапное спасение. Войдя в лес, он услышал, как кто-то волнительно запыхтел. Он испугал животное, а животное испугало его: Кристофер, отпрыгнув и рассыпав ветки, приготовился бежать, но вместо развороченной монструозной пасти, видимой по ожогам и кровяным жилкам, увидел вытянутую морду лошади, смотревшего на него блестящими от лунного света глазами. Лошадь, помедлив, подошла к нему, волоча по земле ветку, ввязанную узлом в поводья. Должно быть, когда начался шум, лошадь испугалась и рванула что есть мочи, вырвав деревце, к которому ее привязали. Потянувшись к человеку, узнав в нем что-то знакомое мозгу, лошадь доверительно ткнулась Кристоферу в грудь, и он потрепал ее за ушами. - Вот бывают же и приятные чудеса, - сказал он лошади, пока она любопытственно рылась в глубоких карманах его плаща в поисках яблок или иного лакомства – Смотри-ка, не сожрали тебя. Значит, хорошая ночь? Хотя, Кристоферу показалось, что монстру лошадь оказалась неинтересна – доходная, с тонкими ногами и выступающими ребрами. Тем комичнее на ней смотрелось дорогое стеганное седло из крепкой кожи с отливом и висевший мертвым грузом над правым стременем английский карабин. Кристофер отстегнул его от кобылы и провел пальцем в стволе. Гладкое железо оказалось совершенно чистым, после последней стрельбы карабину выдалась хорошая чистка. На мили в округе не должно было быть никого, кроме зверей и птиц. В глубокий лес не заходили даже пехотные корпуса во время ежегодных маневров, приуроченных к королевскому торжеству. Не могло остаться сомнений, что на этой лошади сюда прибыл Джим Клайд. Отлично, подумал Кристофер, значит, их путь здорово упрощается. Взяв лошадь под уздцы, он отбросил наломанные ветки и побрел назад к вигваму. Встретив его, Сид придирчиво вгляделся лошади в зубы и покачал головой: - Экий Боливар. Должно быть, самый дешевый на побережье. Не вынесет двоих, даже если они перед этим переживут голодный сезон. - И не нужно, чтобы он мог нести двоих. Пойдем пешком. Они приготовились уходить. Алхимика осторожно взвалили на лошадь, для верности привязав за руки и ноги, точно узника охотников за головами, к седловым ремням. У ведьмы Эклипсы, оказалось, не было ничего, что позволило бы не замерзнуть в неприятную ночь, потому ее наспех облачили в клайдовские сапоги, набив их соломой, чтобы не сваливались. Кристофер пожертвовал своим плащом, и вышло ее одеть вполне сносно. Осень была все ближе, и земля становилась холоднее с каждым днем. Только Сид, привыкший к многолетней аскезе, мог смело вышагивать босиком по камням и кореньям, толстокожий, как Бегемот, которого Господь показал Иову. Оставив очаг гореть, они спешно отправились в путь. Сначала шел Сид, ведя их по вешкам и знакомым ямам, а потом уже Кристофер вел покорную лошадь с грузом и плелась ведьма. Вначале шли тихо и пугливо, оборачиваясь на каждый живой шум, потому многозначительно молчали. Кристофер исподволь изучал ведьму, бредущую рядом, в надежде обнаружить в ней что-то выходящие за грани человеческой обыденности. Но ничего, кроме вызывающих карточных мастей на щеках, более не представляло интереса. Девчонка не выдавала в себе принцессу, хотя Кристоферу, конечно, и не было с чем сравнивать. Принцессы британского престола, изображаемые на гобеленах и монетах (обычно – на шотландских мерках, потому как они не имели в народе хождения) представлялись ему всегда бледными и надменными существами, упрятанными в множество широких юбок и странных конструкций из ткани и жердей. Сложно представить, что на такое синтетическое создание вообще может положить глаз здравомыслящий человек. Эклипса, то ли потому что вживую, то ли – просто выделялась из общего племени, если и была принцессой, то принцессой крестьянок. Бедных, запуганных и вечно недоедающих. Вскоре они дошли до пахучего ручья и вновь умыли в нем сапоги, чтобы запахи их следов не казались хищникам живыми. Исполнив ритуал, Сид успокоился и повеселел. Он сказал: - Значит, будем жить. Не так уж страшен монстр, если приложить к страху голову. Стоит человеку понять это – и он тогда точно станет королем Божьего мира. - Жалко, что до твоей мысли ни додумались ни Браум, ни Клайд, - съязвил Кристофер – Уже одна жизнь ушла лишь потому, выходит, что не смогла побороть свой страх, а вторая, сам говоришь, на полпути в рай. По той же причине. - Истинно так. Сид либо не понял, что раздразнил Кристофера своей пламенной идеей, либо ему нравилось водить школяра за нос, как он делал это в их первую встречу, прикинувшись нездоровым умом. Так их разговор и застыл меж крон деревьев, но отозвалась ведьма Эклипса. - Он умер не потому что боялся, - тихо сказала она – Но просто потому что оказался в неверном месте в неверное время. Монстр пришел за мной, но я смогла его обмануть. Он попался ему лишь по той причине, что не попалась я. Сработал закон сообщения жизни. Если где-то прибыло, то где-то должно было убыть. Рассуждать о смерти, как о физических законах Ньютона, было для Кристофера слишком бесчеловечно. Потому он смолчал, проглотил ее слова и не взбрыкнул. Ведьма это заметила. - Это не значит, что мне не жалко его. Жалко, конечно. Я как раз спала и видела, как он пришел с масляным фонарем. Он заплатил з то, чтобы разрезать мое тело. Я видела его лицо – красивое, полное энтузиазма. И страха. Он боялся мертвецов. Кристофер никогда не подумал бы, что Натаниэль Браум мог бояться хоть чего-то. Он был успешен и лих в драках, непритязателен в еде и сонен в учебные часы. Из него вышел бы отличный ленивый мэр крупного доходного города или крепко сбитый карточный авантюрист и искатель сокровищ убитых конкистадорами народов. Но судьба распорядилась с ним иным образом, заставив сгинуть в безвестности в городишке на восточном побережье до конца неисследованного дикого материка. - Этот зверь, - продолжала ведьма. Кристофер отстранился от нее, чтобы не слышать. Ему хотелось зажать уши ладонями – Он слепой. Он наверняка слепой, потому что его огромные глаза белые, как будто наполнены молоком. Он привык полагаться на запахи и острый слух. Дверь была отворена, он с шумом пробирался вниз по каменной лестнице, и твой друг заметил это. Он сначала окликнул людей, но в ночное время никого не было в доме. Тогда он уронил на пол медицинский стол, схватив скальпель, чтобы принять бой. Зверь подошел к моему фантому, и втянул воздух вокруг него. Потому он рассвирепел. Тогда зверь принялся рвать его, и этот мальчик даже не кричал, настолько он был ошеломлен. Зверь топтал его и рвал, грыз, а он не издал и звука. И тогда слепой зверь ушел восвояси, так и не получив желаемого. - Не получив тебя? - Мою сущность, - уклончиво ответила Эклипса, обхватив руками плечи. Более она не хотела ничего говорить. Кристофер покрепче перехватил карабин и заторопился вперед, подгоняя бедную лошадь. Они не поспевали за Сидом, желающим как можно скорее покинуть эти проклятые места. Они вышли из лесу неподалеку от стен Принстона – как раз там, где в начале этой трудной ночи Кристофер повстречал Сида. Но в город им сейчас дорога была заказана. Ворота открывались только под утро, а протащить алхимика кружным путем через дренажи Кристоферу показалось несостоятельным. Ведьме же в Принстоне было просто опасно находиться. Потому они и держали путь в сторону колледжа – места, которое, Кристофер знал точно, не выдает своих гостей. Университетский устав, выученный назубок каждым студентом, предоставлялся им главным документом их вольницы, написанным в тонах свободы и всеобщего равенства. Подобно католическому храму, в котором прятались от гнева власти цыгане, в материнских стенах университета мог попросить убежища каждый, кто мог до этих стен добраться. Пусть, возможно, эта строка в уставе была написана с апломбом и только лишь из красоты слога – она несла в себе букву закона. И Кристофер надеялся этим воспользоваться. Когда они подошли к колледжу – солнце начало подниматься из-за горизонта. Линии света вычерчивали на красном кирпиче фигуры передвижного театра теней. У ворот, перед тем как ударить прикладом по дереву и железу, Кристофер в последний раз сказал им: - Просите убежище. Если потребуется, сделайте это на коленях, но знайте, что правда на вашей стороне. И тогда он забарабанил в ворота, громко крича неспящим слугам. В смотровом окне показалось лицо слуги Касса. Он незамедлительно открыл им ворота, звеня ключами, и, округлив глаза, выпалил: - Мастер Кристофер, что же вы наделали… Но Кристофер отмахнулся от его увещеваний. Отдав слуге ружье, он отправил его немедленно поднять университетского врача. Уводя лошадь с Клайдом в сторону хирургического флигеля, огромный слуга сказал ему: - Может, мастер сошел с ума. Но только я вынужден рассказать все мастеру ректору. Тогда мастеру Кристоферу несдобровать. Их появление не осталось незамеченным. Кухарки и дворовые бабы, стиравшие за студентами белье, проснулись и закудахтали. Из тесных окон студенческих келий показывались носы любопытствующих. Кто-то из студентов, красных от выпитого этой ночью, завидев ведьму, засвистел и загоготал. Эклипса сжалась, держась ближе к старику Сиду, и Кристофер поспешил ее приободрить: - Не бойся. Они все больше треплются. И никогда не сделают чего плохого. - Тем хуже, - злобно прошептала она, скрывая свое лицо от их взглядов, прикусив от неудовольствия обветренную губу. В окнах на нее воззрились все те же глаза, какие и в день казни. Быть может, казни не в традиционном смысле этого слова. Оставалось только надеяться, что, спрятавшись с головой в плащ, она не позволила себя узнать. К ним в спешке вышел Ректор. В руке, на манер палицы, он держал свою любимую щетку, похожую на распушенный кошачий хвост, которой он ежедневно стирал пыль с дорогой библиотеки и сервизного графина, наполненного по горлышко дорогим кальвадосом. Смерив взглядом троицу новоприбывших, он сразу же нашел виновника – Кристофера, раз уж он имел над ним особенную власть. Ректор поманил школяра пальцем и увел его в корпус, где состоялся неприятный разговор. Кристофер справедливо согласился со всеми упреками заспанного мастера. Выдерживать взбучку ему помогала все прожитая ночь. Он был достаточно ошеломлен и устал, чтобы отреагировать даже на самую грязную пикировку. Когда Ректор будто бы невзначай напомнил ему, как родителям пришлось унижаться за отпрыска, чтобы его приняли в университетскую общность, Кристофер заскреб зубами, но стерпел. Ректора очень расстраивало, что он никак не мог пробить его кожу. На все вопросы Кристофер довольствовался только многозначительными кивками и смиренным соглашением. Ему показалось глупостью отрицать свою вину. За то, что он покинул университет в ночную пору и вернулся с таким шумом, всполошив гнездо, он так понимал, уже было не отделаться чисткой серебра или пожизненным рабством на работах в трапезном крыле. Если бы Ректор не был столь мягкосердечен и стар, то Кристофер бы уже отправился собирать немногочисленные вещи, и вышел бы из Принстона на восходе свободным человеком: свободным, в первую очередь, от наук и студенческого быта. Однако все знали – Ректор уже перешел ту возрастную черту, когда сильный управленец превращается в мягкого и покладистого диктатора, слишком прикипевшего к старым порядкам. Реформаторство – удел молодых, жестокий консерватизм, наказывающий провинившегося дланью – вотчина старых. Старейших же, таких как Ректор, более не волновало ничего, кроме собственного спокойствия. Поэтому Кристофер рассчитывал, что его выходка точно сойдет ему с рук. Слабое сердце Ректора размякло окончательно, когда пришел университетский врач, спешно сменивший хирургическое платье на городской костюм. Один глаз врача, заплывший ячменными зернами, не открывался, и оттого его лицо еще лучше выражало удивление. - Лагохилус, мёд, печень коровья и тысячелистник, - повторял он как заклинание набор лекарств – Поразительная живучесть, как у крысы. Или как у французской шлюхи, - вставленная ни к месту скабрезность развеселила врача, он потер мокрые еще после работы руки – Если не случится заражения крови, или он просто не расхочет дышать, или если внезапно не раскроются снова швы, то скоро придет в сознание. Как вы сделали с ним такое, позвольте узнать? - Никак, - честно ответил Кристофер – Я нашел его в лесу. Должно быть, его подрал медведь. Врач и Ректор ему поверили, потому что на медведей было принято валить любую чертовщину, творившуюся в округе. Никто и никогда не видел близ Принстона хотя бы костей, принадлежавших зверю, но все были беспрекословно уверенны, что здешние леса кишат ими, как рана червяками. - Лучше бы вы там его и оставили, - пробурчал Ректор, как Кристофер уж узнал, питавший особую нелюбовь к герметикам – Если уж ему суждено было сгинуть здесь, а не вернуться в Лондон, то сделал бы это тихо и незаметно. Как полагается джентльмену. Но нет ведь – Господь всегда подсунет какого-нибудь идиота, чтобы он спас паршивую овцу. - Смотрите на это с оптимизмом, - огрызнулся Кристофер – Если он умрет, а он все еще очень близок к этому, то какой материал он подарит науке. Врач оценил его черную шутку, расхохотавшись, а Ректор устало прикрыл рукой глаза. Сделав жест, будто выметает со стола сор, он изгнал Кристофера из своего круга, на прощанье ограничившись сухим напутствием: - Отвратительно, что вы позволяете себе ходить по своему дому в таком виде, мой мальчик. Ступайте вон и приведите себя в порядок. И чтобы в срок не позднее воскресенья закончили три раза писать устав каллиграфическим пером. И это было далеко не самое страшное, что могло бы случиться с Кристофером. Он в миг долетел своей кельи и облачился в университетский плащ. Спускаясь назад, он снова встретил Ректора, дожидающегося его. - Пусть твои гости займут гостевой дом, если им некуда идти. Но я бы на их месте не рассчитывал на большее гостеприимство. Пусть питаются тем, что приобретут сами, и чтобы ни мешались под ногами. Ректор всунул ему в руку комок смятой бумаги и устремился прочь. Развернув листок, Кристофер вчитался в жирные буквы. - Яблоки, мед, граппа, - так и есть, благосклонность Ректора была вовсе не бесплатной. Заново смяв листок, Кристофер вышел на улицу и устремился к воротам. Все в колледже снова стихло. Лошадь увели в стойло и поили водой. Студенческие мордочки попрятались, не найдя более ничего интересного, спокойно досыпали оставшееся время до поверки. Выходя традиционно через двор, что и было сейчас уже совершенно бесполезно, потому как Кристофер не скрывался и не прятался, а записка Ректора жгла руку на манер индульгенции, его занесло к месту сожжения тела Браума. Яма, присыпанная золой и головешками, никуда не делась за последние дни, между прочим, даже обрастая своей жутковатой мифологией. Студенты бессознательно тащили в нее все, что представлялось им нужным товарищу в загробном мире. Запоздалые подарки фараону заполнили яму: от засохших полевых цветов до початых бутылок рома и мелких монет, книг Петрарки и конспектов с вырванными страницами. Ужасное безобразие предметов скорее напоминало свалку, чем кенотаф усопшему, и свалка вызывала все больше недовольств: у Ректора, у некоторых студентов и особенно у слуг, привыкших к чистоте и работе. Но никто не убирал. Вестимо, боялись. Негаданно, он встретил здесь Эклипсу. Она стояла, тупо, не выражая ничего, кроме усталости, наблюдая, как пепел перекатывается по ложбинам и стеклу. Ее лицо и сапоги Клайда тоже покрылись сероватым оттенком, будто бы она вышагивала по горящему полю боя. Кристофер огляделся, но нигде не увидел Сида. Увидел бы – обошел бы ее кружным путем. - Не надо здесь находиться, - сказал он походя – Скоро колокол сыграет побудку. Ступай к покою. Она поразила его тем, что даже не посмотрела на Кристофера и не дернулась от его слов. С выученным спокойствием, она отстегнула плащ, отданный ею Кристофером. Положив его все в ту же яму, к прочим подношениям, развернулась и побрела в противоположную пути Кристофера сторону. - Если тебе станет от этого легче – он был дрянным человеком. Как и все мы здесь. Он славился пьянством, курил табак и разбрасывался деньгами родичей. Небеса по нему точно не будут плакать. Эклипса по-детски заломила руки, но даже не повернулась в его сторону. Кристофер проследил за тем, как она скрылась за дубовой дверью гостевого флигеля. - Да, человек был совершенно никудышным, - бормоча под нос, Кристофер порылся в карманах. Найдя большую английскую монету с ликом короля, он отщелкнул ее пальцем в яму. Серебро металла, блеснув на солнце, бесшумно приземлилось на полу оставленного плаща, покатилось вниз и упечаталось в пыль. - Жалко лишь, что товарищем – чертовски хорошим. Еще много вопросов ему предстояло задать Эклипсе и получить из них, в идеале, столько же исчерпывающих ответов, чтобы найти причины его смерти. Пока что еще слишком многое пряталось за ширмой. Но отодвигать ее он пока не собирался. Им всем нужно было выждать хотя бы пару дней. Отдышаться и нарастить жир. Не дойдя до Принстона полмили, когда солнце уже поднялось и жгло затылок, Кристофер услышал вой. Звериный клич доносился из леса, подхватывался другими тварями, и тогда лес гудел от устрашения, словно пиратский фрегат. Волки, определил Кристофер, и побрел дальше. Этой ночью он точно понял, что бывают вещи много страшнее волков.