Ведьма Принстона

Два дня Эклипсы в колледже не было видно. Можно было считать, что ее появление в благословенных стенах являлось примером массовой галлюцинации. Но Кристофер точно знал, что она все это время пребывала здесь – в большой комнате гостевого флигеля. Утром старик Сид, одинаково небритый и всколоченный, выходил босиком из дому, потягивался и громко дышал – его хрипящая глотка сразу же поднимала взволнованную стаю дворовых собак, мирно греющихся у трапезной в ожидании свежих помоев. Подвывая, псы кроткими взорами провожали шествующего Сида. Назад во флигель он возвращался с полной кадкой кипятка, чтобы приготовить девочке ванную. Потом он же приносил ей из университетской лавки хлеб, солонину, свежие овощи и новую свечку. Один раз Кристофер застал старика выныривающим из окна библиотеки с тремя свежими хрусткими томами. Лейбниц, старый мизантроп Фрэнсис Бэкон, извечный Гомер. Сиду было настрого запрещено даже смотреть на библиотеку университета, и Кристофер не забыл ему об этом напомнить. - Тебе повезло, что я увидел тебя. Я никому не скажу. Но в следующий раз ты обязательно попадешься. - То в следующий, - отмахнулся старик, усмехаясь – Нам не впервой получать по загривку. К этому быстро привыкаешь. Ведьма гоняла его с поручениями, Сид беспрекословно выполнял. Все расходы с молчаливого согласия Кристофера уходили в его счет. Подсчитывая по вечерам остатки наследства Браума, он не испытывал особенной жалости. Быть богатым ему казалось противоестественным. Чем быстрее утекали шиллинги – тем свободнее становилось груди. Он совсем перестал узнавать своих собратьев по келейному корпусу. Обычно неспособные остановиться даже на минуту, они двигались по университету, погруженные в свои скабрезные думы. Весть о том, что в гостевом доме квартирует красивая девка плохо влияла на мужское братство. Перепалки огрызающихся волчат, борющихся в дикой свалке у цветочной клумбы в надежде ободрать ее на приличный букет, заканчивались негласным перемирием только у стен флигеля, где велось бессонное дежурство. Сид гонял студентов от окон, те же, зная его как старика чудного, но доброго, исчезали на час и снова появлялись на прежнем месте, стоило слуге принцессы усыпить бдительность. Кристофер скрытно веселился, наблюдая, как его товарищи стараются разглядеть хотя бы женскую тень в узкой щелке закрытых ставен. Вечером, прогуливаясь, он и сам не стерпел, запрыгнул на замочный камень подвальной решетки, да и притянул себя, цепляясь когтями за кирпич, к окну. Как назло, левая ставня оказалась совсем чуточку приоткрыта. Кристофер оказался жестоко наказан за свое любопытство. В щели окна он увидел, как по стенам и дорогой мебели подрагивают огоньки от канделябра. Наклонив голову, он с ужасом увидел и ведьму – наверное, на миг, если не почудилось. Мелькнула бледная тонкая ключица, очертания нагой спины. Плечи Эклипсы были накрыты тонким шелковым платком, вырастающим будто бы из тела. Она его не заметила, а сам Кристофер поспешно ретировался, стараясь немедленно выбросить из головы ее образ. Потом, уже ночью, он вдруг подумал, что платок на ней, влажный и почти прозрачный, более всего напомнил ему крылья бабочки. Он отбросил и эту мысль, и принялся в сумерках переписывать Устав, как завещал Ректор. Это позволило ему отвлечься. Утром второго дня, на поверке его подозвал к себе врач – тот самый, с заплывшим глазом и отвратительными шутками, и передал ему, что мистер Клайд пришел в себя и желает видеть «того ублюдка» как можно скорее. И Кристофер поспешил в госпитальное крыло. В покое с белыми отштукатуренными стенами на животе возлежал Джим Клайд. Его лица Кристофер не видел, только затылок, которым алхимик соизволил повернуться к гостю. Выше пояса он был открыт, и раны были более чем заметны. Глубокие красные порезы, смазанные приторным медом и обложенные солью, сияли от частоты. Даже неровная вышивка швов казалась филигранной работой. Кристофер нарочно стукнул каблуками и хлопнул дверью перед носом врача, чтобы показать, что явился. Но Клайд не пошевелился. Быть может, все еще был слаб, тело его отдавало мертвецкой синевой. Но потом Кристофер услышал его грубый неблагодарный голос, и очень захотелось окончательно прикончить. - На стуле мои вещи, - повелительно сказал алхимик – Возьми в кошеле три шиллинга. Ни больше, ни меньше. Если хоть одна лишняя монетка исчезнет – клянусь короной, я заставлю тебя есть землю, пока ты не отравишься. Оставалось только пожать плечами. Если именно в три шиллинга Клайд оценил свою жизнь – то было бы глупо его переубеждать. Кристофер послушно растормошил его вещи и спрятал положенное ему в карман. - Это не награда, если ты именно так подумал, - пробурчал больной – Вызови гробовщика или портного, уж не знаю, кто в этой дыре работает лучше. Пусть снимет с тебя подробные мерки и передаст их вашему ректору. И деньги тоже передай ему. - Никак, для гроба меня готовите? – съязвил Кристофер. - Не уверен, что собакам полагается гроб. И вообще, лучше запомни сейчас, пока я испытываю к тебе чувство благодарности. В этом мире есть лишь две вещи, которые могут раздражать даже святого: это хамство недорослей и шотландские волынки. Хотя бы второго в этой убогой стране я пока что не видывал, это спасает меня от сумасшествия. После этих слов, Джим Клайд позвал врача и приказал выгнать Кристофера в шею. В сердцах он напоследок смахнул, вроде бы и случайно, все вещи Клайда на пол, и мелкие вещицы покатились во все стороны. Но наказ все-таки выполнил – дошел до Принстона и снял мерки. После ужина, желая в свободный получас уединиться, он покинул университет, чтобы взобраться на Тринити-Маунт и наглядеться на беспокойный залив. Холода подбирались все ближе, вода из зеленоватой превращалась в белую и пенную, как кислое вино. Корабли ушли из бухты к большим городам, вместо них теперь водную гладь бороздили только черные пятнышки, коими обозначались скромные рыболовецкие суда. В шторм к берегу прибивало колоссальное количество рыбы – мелкой и большой. В ближайшую неделю университет и близлежащий город полностью перейдут на рыбную диету. К суровой зиме от вездесущего духа трески уже будет тошнить. Ее, по сути, и без того хватало. Кристофер справедливо считал, что Тринити-Маунт – его место, и на эту территорию никто не сунется без его соглашения. Но, поднявшись на столешницу, он обнаружил, что его место опорочил своим присутствием чужак. Ведьма увидела его еще раньше, и Кристофера от этого передернуло. У нее точно было сильнейшее чутье. Быть может, и тот неприятный случай с окном не обошел ее силу стороной. Эклипса улыбнулась усталой полуулыбкой, ровно не отдыхала эти два дня, а ворочала чайные мешки. Ее лицо, и так тончайшее, облепило череп, под глазами наметились жутковатые круги. - Где же твой опекун? – спросил Кристофер, садясь рядом. На Эклипсе был до крайности нелепый наряд: черная длинная рубаха, перевязанная воротником, перешитый из парусины плащ с капюшоном и все те же сапоги, что он снял с алхимика в ночь их отступления из вигвама. Одежду, по всей видимости, ей предоставила жалостливая кухарка. Поэтому принцесса, если бы встала, напоминала бы летучую мышь. - Он не опекун. Он скорее надзиратель. Я еле от него убежала, чтобы надышаться воздухом. Мне очень приятно, что он так опекает меня, как внучку, но мириться с неволей – тот еще кошмар. - Уж лучше так, - невпопад ляпнул Кристофер и больше ничего не говорил. Не зря старая поговорка гласила: молчаливый дурак сойдет за умника. Поэтому Кристофер тактично переложил инициативу на ведьмины плечи. Посему молчали долго. Она нарушила пастораль в самый неожиданный для Кристофера момент. - У вас тут очень красиво, - сказала она – Так везде? - Нельзя ответить точно. Я был за свою жизнь только в Принстоне и паре городов к северу от Анакостии. И здесь, по сравнению с теми местами – настоящий рай. Наверное, Нью-Йорк много красивее. Он и подумать не мог тогда, что ведьма спрашивает его не о городах и весях Нового Света, а обо всем, окружающем его. Об островах Британии, итальянском сапожке, далеких северных землях, где московиты прорубали себе порохом дорогу в сторону вечного льда. Большинство этих мест оставались для Кристофера загадкой из гравюр, и можно было быть совершенно уверенным, что он их никогда не разгадает. Мир был огромен, много больше него самого. И посетить даже четверть многообразия мог только бессмертный. - Но скоро наступит зима. Тогда будет уже холодно и не до красоты. - У нас тоже бывает зима, - сказала Эклипса – не такая, может, холодная, но тоже очень неприятная. - А где это? - У нас? Кристофер кивнул. - Довольно далеко отсюда, - уклончиво ответила она. Кристоферу стало действительно интересно, где же может находиться такая страна, где теплее, но ведьмы могут царствовать, а вокруг них бродят неописуемые чудовища. - Далеко на юг? - Настолько далеко, что нельзя размышлять категориями севера или юга, - объяснила она, вздохнув – Это надо увидеть и прочувствовать. Только тогда можно будет осознать, как далеко и как близко может быть дом. - Хотелось бы туда побыстрее вернуться? - Не знаю, - призналась Эклипса, оттягивая пальчиками неудобный воротник – А тебе? Кристофер не захотел отвечать. Он пробурчал себе что-то под нос, разворашивая сапогом песчаную горку муравейника. Жители природного дома в ужасе заметались, шныряя по вскрывшимся проходам, перенося с места на место молочного цвета капсулы – муравьиные яйца, унося их глубже в землю. - Вот и у меня такое же чувство дома. Кристофер не понял тогда, что обозначали слова ведьмы, чему они были адресованы: ему или разбегающимся букашкам под его сапогом. - Давай лучше я расскажу тебе что-нибудь об этих землях, - отмахнулся он. Принцесса-ведьма кивнула, дозволяя. Он живо принялся балаболить, без устали описывая американский край, каким знал его, чуть привирая на острых поворотах истории, чтобы казалось интереснее. В его сказке американский континент представлялся чудесным, но жутковатым местом, где под каждым камнем прятались древние боги, а европейцы-колонизаторы выглядели хитрыми и, под стать уму, коварными смельчаками. Они обманывали, друг друга и коренные народы, дружили, ссорились, воевали за клочки прерий и лесных массивов. Кристофер начал с древних племен, о которых, признаться честно, никто тогда особенно ничего и не знал. От них, минуя полтысячи лет – о том, как коварный простак Америго Виспуччи отхватил священное право прославить свое имя в веках. О том, как испанец Эрнандо де Сото открыл первым в истории огромную реку, названную впоследствии Луизианой. Как его коллега-конкистадор Диего де Ланда, сжимая в одной руке христианский крест, а в другой – тяжелую булаву, пробирался по южноамериканским сельвам Юкатана, сжигая по дороге всё, что попадалось ему под руку – в основном, рукописи народа майя и сам народ, их написавший. Наконец, Кристофер начал описывать смелых британцев, погрузившихся на утлое судно «Мейфлауэр», чтобы стать пилигримами, когда заметил, что Эклипса, расслабленно улыбаясь, склонила голову и клевала ею, точно крачка. - Мой рассказ тебя утомил, - сказал Кристофер с облегчением. Ему и самому уже надоело надумывать в своей истории новых героев и головокружительные подвиги. - Нет-нет. Эклипса тряхнула головой и часто заморгала. Солнце уже почти село. - Славный рассказ. Полный имен. Но я, кажется, не запомню их. Расскажи еще немного и пойдем. Пока солнце окончательно не село, Кристофер успел кратко пересказать легенду о Семи золотых городах, скрытых где-то неподалеку, богатых золотом и упрятанных за безумно смертоносными ловушками. К концу истории, Эклипса прелестно засопела, и ее пришлось разбудить, коснувшись плеча. Дойдя до колледжа, они чинно распрощались и разбежались по своим углам. Кристоферу честно понравилось, что девчонка умеет многозначительно молчать и кивать, даже если ей неинтересно слушать. Подвластна такая магия была действительно немногим. Следующий день пришелся на празднество в честь неизвестного Кристоферу местного бога, из-за чего ворота университета и Принстона оказались наглухо запечатаны. Опасливая осторожность имела предпосылку в почти ежегодном разграблении соседских деревень и городищ. Неизбежная практика жутких смертей стянула народ к крепким стенам со всей округи. Нервозность окружения пропала только к ночи, когда в колледж влетела, громыхая, телега с большим зеленым фонарем, сопровождаемая тремя конными с длинными фузеями с навершиями штыков. Будто бы этого было мало, они вели с собой на привязи двух лошадей: гнедую и черную. Хорошо откормленных и абсолютно послушных. Увидев такое, можно было предположить, что в университет въехал с инспекцией какой-нибудь средний руки помощник губернатора. Каково было удивление Кристофера, без особого интереса наблюдавшего за происходящим, когда вся процессия остановилась у больничных дверей и, расшаркиваясь, исчезла за ними, оставив в охранении форменного солдата. Герметик Джим Клайд оказался в высшей степени им недооценен.

***

Утром, выходя из своей кельи, Кристофер споткнулся о плащевой сверток, заколотый медной булавкой с изображением огрызающегося льва. О принадлежности посылки кому-то другому не могло быть и речи. Запершись в убежище, Кристофер наскоро ее распотрошил, не веря открывающимся перед ним перспективам. Конечно, алхимик готовил для него не гроб. В свертке Кристофера встретили плотные черные одежды, соответствующие ему в размерах. Плотные штаны с золотой застежкой и плетенным из бычьей кожи ремнем, очень крепкие скрипучие ботинки, белая рубашка неизвестного Кристоферу материала, гладкая и теплая, и черная однобортная куртка, закрывающаяся от ветра на пришитые клыки. В деревянной, без прикрас, шкатулке, лежали невиданно маленькие карманные часы с ключом на цепочке, отсчитывающие астрономический календарь и высокий воротник из арабской белой лайки. В таком костюме можно было без стыда умереть. За примеркой его застал Ректор – особенно недовольный поутру. Он вошел без стука, как раз когда Кристофер продевал клыки пуговиц в заготовленные им разрезы. Не сказав ни слова о новом образе, в котором Кристофер чувствовал себя неуверенно и замкнуто, как в каменном мешке, Ректор кивнул на выход. Они вышли вместе. - Куда вы меня ведете? – спросил Кристофер. - На смерть, - недовольно ответил Ректор. Они спустились в большую залу аккурат к концу поверки, и товарищеские глаза с некоторым изумлением и хищничеством принялись изучать Кристофера. Кто-то смеялся в кулак или не скрываясь, кто-то ошеломленно хватал ртом воздух. Скрываясь в скорлупе, Кристофер пригладил вечно всколоченные волосы и спрятал руки в узкие карманы брюк. Всю дорогу приходилось рассматривать носы ботинок, чтобы не поднять случайно головы. Ректор привел его в манеж, где хранились учебные рапиры. Втолкнул в дверь, сделав страшные глаза, и Кристоферу действительно показалось, что его ведут на смерть. - Встань ровно, - приказал Ректор, закрывая дверь и задвигая ржавую щеколду – Не ссутулься. Вытащи руки из карманов. И подойди ближе к господам. В центре полукружия колонн, где обычно богатые студенты лупцевали рапирами древние рыцарские латы, утром поставили стол. Заполненный нехитрыми дежурными яствами, к которым никто никогда не притронется, хранил на себе костлявые, сложенные в молебне, руки принстонского судьи Уильяма. Когда Кристофер подошел, убрав руки за спину, судья поднял глаза и ожег его неприветливым взором. - Кристофер Патнэм, как говорится, - смертельно скучным голосом, переворачивая листки, поприветствовал его судья – Не родственник ли нашему благословенному флотоводцу Израэлю Патнэму? - Нет, сэр. У меня в родне никто и никогда не пребывал на государственной службе. Ответ Кристофера изрядно позабавил судью и Джима Клайда, восседавшего за углом стола в глубоком мягком кресле. Широко раздвинув ноги (либо он в силу ран не мог сидеть иначе, либо просто таким образом демонстрировал свое неуважение), алхимик сидел над свечой, с закрытыми глазами потягивая тонкую трубочку индийского биди. От запаха табака, смешанного с медом и кислой ягодой, у судьи слезились глаза, он хаотично помахивал рукой с перстнями, разгоняя дымок. Что мог задумать этот проходимец, думал тогда Кристофер. Наверняка что-нибудь особенно противное. - Что же, надо исправить это недоразумение, - ухмыльнулся Клайд – Англии нужно больше великих сынов Патнэмов, верно я говорю? Известно, что верно. Джим Клайд еще раз затянулся биди, и, перебрав, сильно закашлялся, хватаясь свободной руку за спину. От каждого движения тела его раны продолжали неистово болеть. - Я считаю так, - встрял судья – Что детям и неразумным школярам никак не место в таких затеях. - Да что вы, судья, ну право слово, будто живете в другом мире. Англия более всего на свете любит своих сынов – молодых, умных и целых. Она принимает их с распростертыми объятиями, чтобы собрать и обучить. А потом отправить их на смерть, где им перебьет ноги, оторвет кисти рук. И мертвым тогда позавидуют те молодые патриоты, кто вернется домой беспомощными обрубками. Так ведь, мистер Патнэм? Кристофер вежливо промолчал. Он без устали искал защиты и ободрения в Ректоре, может, и не лучшем из людей, но близком ему. Но Ректор встал так, чтобы его было менее всего видно, слившись с портьерой. - Хватит стращать ребенка, - встал на его защиту судья Уильям, но Джим Клайд оборвал его, подняв вверх руку. И судья замолк, будто бы и не судья, а простая собачонка. - Он теперь мой. С пяток до затылка и даже немного больше. Будьте любезны, не лезьте ко мне с нравоучениями и дайте спокойно начать вести воспитательный процесс. Джим Клайд заговорщицки подмигнул Кристоферу, улыбаясь. Потушил табачную палочку о столешницу. - Скажи, студент Патнэм, являешься ли ты верноподданным Британской короны? - Да, сэр. - Ты крещен в христианской вере? - Да, сэр, - повторил Кристофер. - Тогда я не вижу причин не взять тебя к себе в ученики. Алхимик приветственно раскрыл руки, будто хотел обнять Кристофера, но не двинулся с места. Судья закрыл лицо руками, то ли подавляя смешок, то ли от стыда, что вынужден присутствовать на цирковом представлении. - Тебе должно быть уже известно, что я представляю в Новом Свете не только научное сообщество Британии, но и целый Герметический корпус, находящийся в полном распоряжении нашего славного короля. Ты знаешь, чем занимается Герметический корпус. - Да, - сказал Кристофер. На самом деле, конечно, не имел понятия. Может, только догадывался. - Блестяще. Как же хорошо готовят школяров в этом задрипанном местечке. Я хочу передать твоему ректору великую благодарность за способную кровь, воспитанную здесь. Мое почтение, - Джим Клайд раскланялся – Ты польстил мне, спася мою шкуру в трудную минуту. Не имея никаких навыков и умений, кроме знаний и смелости, ты смог отбить от меня атаку. И доставить меня сюда. И моя благодарность в том, что я призываю тебя в светлое будущее, где ты послужишь лично Королю. - Еще бы, - шепотом проговорил судья Уильям – Насколько все плохо в корпусе герметиков, если они набирают себе агентов из малолетних недорослей. Это заставило Джима Клайда, человека и впрямь нестабильного, рассвирепеть. Вытянув из своей куртки скрученный лист пергамента с гербовой печатью и показав его Кристоферу, он процедил, сквозь зубы. - С этим формуляром, - для верности, алхимик постучал костяшкой по печати – я на благо страны могу нанимать на службу любого, кто покажется мне для нее сносным. Что там, я могу хоть сейчас потребовать поднять в ружье всех младенцев вашего городка. Всех, кто младше двух лет. И вы не сможете мне помешать. Вы выдадите каждому из них ружье и по первому моему указу пошлете их в бой. И тот молокосос, который не сдюжит с ружьем и не выстрелит по врагу, а таких, надо полагать, будет большинство, если не будет затоптан неприятелем, будет повешен. Потому что не выполнил мою волю. Так что я не прошу многого и не самодурствую. Один студент. Одного вонючего колледжа. Так много я прошу, судья, что вы все время возникаете? Судья был старше Клайда минимум в три раза. Он не привык, что ему перечат, причем в такой хамской форме. Он округлил глаза, представляя, как маленькие непропорциональные головы болтаются в петлях на главной площади города, и замолк. И говорил только когда Джим Клайд спрашивал его лично. - Славно, - алхимик примирительно улыбнулся – Я не могу заставить тебя служить мне. И не буду тебя убивать, если ты откажешься. Но лишь только подумай, что ты потеряешь, упустив такое чудесное предложение. Хороший доход. Нестабильный правда, тут уж ничего не попишешь. Алхимику корпуса платят сдельно – за каждую убитую тварь и за каждую решенную тайну. Восполняют с лихвой любые неудобства и раны. Ты молод, мистер Кристофер Патнэм, но видел уже то, что многие и за сто лет не наблюдают. У тебя будет конь, оружие, тяжелый мешок монет и бумага, позволяющая все на этом континенте. Любой город, золотохранилище, алхимическая лаборатория, да даже бордель с лучшими или худшими девками. Только пожелай. И подпиши особую форму. Он развернул перед Кристофером огромный лист с загибающимися краями, открыл чернильницу и облизнул перо. - Ну что? Без лишних преамбул? Лист, начинающийся тисненым гербом, продолжался мелко убранным шрифтом условий и обязательств, которые было совершенно не разобрать, даже если читать с лупой. - И если я скажу нет, то преследование меня не постигнет? – спросил Кристофер. Клайд несколько удивился. Закусив язык, он качнулся на кресле, морщась, завращал глазными яблоками. - Ты отказываешься что ли? - Именно так. - Я об этом не подумал. Думал, в тебе чуть больше тщеславия. Нет, конечно, в знак моего расположения, я клянусь тебе, что твое решение будет мною уважаемо всецело. Однако, судья, у меня есть один вопрос на отвлеченную тему. Позвольте задать, пока мистер Патнэм думает? Судья заинтересованно кивнул. - Вот смотрите, чисто гипотетическая ситуация. Она конечно же не имеет никаких реальных оснований. Скажите, судья, если в ваших кругах вновь объявится ведьма – что с ней будет? - Как и тогда, - бесстрастно констатировал судья Уильям – проведется дознание и допрос. Потом суд. Если суд вынесет обвинительный вердикт, то ведьма будет казнена. - Это правильно, судья, мне нравится ваш ответ. А вот еще тогда вопросик: допустим, у ведьмы найдутся прихлебатели, кто помогал злодеяниям и скрывал ее от правосудия. А с ними что? - Прихлебатели? - Ну да. Сообщники, ее агенты. Что, ведьма не человек что ли? Не имеет права на товарищей по преступлению? - Тогда будут казнены и они. - Чертовски правильный подход. Клайд опять повернулся к Кристоферу, многозначительно улыбаясь. - А алхимики-герметики по закону находятся под личной протекцией Короля нашего. Ровно как и те, кто нужны им для расследования. Чувствуешь? - Чувствую. Благодарность Клайда, как и ожидалось, вылилась в откровенную подлость. Он вонзил Кристоферу в спину нож, и теперь управлял им, как марионеткой. На весы встали новые фигуры, и Кристофер скривился, как от зубной боли. - Ты поспеши. Такие вещи нужно подписывать в присутствии судьи, дабы заверить и наложить печати. А судья – очень занятой человек. Быстрее. Земля, как выбитая из-под ног висельника табуретка, исчезла под Кристофером. Чтобы не упасть, он ухватился за перо. Обмакнул его в чернильницу и вывел внизу листа свою подпись. Джим Клайд мерзко засмеялся в кулак. - Блестяще. Судья, ваша подпись. Сургуча не жалейте – документ на века. Я доверяю вам и ректору сделать это в другой комнате. Оставьте нас с моим теперь уже учеником наедине. Судья Уильям наскоро расписался, взял подсвечник и вышел в открытую Ректором дверь. Когда дверь захлопнулась, Джим Клайд перестал улыбаться. Глядя исподлобья, он пополз руками по столу, глядя Кристоферу в глаза. - Три вещи, которые следует тебе теперь помнить. Три самых важных вещи для герметического корпуса. Англия. Наука. Жизнь. И жизнь в этой истории – всегда на последнем месте. Не важно чья. Клайд протянул Кристоферу правую руку, и Кристофер пожал ее. Рука оказалась мозолистой и крепкой. Клайд закатил глаза. - Помоги встать, кретин. Господь милосердный… Кристофер помог. Клайд извлек из-за кресла трость с набалдашником в форме головы Сократа и оперся на нее. - Наша с тобой первая задача, перед Королем и прочими, заключается в том, чтобы раз и навсегда угробить ту тварь, что покушалась на мою жизнь. Мне и Королю не важно, сколько мы будем вылавливать, ровно как и неважно, сколько еще добропорядочных подданных она угробит. Пусть жрет их на завтрак, обед и ужин, если ей так удобнее. Но мы, ты и я, должны ее поймать. Убить. И доставить в Лондон ее останки. Работа интересная, но нервная. Готов? Единственное, на что был готов сейчас Кристофер – вцепиться Клайду в глотку и выпотрошить из нее все самое нужное. - Да. Готов. - «Готов, сэр», ты хотел сказать? - Готов. Сэр. - Ну и славно. Джим Клайд расстегнул внутренний карман куртки и бросил из него на стол белоснежный конверт и жезл из темного металла, инкрустированный розовым камнем. - Твой документ. Я не соврал – он позволит тебе пользоваться неограниченной властью в каждом из городов империи. А эту мерзость – передай девчонке. Он указал на жезл двумя перстами. - Она теперь под твоей юрисдикцией. Ты кормишь ее и поишь. Если она погибнет или сбежит – я тебя убью. Если хоть одна живая душа захочет сдуть пылинку с ее одежды – ты предотвратишь это, бумагами или ножом, мне совершенно безразлично. Свободен два часа. Развлекайся. Кристофер взял со стола предназначенное ему. Жезл был тяжел и тепел. Письмо, как ему и полагается – невесомо. Выходя с манежа, он услышал, как Джим Клайд заговорщицки сказал: - Хорошо, что ее тогда не повесили. Она сослужит нам очень хорошую службу… Кристофер Патнэм вошел в эту залу свободным студентом. Выходил он из нее совершенно безымянным и бесправным. Он не был алхимиком, потому что не знал еще в совершенстве наук. Точно не был убийцей чудовищ, потому что оставался слаб физически и духовно. И уж совсем точно – больше не был свободен. Тень алхимика Клайда, сгорбленная от боли в спине, повисла над ним, заливаясь хохотом. Будьте прокляты и вы, и король ваш, подумал Кристофер. Тем самым он, не ведая, предрек скорые события грядущего Бостонского чаепития.