Чудо и спящий

Мир перевернулся в одно мгновение: только что она спокойно шла по коридору, как вдруг в глазах потемнело, пол стремительно рванулся навстречу, и в следующую секунду Хильда обнаружила, что висит на руках поддерживающих её с двух сторон Фрейи и Лифии. Обе выглядели очень испуганными, и Хильда могла их понять: пусть она плохо чувствовала себя в последнее время, но в обморок раньше падать не пыталась. – Сестра, – испуганно воскликнула Фрейя. – Тебе плохо? – Госпожа Хильда, – вторила ей Лифия. – Может, вам не стоит в таком состоянии идти на молитву? Хильда прижала ладонь к губам, борясь с внезапной дурнотой. Эта дурнота преследовала её постоянно, а ещё её всё время бросало то в жар, то в холод, но Хильда не считала это достаточным поводом пренебрегать своими обязанностями. Хватит, допренебрегалась уже до того, что попала под контроль Посейдона… В последнее время на её молитвы приходило даже больше людей, чем раньше. Случившееся в Асгарде словно сплотило их, зажгло в сердцах веру в Одина. Её никто не винил, хотя Хильда знала, что виновата: эта вина грызла её постоянно, но ни разу никто не посмотрел на неё с осуждением, и от этого было одновременно легче и тяжелее. И неотступно грызло кое-что ещё, то, в чём она не признавалась даже сестре. Даже если Хильда и могла контролем Посейдона оправдать отступление от молитв, отказ поддерживать льды и попытку уничтожить Святилище, то одному её деянию оправданий не находилось: Воинам Бога, мальчишкам и юношам, цвету Асгарда, отправленному ею на смерть. У некоторых из них остались родные, тоже приходившие на молитвы, и, хоть Хильда уже каялась перед ними, хоть уже просила прощения у каждого, ей всё равно было тяжело их всех видеть. Печальная пара средних лет, одетая в дорогие тёмные одежды – родители погибших близнецов Сида и Бада. Седая от горя, а не от возраста женщина – мать Хагена, – и трое её младших детей, потерявших главного добытчика и защитника в семье. Сгорбленный старик, в котором, несмотря на дряхлость, видно великого воина – дед Альбериха, тоже Альберих. Каждый раз, когда взгляд Хильды падал на кого-то из них, перед глазами вставали все восьмеро – полные жизни, полные надежд. У некоторых из них не осталось даже могил… Хильда не могла простить себе их смерти, а особенно – смерти одного из них. Хильда вспоминала их всех, но только об одном думала постоянно, с именем одного засыпала и просыпалась. Имя героя из легенд. Имя в два слога, два резких звука. Зигфрид. Зигмунд, его брат, тоже приходил на молитвы. Держался в стороне, никогда не лез в толпу. И он единственный приходил к Хильде и в другое, внемолитвенное время, и Хильда не могла понять, чего эти визиты приносят ей больше – радости или тоски. Кажется, Зигмунд вознамерился стать для неё тем, кем был его брат – защитником, стеной между ней и любым злом – и от этого стремления было больно, ведь никто на свете не мог бы заменить Зигфрида. Но в то же время то, что для Хильды он был неизмеримо большим, чем просто её воин, неожиданно объединяло их с его братом – Зигмунд помнил, как она, любил, как она, и тосковал, как она. И поэтому она была рада его визитам. Сегодня он тоже пришёл, стоял в стороне и глядел на статую Одина с непонятным выражением. Но молитва не задалась: Фрейя и Лифия не слушали, они о чём-то оживлённо переговаривались, и Хильде почему-то это очень мешало. Никак не удавалось воспламенить Космо и достигнуть им бесконечной божественной сущности; Хильда измучилась и решила, что продолжит завтра. Ничего за день с Асгардом не случится. Когда она, закончив, спускалась с постамента, сестра и служанка, казалось, решили свои разногласия: сейчас обе выглядели смущёнными, но смотрели упрямо. – И что это значило? – спросила Хильда, переводя взгляд с одной на вторую. – Я считаю, тебе нужно показаться доктору, – выпалила Фрейя, глядя прямо ей в глаза. – Я хотела попросить господина Андреаса, чтобы осмотрел тебя. А Лифия против. – Я ему не доверяю, – буркнула Лифия. – Какой-то он мутный, да откуда он вообще в Асгарде взялся? – Делайте, что хотите, – с трудом выговорила Хильда: вдруг ей снова стало плохо. – Кажется, мне надо лечь… Фрейя хотела было что-то ответить, но Хильда её уже не услышала: на неё мягко, словно покрывало, навалилась темнота. Её обморок решил разногласие Фрейи и Лифии: Хильда уже лежала в кровати у себя в покоях, когда сестра пришла с Андреасом. Врач казался сосредоточенным: ещё бы, лечить саму жрицу Одина, от которой зависит благополучие Асгарда – немалая ответственность. Первым делом он велел Хильде раздеться, а когда та, поборов смущение, стащила просторную ночную рубашку, приступил к осмотру. Он ощупал её грудь, живот, задавая между тем вопросы о её самочувствии в последнее время. Особенный интерес, как показалось Хильде, у Андреаса вызвали её отекающие в последнее время ноги – он долго осматривал их, не переставая расспрашивать её обо всех мелочах. Хильда отвечала как могла подробно, стараясь абстрагироваться от неприятных ощущений: Андреас вёл себя вполне деликатно и профессионально, но Хильде почему-то всё равно было не по себе от его прикосновений. Может быть, потому, что единственным мужчиной, касавшимся её тела, был Зигфрид, и ей хотелось, чтобы так оно и оставалось? Или потому, что в глубине души она согласна была с Лифией, которую с самого своего появления во дворце пугал и настораживал Андреас Лисе? Закончив осмотр, тот кивнул, показывая, что она может одеваться. Фрейя бросилась ей на помощь, но Хильда оттолкнула её руки и сама натянула ночнушку. В глазах темнело, хотелось поскорее лечь. – Леди Хильда, – произнёс Андреас своим мягким, участливым голосом. – Мой вопрос может показаться вам бестактным… Но всё же, когда у вас в последний раз была менструация? Хильда вскинула на него глаза, но во взгляде Андреаса не было ничего, кроме вежливого врачебного интереса, и она нахмурилась, подсчитывая. – Давно. Ещё до того инцидента… с Кольцом Нибелунгов… Она замолчала, сражённая неожиданной догадкой. Сзади ахнула Фрейя: видимо, подумала о том же. Андреас вздохнул. – В таком случае, леди Хильда, думаю, мы оба знаем, какая именно хворь вас сразила. Хильда медленно опустилась на край постели. Хотелось возмутиться, сказать, что так не может быть – но она знала, что может. Их с Зигфридом брак не был целомудренным: она делила с ним постель, так чего же теперь удивляться последствиям? – Госпожа Хильда, – задумчиво произнёс Андреас, убирая в чемоданчик приспособления для осмотра. – Это, безусловно, не моё дело – я всего лишь врач. Но что скажут люди, если узнают, что жрица Одина беременна вне брака? Хильда вспыхнула и сжала губы: последнее, о чём она думала сейчас, было мнение людей. Но она всё же нашла в себе силы возразить: – Я не беременна вне брака, я вдова. Мой муж погиб во время конфликта с Афиной и Посейдоном, но никто не может упрекнуть меня в том, что я не сохранила чистоту! – Госпожа Хильда, – произнёс Андреас с непонятным, и, пожалуй, пугающим выражением. – Кто может доказать, что вы были замужем? – Я могу! – вскинулась Фрейя. – Я была свидетелем во время обряда! И Зигмунд тоже! Андреас вздохнул и терпеливо, как ребёнку, принялся втолковывать: – Госпожа Хильда, боюсь, свидетельства вашей сестры и, как я понимаю, брата вашего… хм… мужа никак не могут считаться беспристрастными. Кроме того, даже если брачный обряд действительно был, разве не должны были вы сначала найти себе замену, а уже потом выходить замуж? Хильда закусила губу. Он, конечно, был прав: даже если она докажет, что Зигфрид действительно был её мужем, она всё равно поступила неправильно. Да, её за это не казнят, не запрут, не изгонят и даже не очень сильно осудят – но жрицей больше она быть не сможет. Жрица Одина должна принадлежать лишь Одину, а муж и тем более ребёнок привязывают её к обычной жизни, заставляя её Космо стремиться совсем в другом направлении. – Вы оказались в неприятном положении, – констатировал Андреас, собрав наконец свои врачебные приспособления. Хильда молчала. – Лично я, если вам интересен совет простого врача, рассказал бы правду и уступил должность преемнику. – Уж не себя ли вы в преемники предлагаете? – вырвалось у Хильды раньше, чем она успела подумать. Но когда подумала – решила, что, пожалуй, это вполне возможный вариант. Мужчины становились жрецами Одина гораздо реже женщин, но всё же иногда становились, а у Андреаса было сильное Космо, были любовь и доверие жителей Асгарда. Из него получился бы хороший жрец, но Хильде всё равно почему-то до дрожи не нравилась эта идея. Было в ней что-то… неправильное. Андреас мягко улыбнулся в ответ на её предположение. – Все мы служим Одину – и жрецы, и врачи, так что для меня нет большой разницы. Отдыхайте, госпожа Хильда. Ешьте больше фруктов и ни в коем случае не нервничайте – это вредно для ребёнка. Я буду навещать вас по мере необходимости. Ничего больше не добавив, он вышел. Хильда откинулась на подушки. – Он метит на твоё место! – заявила Фрейя, едва за врачом закрылась дверь. – Я тоже так думаю, – отозвалась Хильда, устраиваясь поудобнее. – Но у меня есть ещё время поразмыслить над этим. Сейчас я, если честно, куда больше озабочена неожиданной новостью. – Сестричка, – Фрейя села на край кровати, заглядывая ей в лицо. – Вы с Зигфридом что, действительно?.. Я имею в виду, что я с Хагеном не целовалась даже, да и с Хёгой тоже… Хильда усмехнулась. – Тебе рано ещё, дурочка. А мы с Зигфридом взрослые, да к тому же поженились, при тебе, кстати. Ты что, думала, мы будем за руки держаться? Фрейя залилась краской и принялась теребить конец пояса. – Теперь у тебя будет ребёнок… – еле слышно произнесла она. – Да, – Хильда нахмурилась: ей в голову пришла неожиданная мысль. – Знаешь что? Ступай найди Зигмунда, пожалуйста. Я хочу ему сказать. – Ему? – удивилась Фрейя. – Почему? – Потому что он – ближайший родственник Зигфрида, и он должен знать, что его брат не погиб бесследно, что у него остался ребёнок. Мне кажется, он будет рад. Фрейя кивнула, встала и, явно колеблясь, сделала пару шагов к двери. – Ты точно уверена, что можешь остаться одна? – Что со мной сейчас уже сделается, – буркнула Хильда. – Если так волнуешься, пришли Лифию. Куда она, кстати, подевалась? – Не хотела встречаться с господином Андреасом, – призналась Фрейя. – Хорошо, сестра, я сначала найду её. Она вышла, а Хильда долго ещё лежала, глядя в полог широкой кровати и пытаясь примириться со всем, что узнала.