Жизнь за Ареной

POV Эффи В последние дни я только и делаю, что смотрю телевизор. Так было и сегодня, по крайней мере, до тех пор, пока в гостиницу не вломились миротворцы и не сообщили, что наш район эвакуируют, так как к городу приближаются повстанцы. Но это произошло уже после того, как я успела посмотреть экстренный выпуск новостей. После очередного повтора бомбежки какого-то Дистрикта на экране появились лица Китнисс, Пита, Финника и еще нескольких человек, которых я не знаю. Судя по одежде, они солдаты. Один из незнакомцев лежит на земле в луже крови. Я с трудом подавляю приступ тошноты, после Квартальной Бойни я не могу видеть много крови. Китнисс с Питом и другие солдаты пытаются сориентироваться в происходящем. Я узнаю место: это здесь, в Капитолии. Они уже в столице, рядом и им угрожает опасность. Камера направлена на Китнисс, и я вижу, как на нее набрасывается Пит. Что происходит? Что с ним? Почему парень вдруг пытается убить свою любимую, ту, ради которой готов был пожертвовать жизнью? Неужели на него действует какое-то оружие, придуманное Капитолием? Тогда почему он один стал невменяемым? Один из повстанцев пытается оттащить Пита от Китнисс. В этот момент картинка меняется, и я вижу, как по переулку на ребят надвигается какая-то черная волна. На экране снова появляются Китнисс и солдаты, которые скрываются в ближайшем доме. Волна проносится по переулку, уничтожая все камеры. Но это еще не все. В следующий момент транслируют следующее видео. Теперь снимают со двора. Напротив той самой квартиры, в которой скрылись Китнисс и Пит, стоят миротворцы в боевой готовности. Они обстреливают дом, и тот загорается, словно спичечный коробок. Далее следует объяснение диктора, которое я не слушаю, точнее, не понимаю. Как так могло получиться? Они дважды выжили в Играх. А теперь… их нет. Один момент и их не стало. Всех… всех этих людей. Китнисс и Пита, Финника, которого дома ждала его жена Энни, всех тех людей, что были вместе с ними. У них у всех ведь были семьи, родные, любящие люди. Что они сейчас чувствуют? Размазываю текущие по щекам слезы. Стук в дверь и голос на той стороне оповещает: - Срочная эвакуация! Немедленно собирайте свои вещи и выходите во двор гостиницы. Повинуясь, скорее инстинкту самосохранения, чем здравому смыслу, натягиваю на себя ту одежду, которая была на мне в день отъезда из дома. За время проживания в гостинице я надевала свои вещи всего несколько раз, все остальное время я проводила в своем номере, завернувшись в гостиничный халат, так что одежда моя не выглядит заношенной. Выхожу во двор, где уже собрались все постояльцы и персонал гостиницы во главе с администратором. Улицы начинает засыпать снегом. Холодный ветер пронизывает до костей. - Не волнуйтесь! Мы разместим Вас в центре города. Все это делается для Вашей же безопасности, - монотонным голосом сообщает миротворец, - не беспокойтесь, не толкайтесь, спокойно занимайте места в машинах. Мест хватит на всех. Только сейчас я замечаю стоящие немного поодаль три машины. Судя по размеру, вместимость каждой из них около двадцати человек. Как раз хватает, чтобы вывезти всю нашу гостиницу. Как только миротворец заканчивает говорить, во дворе начинается паника: люди, несмотря на предупреждения военных, отталкивая друг друга, рвутся к машинам, дерутся за право первыми залезть внутрь. Я наблюдаю за всем происходящим словно во сне. Вот в третью машину заходят последние два человека. Я все также неподвижно стою у двери гостиницы, которая теперь закрыта на два тяжелых замка. - Мисс, пойдемте. Нужно уезжать отсюда, - говорит миротворец, привлекая мое внимание осторожным прикосновением к плечу. Я молча смотрю на него. Не знаю, что он увидел в моих глазах, но, видимо он понял, что я напугана и растеряна. Он берет меня за локоть и тянет к машине, приговаривая при этом, что ему очень жаль и что весь Капитолий переживает сейчас не лучшие времена, но все обязательно наладится. Свободных мест нет, многие стоят, придерживаясь за сидения тех, кто подсуетился и занял сидячие места. Я встаю возле крайнего сидения и ухватываюсь за спинку. Машина начинает движение. Я смотрю на проплывающие за окном дома, переулки и проспекты. Сейчас кварталы опустели. Создается такое ощущение, что город вымер, но это лишь до того момента, пока мы не подъезжаем к той невидимой черте, что обозначает конец эвакуированных кварталов. Дальше жизнь кипит. Машины останавливаются и нас просят выйти. - Так как мы не успеваем проводить эвакуацию, а повстанцы продвигаются слишком быстро, был дан приказ довозить эвакуируемых только до так называемой «линии отчуждения». Дальше вы должны самостоятельно продвигаться вглубь города, пока мы не найдем возможность оказать помощь, - сообщает миротворец. Из толпы слышатся возмущенные возгласы и требования предоставить жилье и питание, но миротворцы, не обращая внимания на гневные выкрики, садятся в машины и возвращаются обратно, вероятно, за новой партией людей. Мои бывшие соседи разбиваются на две группы: одна остается на месте, ждать помощи, а вторая направляется в центр. Так как стоять на месте холодно, а при движении появляется хоть какая-то возможность согреться, я примыкаю ко второй группе. К тому же, пока я двигаюсь, у меня не остается времени на размышления и воспоминания. Ветер дует в лицо. Я поднимаю воротник пальто, стараясь спрятаться в нем насколько это возможно. Руки прячу в карманы. Мы медленно продвигаемся в центр города. Темнеет, становится все холоднее. Группа беженцев все время увеличивается, потому что к нам примыкают люди, эвакуированные из других кварталов. Время от времени кто-то предпринимает слабые попытки попроситься в чей-нибудь дом. На слезные мольбы матери приютить ее с маленьким сыном в одном из домов, который не успели запереть до того, как в квартал вошли беженцы, сердитая полная женщина отвечает, что не собирается терпеть у себя бездомных бродяг и захлопывает перед ними дверь. Мать прижимает к себе окоченевшего малыша, который дрожит от холода, несмотря на то, что женщина закутала его в свое пальто. Все эвакуированные с самого утра на ногах. Когда мы доходим до очередного поста миротворцев, то просто отказываемся идти дальше, требуя предоставить хотя бы какое-нибудь убежище, для того, чтобы переночевать. Какое-то время миротворцы суетятся, что-то узнают, с кем-то созваниваются, потом сообщают, что могут временно разместить нас в здании школы. Сейчас беженцы настолько вымотаны, что согласны на что угодно. Примерно через час нас размещают в небольшом здании начальной школы. Отопления нет, но по сравнению с улицей, здесь хотя бы не дует ветер и не сыпет снег. Я опускаюсь на тонкий матрас, брошенный прямо на пол и, закрыв глаза, облокачиваюсь на стену. По телу до сих пор пробегает дрожь. Закутываюсь в пальто. Пытаюсь согреть руки, скрестив их на груди и запрятав ладони подмышки. Мне еще никогда не приходилось преодолевать такое большое расстояние пешком. Ноги ноют от усталости. Желудок сводит от голода. Очень хочется пить. За все время пути я не останавливалась ни на минуту и даже не задумывалась, куда я иду и зачем. Теперь же, я пытаюсь понять, что мне делать дальше. Я снова оказалась в совершенно незнакомой ситуации, так теперь я еще и фактически на улице, без денег, которые закончились еще в гостинице, без вещей, кроме тех, что на мне и мне даже негде взять еду и воду, если о нас не позаботятся миротворцы. Хеймитч, как же мне не хватает тебя! Если бы ты был рядом, ты бы нашел выход. Китнисс, Пит… на глаза снова наворачиваются слезы. До моего слуха доносится детский голосок: - Мама, а почему мы не можем пойти домой? Поворачиваю голову в сторону и вижу белокурую девочку лет пяти. Она спрашивает молодую женщину. - Потому что так нужно девочка. Дома сейчас опасно. Но это ненадолго. Скоро война закончится, и мы вернемся домой. - И все будет как раньше? - Да, дорогая. Все будет как раньше. - Мама, я устала и хочу кушать. - Я знаю, родная моя. Я думаю, нам скоро помогут. Нужно только подождать. - Но я, правда, очень хочу кушать. - Радость моя, я постараюсь что-нибудь придумать, - отвечает женщина. Как раз в этот момент на середину холла выходит миротворец и просит выслушать его. В помещении воцаряется тишина и мужчина сообщает, что сейчас будут розданы пайки, чтобы подкрепиться, просит не устраивать шума и не толпиться, а по очереди подходить к окошку и получать свой паек. Проследив за рукой миротворца, я замечаю то самое окошко. Оно выходит на улицу. За окном видно машину, которая подъехала к самому зданию и из которой трое миротворцев выгружают тяжелые коробки. В следующий момент понимаю, что устроить пункт раздачи снаружи было более чем благоразумно. К окну тут же устремляется поток голодных людей. Те, кто сильнее и выше отталкивают слабых и низких, протискиваются вперед, стремясь первыми получить еду. Мимо, постоянно задевая меня ногами, к окошку проходят люди. Я поднимаюсь на ноги и прижимаюсь к стене. Однако это не помогает, и я каким-то образом попадаю в поток беженцев, протискивающихся к пункту раздачи. Меня со всех сторон стискивают, толкают под ребра и в бока, наступают на ноги, но я чувствую, что вместе с толпой продвигаюсь к окну, где раздают еду. Хоть в этом плюс. В итоге, вытерпев давку и добравшись все-таки до заветного окошка, я получаю запечатанный серый пакет и бутылку воды. Отойдя подальше, я обхожу толпу народа и нахожу свое место. Проверяю на всякий случай, не ошиблась ли я. А то недавно я видела, как рассвирепел какой-то мужчина из-за того, что беременная женщина спутала свой матрас с его и случайно села на его место. Если бы миротворец не подоспел вовремя, он бы, наверное, ударил несчастную. Мужчину успокоили, но я все же опасаюсь. Поэтому я считаю окна: у стены между четвертым и пятым как раз и лежит мой матрас. Я опускаюсь на свое место и, прислонившись к стене, первым делом открываю бутылку с водой. Меня безумно мучает жажда, поэтому я выпиваю сразу четверть двухлитровой бутылки. Закрыв бутылку и положив ее рядом с собой на матрас, открываю пакет. Многие начали есть, так что я уже знаю, что внутри: это банка с консервированным супом на первое, консервированное филе курицы с грибами на второе, кусочек черного хлеба, пластиковые ложка и вилка. При мыслях о еде, желудок начинает бурчать, а рот наполняется слюной так, что кажется, будто еще минута и я стану похожа на сербернара, у которого изо рта текут слюни. Я открываю холодный суп и, зачерпнув первую ложку, отправляю жидкость в рот. Окидываю взглядом зал и замечаю, что все уже расселись по своим местам и жадно поглощают еду. Все, кроме одной девочки. Она стоит в центре холла и растерянно оглядывает беженцев. От меня девочка стоит всего в нескольких шагах. Судя по всему, она потеряла свое место. Я решаю подозвать ее к себе. Мне все равно много места не надо, а матрас достаточно большой. Как раз в этот момент девочка поворачивается в мою сторону. Я подзываю ее приглашающим жестом. Девочка осторожно приближается, продвигаясь мимо матрасов. - Ты потеряла свое место? – спрашиваю я. - Нет. Не потеряла, его заняли, пока я ходила за пайком. - Бедняга. Ну давай, присаживайся ко мне. Места на двоих хватит. - Спасибо! – бормочет девочка и осторожно пристраивается на край матраса. - А где же твой паек? – интересуюсь я, заметив, что в руках у нее нет даже воды. - Мне не хватило. - Как? Разве не должно было быть рассчитано на всех? - Да, наверное. Но почему-то не хватило. Да, ничего. Зато диету нарушать не придется, - горько улыбается девочка. Я замечаю, что она уже готова расплакаться то ли от страха, то ли от обиды. - Не переживай. Я тоже на диете. Так что для меня этот паек слишком большой, а на двоих как раз будет, - улыбаюсь я. Девочка удивленно смотрит на меня. - Почему ты так смотришь на меня? – спрашиваю я. - Просто Вы первая за два дня, кто хоть чем-то предложил поделиться с кем-нибудь. - Да ладно тебе, я не одна такая. Просто ты не замечала. Я стараюсь говорить как можно безмятежнее, но на последних словах мой голос дрогнул. - Ладно, ты что будешь? Суп или филе? Или может и то и другое? – спрашиваю я. - Не знаю. Что дадите, - робко отвечает она. - Давай так: половину супа съедаю я, половину ты, с курицей и хлебом поступим так же. А воду… ну как-нибудь разберемся. И потом, я слышала, что воду скоро еще подвезут. И не надо называть меня на «Вы», хорошо? - Хорошо, - улыбается девочка. Мы принимаемся за еду. Пока едим, я успеваю узнать, что девочку зовут Нелима и ей четырнадцать лет. Думаю, на меня уже всем наплевать, поэтому представляюсь настоящим именем, только на всякий случай без фамилии. Я узнаю, что во время эвакуации, она потеряла из виду свою семью: отца, мать и братишку. Девочке удалось узнать, что всех эвакуированных из этого района отправляют в один из торговых центров, где развернут временный лагерь для беженцев. Нелима пытается попасть туда, чтобы найти свою семью. - А ты? Тоже кого-то потеряла? – спрашивает она, когда мы сидим, прижавшись друг к другу боками, чтобы было теплее. - Нет. То есть… да. Но не здесь. Они далеко. То есть он далеко. - Твой друг? – лукаво улыбнувшись, интересуется Нелима. - Да, - выдавливаю я. - Не переживай. Мы найдем своих родных, - шепчет она, съежившись. - Ты замерзла, давай-ка вот что сделаем… - говорю я, снимая пальто и развернув его поперек, накрываю нас двоих. - Но тебе же тоже холодно? - Да нет, я согрелась уже. Да и на мне кофта, а ты вообще в одном домашнем платье. - Мы как успели, так и выскочили, - грустно сообщает девочка. - Нам в этом повезло. Нам дали немного времени на сборы, - отвечаю я. - Да, повезло. Мы какое-то время сидим, поджав ноги под себя и спрятав руки под пальто и молчим. - Эффи, а ты знаешь последние новости? – вдруг спрашивает - Какие? – без особого интереса спрашиваю я. - Ну про повстанцев. Про Огненную Китнисс? При упоминании о моей погибшей подопечной, слезы снова подступают к горлу. - Знаю. Она погибла, - мрачно отзываюсь я. - Да нет, последние новости! – восклицает Нелима, - я видела по пути сюда. Там еще рабочий экран висел на перекрестке. - Что за новости? – тут же оживившись, спрашиваю я. - Оказывается они убежали из того дома и теперь скрываются. Ты представляешь, какие хитрые? - - Ты серьезно? – с трудом подавляя теперь уже радость, переспрашиваю я. - Да. Миротворцы ищут их, чтобы арестовать. Жителей просили сообщать военным, если вдруг увидят кого-то похожих на них. Я-то непременно сообщу, как только увижу этих повстанцев. Кажется, мое оживление Нелима приняла за проявление гнева по отношению к повстанцам. Ну и хорошо. - Ты ведь тоже зла на них? Это ведь из-за них мы остались без дома, я без – семьи, а ты – без друга? Эх, девочка, знала бы ты, как ошибаешься! Я не отвечаю и пробую перевести тему. - Давай попробуем поспать, - предлагаю я, - неизвестно, что нам предстоит завтра. - Давай, - соглашается Нелима. Усталость дала о себе знать, и уже через несколько минут я провалилась в сон. Утром нас разбудил громкий голос миротворца, сообщившего, что через полчаса будет выдаваться завтрак и, как вчера попросил беженцев сохранять спокойствие и не создавать давку. На этот раз его просьба также не сработала. Давка у окошка была такой же как и вчера, единственное различие в том, что люди сегодня с утра двигались медленнее. Поднявшись на ноги, я поняла, в чем дело: после вчерашней вынужденной прогулки все мышцы ноют. Только сделав пару шагов, я смогла почувствовать, что твердо стою на ногах. Нелима поднялась следом. Вместе мы потихоньку побрели к пункту раздачи еды. На этот раз пайков хватило на всех. На завтрак нам положили по кусочку хлеба и по банке консервированного супа. Так же дали по бутылке воды и предупредили, чтобы мы расходовали воду экономно, так как до обеда больше ничего не будет. После завтрака выяснилось, что моя новая знакомая, кажется, подхватила простуду. Ее все время знобило, и через пару часов появился кашель. Я, несмотря на вялые возражения Нелимы, заставила ее надеть мое пальто. Во всяком случае, в холле от такого огромного скопления людей стало даже жарко, к тому же, я здорова, в отличие от девочки и одета теплее. Ближе к обеду, миротворцы объявили, что начинается следующий этап эвакуации, и нас будут постепенно вывозить в конечный пункт – тот самый торговый центр, о котором говорила Нелима. Видимо учтя опыт с ужином и завтраком, чтобы избежать новых проблем, миротворцы решили самостоятельно отбирать тех, кого в первую очередь отправят в лагерь беженцев. В первую очередь забрали всех беременных, матерей с маленькими детьми и больных. В это число попала и Нелима. Девочка очень переживала, что расстается со мной и забирает с собой мою одежду, и я пообещала, что приеду со следующей партией. Однако этому не суждено было сбыться. Миротворцы вернулись через несколько часов и сообщили, что эвакуация отменяется в связи с тем, что в торговом центре, в котором размещали беженцев, произошел взрыв и здание разрушено. - Скажите, а те люди, которых вы увезли отсюда? Где они? – спрашиваю я, хотя, кажется, уже знаю ответ. - Мне жаль, мисс, но они погибли. Мы успели разместить их и отъехали, чтобы отправиться за остальными, когда прогремел взрыв, - с сожалением сообщает миротворец. Поверить не могу. Это так странно. Еще несколько часов назад я разговаривала с Нелимой, а сейчас ее уже нет. Теперь, я, наконец, полностью осознала весь ужас сложившейся ситуации. Мы больше не можем быть в безопасности, нигде. Капитолий, который все эти годы считался центром спокойной, беззаботной жизни стал адской бездной, пожирающей души невинных жителей. И теперь это не метафора, теперь люди на самом деле погибают. Миротворцы раздают нам только воду, сообщая возмущенным людям, что подвозка пайков задерживается и машина прибудет через пару часов. Я забираю бутылку с водой и устраиваюсь на своем матрасе. Люди вокруг переговариваются, плачут, ругаются, причитают, некоторые даже смеются, хотя это, скорее всего нервное. Все это как будто проплывает мимо меня. Мне кажется, будто время остановилось, и этот кошмар никогда не закончится. Я, к сожалению, ошибалась. Этот кошмар закончился и начался новый. Я сидела, прижав к себе бутылку с водой, когда с улицы послышались какие-то крики, шум и раздался громкий хлопок. Все остальное происходило как во сне: осколки стекол, летящие в разные стороны, вонзающиеся в кричащих и бегущих куда-то людей. Кровь… капли, струи, лужи крови. Паника, ужас, охватившие людей, заставляют их искать убежище. Всех, только не меня. Я продолжаю сидеть, словно в ступоре, наблюдая за происходящим вокруг. Миротворцы пытаются что-то прокричать, но их не слышно за криками людей и звуками бьющегося стекла и рушащейся крыши. В конечном итоге, вижу, как двое последних миротворцев выбегают на улицу как раз в тот момент, когда от двери по центру потолка пробегает трещина. Над головой слышится какой-то странный треск. Подняв голову, понимаю, что кусок плитки, служащей потолком сейчас обрушится на мою голову. Единственное действие, на которое у меня хватает времени и реакции – это обхватить голову руками. Последняя мысль, проносящаяся в голове: «Как будто это меня спасет». Дальше темнота. Открываю глаза в каком-то странном помещении. Вроде бы это госпиталь, но я не уверена. Оглядываюсь: судя по виду, это действительно больница, а я лежу под капельницей. - Вы очнулись, мисс Арлин, - улыбается добродушная медсестра, приближаясь ко мне. - Как я здесь оказалась? – спрашиваю я. - В день, когда Президентский Дворец был захвачен повстанцами, на здание, в котором вы находились, упала бомба. Обрушилась кровля. Спасатели извлекли из под завала всех, кого смогли найти живыми, и вы оказались в числе выживших, - сообщает девушка. - Кто Вы? – интересуюсь я. - Меня зовут Мелисса, - подавая мне стакан с водой, отвечает медсестра. Как раз вовремя. Я очень хочу пить. - Сколько дней я уже здесь? – спрашиваю я, выпив воду и возвращая стакан. - Почти две недели. - Сколько? И за все это время я ни разу не приходила в себя? Что-то мне не верится. - Дело в том, что у вас были очень серьезные повреждения и для того, чтобы ваш организм восстановился быстрее, мы ввели вас в искусственную кому. Также это помогло избежать дополнительных осложнений. - Ну теперь то, я в порядке? – пытаясь приподняться, спрашиваю я. - Не совсем. Внешние повреждения почти прошли. Благо, переломов не было. Плита обрушившаяся на Вас зацепилась за какую-то балку и упала наискось. Вас обнаружили в пространстве, образованном куском плиты и стеной. У Вас была только трещина большеберцовой кости, но она уже почти срослась. Еще неделька и все будет в порядке. А вот, что касается внутренних органов. Ваша печень была повреждена и нам пришлось удалить часть правой доли и устранить тем самым повреждение. Сейчас вам проводится курс восстановительной терапии, чтобы печень смогла работать в полную силу. Не волнуйтесь, Арлин, все будет в порядке. Стоп! Почему она зовет меня вымышленным именем? А как же документы? Только сейчас понимаю, что документы остались в пальто, которое я отдала Нелиме. В тот день мне было как-то не до этого. А потом бомба, обрушение потолка и все. Теперь я в больнице. Меня с чего-то называют тем именем, которое я выдумала, когда сбежала из дома. Что происходит? Откуда мне знать, что вообще происходит, учитывая, что последние две недели выпали из моей жизни? - Мисс, вы в порядке? – участливо интересуется девушка. - Да, простите. Задумалась. Откуда вы узнали мое имя, я ведь потеряла документы незадолго до эвакуации? - Мы не нашли ваших документов, а база данных, используемая обычно для определения личности по ДНК временно недоступна. Поэтому мы собирались записать Вас как неизвестную, но с Вами вместе доставили еще одну постоялицу гостиницы, в которой Вы проживали до эвакуации, и она сообщила Ваше имя. Я почему-то не решаюсь назвать свое настоящее имя и остаюсь вымышленной Арлин Горн. - Ох. Я так благодарна ей. Не очень-то приятно быть безымянной. - Тут я с Вами согласна. Я схожу, оповещу врача о том, что Вы пришли в себя, и он Вас осмотрит. - Хорошо, спасибо! – отвечаю я, улыбнувшись. Пока я размышляю над тем, как бы узнать о происходящем в городе, в палату входит врач. Он задает вопросы по поводу моего самочувствия, проверяет, как мое тело реагирует на разные раздражители. Так же он задает довольно странные вопросы, получив ответы на которые, удовлетворенно улыбается и сообщает, что мое психическое здоровье в норме. Единственная неприятная новость, которую я узнаю, это то, что мне придется пробыть в больнице еще как минимум неделю. А вот, что меня порадовало, так это то, что мне позволили включить телевизор, чтобы я могла узнать все, что произошло за прошлые недели, однако в этом не было нужды. Когда с прогулки вернулись две мои соседки по палате, они рассказали мне все последние новости. Это от них я узнала все подробности штурма Президентского Дворца, повторы которого гнали по телевизору почти десять дней. Также я узнала, что знаменитая Огненная Китнисс и ее возлюбленный Пит Мелларк тоже получили травмы и находятся где-то на лечении. Мне рассказали также, что погибла Прим – сестренка Китнисс. Это оказалось одной плохой новостью, но самой печальной. Обо всех остальных участниках восстания они рассказали только, что больше ни о чьей смерти не сообщали. Это, несомненно, радует меня, но хотелось бы больше узнать о том, где сейчас Хеймитч. Когда через пару дней мне сообщают, что с моей ногой все в порядке и разрешают ходить, я решаю попроситься прогуляться, но мне позволяют выйти только во двор. С этим я мириться не собираюсь и, выйдя во двор, потихоньку двигаюсь подальше от больницы. Благо, она оказалась недалеко от моего дома и этот район мне знаком. Наверное, это ближайшая больница к школе, в которой произошел взрыв, поэтому нас всех поместили сюда. Хорошо еще, что больничной одежды на всех не хватает, и многих, в том числе и меня переодели в то, что было под рукой. Это оказалось вполне приличное платье, в котором не страшно показаться на улице и сойти при этом за нездорового человека. Сжалившись надо мной, медсестра дала мне свое пальто, чтобы я не замерзла, пока буду гулять. Мне сегодня определенно везет. Медленно прохожу мимо заброшенных пустых домов. На улицах чаще всего можно встретить мужчин, одетых в одинаковые серые формы. Это не миротворцы, но, судя по тому, что в руках у них оружие, они теперь отвечают за порядок в городе. Я догадываюсь, что это повстанцы. Пустынные улицы, раньше кишевшие людьми в пестрых одеждах всех цветов радуги, навевают грусть и какой-то страх. Ноги сами несут меня к моему дому. На дорогу медленным шагом уходит достаточно много времени, но, даже порядком устав, я продолжаю путь. Я ведь больше двух недель провела на больничной кровати в искусственной коме и начала двигаться только пару дней назад. Увидев свой дом, я ужаснулась. Половина здания разрушена, а вторая выглядит так, словно в ней не живут не несколько недель, а несколько десятилетий. Или мне только кажется, что дом в таком запустенье? Вокруг здания натянута яркая лента с предупреждением о том, что за ограждение заходить нельзя. Я подхожу ближе. - Мисс, Вы что-то ищете? – спрашивает появившийся откуда-то человек в форме. - Я… я жила здесь раньше. Это мой дом. - Мне жаль, - отвечает солдат. - Мой подъезд цел. Могу я войти и взять кое-какие вещи? – интересуюсь я. Вещи, мне, конечно, тоже нужны, но больше всего, я хочу просто еще раз взглянуть на свою квартиру, то место, где я долгое время пряталась от всех бед. - Простите, но это невозможно. Дом подлежит сносу. Как только появится свободная техника, аварийное здание сразу снесут. Бывших жильцов расселят в другие места, - безапелляционно заявляет мужчина. - Ну пожалуйста! Мне очень нужно. Это, - я указываю на пальто, - даже не моя одежда. Мне ее дали на время. У меня ничего не осталось, а дома я возьму что-нибудь из вещей и сразу же уйду. Обещаю. Мне очень нужно. - Вообще-то это незаконно. - Пожалуйста! Это ведь моя квартира и мне нужно только несколько вещей, чтобы переодеться Кажется, мои мольбы подействовали, и солдат уже собрался пропустить меня: - Хорошо. Только недолго. И скажите, в какую квартиру идете? - В восемнадцатую. - Опять в восемнадцатую? – бурчит второй солдат, подходящий к нам, - у Вас там что? Штаб-квартира была что-ли? - В каком смысле? – интересуюсь я, - это просто моя квартира, я там жила. - Ну сначала ментор Двенадцатого, который в восстании участвовал. Вы хотя бы просите позволения, а тот вообще молча прошел и так же ушел. Стоило, наверное, его подстрелить, чтобы не считал, что ему все можно, - ворчит мужчина. - Хеймитч Эбернети приходил сюда? – восклицаю я. - Да. Вчера. Вошел в дом. Его не было больше часа. Потом вышел с пустыми руками и ушел. Улыбка озаряет мое лицо. Значит, Хеймитч ищет меня. Он обещал, что вернется за мной, и он выполнит обещание. - Так, я зайду? – переспрашиваю я. - Да идите уже, - махнув рукой, отвечает ворчливый солдат. Тот военный, с которым я разговаривала с самого начала, приподнимает ленту и пропускает меня за огражденную зону. Вхожу в подъезд, поднимаюсь по лестнице. В пустом подъезде шаги отдаются гулким эхом. Поднимаюсь на пятый этаж. Это тяжело – подниматься без лифта, да еще и не полностью оправившись от травм. Хочу достать из-под вазы ключ, но вспоминаю, что здесь был Хеймитч. Вряд ли он стал бы искать ключ. Легко нажимаю на ручку. Дверь открывается. Вхожу и застываю на пороге: все вещи разбросаны по квартире, мебель сдвинута со своих мест, часть посуды на кухне свалена на пол и разбита. Я, конечно, понимаю, что посуда могла попадать с полок во время взрыва, но вот то, что вещи вывалены из комодов и шифоньера и разбросаны на полу, кровати и раскиданы на самих комодах – это взрыв не объясняет. Хеймитч? Нет, он бы не стал громить мою квартиру. Тогда… миротворцы. Они не нашли меня дома и решили поискать хоть что-нибудь полезное. В пользу этого варианта говорит тот факт, что бумаги, лежавшие в письменном столе – тоже вытащены наружу и разбросаны по комнате. Там не было ничего важного и ничего не украли, судя по тому, что шкатулка с украшениями на месте, но мне все же неприятно осознавать, что в твоих вещах рылись посторонние люди. Мысль о том, что кто-то побывал дома в мое отсутствие, добавляет жути к тому факту, что в этом здании я сейчас одна. С сожалением окидываю взглядом подпорченную мебель. Хотя, какая разница? Дом все равно скоро разрушат. Я не смогу забрать отсюда все. Да мне и не нужно. Что я буду со всем этим делать? Нахожу в общем бедламе объемную сумку, бросаю ее на кровать. Роюсь в горе вещей в поисках чего-нибудь подходящего по сезону. Нахожу пару теплых костюмов и сапоги. Один костюм и сапоги сразу же надеваю, второй заталкиваю в сумку. В ней еще есть место, и я запихиваю первый попавшийся наряд: ярко-желтое платье с рукавом три четверти, оно не такое теплое, как хотелось бы, но рыскать в куче вещей в пустом доме мне как-то не по себе. Вспоминаю о том, что в шкатулке есть несколько золотых украшений и решаю забрать их, денег-то у меня больше нет. Прохожу мимо гостиной и замечаю на журнальном столике рамку с моей фотографией… точнее, раньше там была моя фотография. А сейчас рамка пуста. Странно, кому могла понадобиться моя фотография? Хеймитчу? Но я там в таком виде… истинно капитолийский стиль. Может за неимением ничего другого, он забрал это фото? Как бы там ни было, мне приятно. По телу разливается тепло и нежность. Я забираю сумку, нахожу в куче вещей в прихожей пальто, надеваю его и выхожу из квартиры. Пальто Мелиссы несу в руках. Насколько могу быстро выбираюсь на улицу и облегченно вздыхаю, когда оказываюсь по другую сторону заграждения. - Все? – интересуется подоспевший солдат. - Да. Спасибо Вам огромное за помощь, - благодарю я. - Не за что, - угрюмо отвечает второй военный, тот, что рассказал о Хеймитче. До больницы я добираюсь еще дольше. Сказывается усталость и достаточно тяжелая сумка и пальто. Когда я возвращаюсь, Мелисса отчитывает меня за опрометчивый поступок, но она не может долго злиться и уже через несколько минут заботится о том, чтобы я поела и приняла необходимые лекарства. Пытаюсь уговорить ее, позволить мне погулять еще и завтра, чтобы попытаться узнать что-нибудь о Хеймитче, но Мелисса и слышать больше не хочет о моих прогулках до конца лечения. Зря я, наверное, вернулась сюда, надо было сначала попытаться найти Хеймитча. Хотя, я так вымоталась за сегодня, что не в состоянии даже включить телевизор и узнать о последних новостях. Я съедаю ужин, выпиваю принесенные лекарства и почти сразу же засыпаю. Следующую неделю я послушно выполняю все указания врачей, ем принесенную еду, пью все лекарства, ожидая, когда же меня, наконец, выпустят из госпиталя. От Хеймитча нет никаких новостей. Ну конечно, а чего я жду? Что он будет бегать по всему Капитолию и искать меня среди тысяч лиц? Меня ведь даже нет ни в одном списке пострадавших. Я ведь даже тут лежу под вымышленным именем. Вот если бы я была зарегистрирована под настоящим именем, но я боюсь, что если признаюсь, что я на самом деле не та, за кого себя выдаю, меня могут в чем-то заподозрить. Ведь это действительно странно, называться чужим именем и жить без документов несколько месяцев. Поэтому я побоялась признаться, что на самом деле меня зовут Эффи Бряк. Зато, мне удалось узнать, что все имеющие отношения к восстанию, находятся в президентском дворце. Поэтому, я решаю отправиться туда сразу, как только мне позволят покинуть госпиталь. За день до выписки узнаю, что на завтра назначена казнь бывшего президента Панема – Сноу. Приводить приговор в исполнение будет Китнисс. Это большая удача для меня. Так я точно смогу без проблем найти их. Нужно будет только дождаться окончания всего этого безумия и все… Утро начинается с того, что в мою комнату входит врач. Он, радостно улыбаясь, сообщает, что с моими анализами все в порядке, что мой организм полностью восстановился, и я могу покинуть госпиталь. Сказать, что я рада этой новости, значит не сказать ничего. Я собираюсь настолько быстро, насколько это возможно и, попрощавшись с Мелиссой, ухожу. Мне ничего плохо в госпитале не сделали, напротив, эти люди спасли меня, заботились обо мне, но все же я рада, что покидаю это место. Не терпится уже увидеть Китнисс, Пита и больше всего, Хеймитча. Для того, чтобы добраться до Президентского дворца, мне пришлось пожертвовать маленьким золотым колечком и целым часом своего времени, но это того стоило. Правда, подъехали мы к тому времени, когда вся площадь уже заполнилась людьми. Мне удалось протиснуться сквозь скандирующих людей ближе к дворцу, и я увидела Китнисс. Она стоит напротив бывшего президента, привязанного посреди площади, и целится в него из лука. Я ищу глазами Хеймитча и… нахожу. Вон он. Стоит на другом конце толпы и смотрит на свою подопечную. Мне кажется, или вид у него еще хуже, чем был в Тринадцатом? Нет, он чисто и красиво одет и даже, кажется, побрился, но что-то в нем не так. Такое ощущение, что его что-то гложет. Что-то не дает ему спокойно жить. Я вглядываюсь в его фигуру: он заметно похудел, но это неудивительно. Издалека не разобрать, то ли это у него кожа на самом деле такого неестественного землистого оттенка или это просто неудачно падает тень. Плечи у него опущены, как-будто на них давит непосильный груз, не дает продохнуть. Я понимаю, он переживал за своих трибутов, но они ведь живы. С ними все в порядке. Китнисс сейчас перед ним и все равно он как-то подавлен. Безумно хочется прижаться к нему, прошептать, как сильно я его люблю сказать, что все будет хорошо. Он, может, не ответит, но поверит и все действительно будет хорошо. Я настолько отвлеклась, что пришла в себя только, когда вокруг началась какая-то суета. Люди стали разбегаться в разные стороны: кто-то бежит к проспектам, старается покинуть площадь, кто-то напротив – протискивается к тому месту, куда только что целилась Китнисс. Пытаюсь понять, что происходит, но мне удается только заметить, что Китнисс уводят какие-то вооруженные люди. Ей вслед кричат солдаты в серой спецодежде, которых я видела на улицах столицы. Девушку уводят во Дворец. Вслед за ней уходит Плутарх и Хеймитч. Прижимая к себе сумку с последними пожитками, оставшимися у меня, пытаюсь протиснуться сквозь толпу к нему, зову по имени, но сама осознаю, что все это пустая затея. Вокруг стоит такой шум. Да и в такой неразберихе, меня быстро относит потоком людей в сторону. Пытаясь вырваться из общего потока толпы, оказываюсь на противоположной стороне площади и вижу, как под балконом Дворца несколько человек в белых халатах склонились над неподвижно лежащей женщиной. Вокруг нее стоят несколько солдат и держат наготове оружие. Я, кажется, видела эту женщину по телевизору. Это президент Тринадцатого Дистрикта. Но что с ней? Замечаю рядом с женщиной окровавленную стрелу… Китнисс… Она убила главу восстания. Что произошло? В чем дело? Снова начинается какая-то неразбериха. Вокруг снуют военные, разгоняют толпу, но уже поздно. Люди настолько рассвирепели, что бросаются на стражей порядка. Я пытаюсь пройти ближе к дворцу. Мне удается понемногу добраться до здания, и я уже собираюсь войти в дверь, которую никто не охраняет, как меня кто-то грубо хватает за свободную руку и заламывает ее за спину. - Стойте! Вы не поняли! Я ничего незаконного не делаю. Мне просто нужно поговорить с Хеймитчем… и Плутархом, - тараторю я. - Вы арестованы, - с каменным лицом сообщает солдат. - Нет, подождите! Они знают меня. Вы же можете проверить! Меня зовут Эффи Бряк. Я… они знают меня. Пожалуйста, дайте мне с ним поговорить. Дайте мне поговорить с Хеймитчем! – кричу я. Естественно, никто меня не слушает. Меня заталкивают в подъехавшую машину. Следом за мной запихивают еще человек десять. Машина без сидений, поэтому мы сидим просто на полу. За последним человеком закрывается дверь и автомобиль трогается. Мои невольные попутчики кричат, требуют, чтобы их немедленно отпустили, заявляют о нарушении своих прав. Я молча забиваюсь в угол и, закрыв лицо руками, плачу. Он был так близко, но ушел. Совсем как в том сне, снившемся мне несколько недель назад. Теперь меня арестовали и куда-то везут, а Хеймитч... Что сейчас с ним? Что с Китнисс и Питом? До меня доносится разговор двоих арестованных. Один из них недоумевает, зачем Сойка убила Койн – главного претендента на пост президента. Другой поддерживает его и также выражает непонимание того, как Китнисс могла убить ту, которая все это время помогала ей в нелегкой борьбе за свободу. Я не знаю, зачем Китнисс это сделала, но я верю девушке. Может сейчас мои мысли не имеют ничего общего с действительностью, я ведь не знаю, что происходит в рядах повстанцев, но мне кажется, что у Китнисс были веские причины поступить так, как она поступила. Китнисс никогда не говорила мне, но не трудно догадаться, как она ненавидит президента Сноу, особенно после того, как он так жестоко мучил Пита, и в войне погибла Прим. Мне кажется, отказаться от мести этому человеку, Китнисс могла заставить только действительно серьезная причина. Машина резко тормозит, дверь открывается, и кто-то снаружи кричит: - Приехали. Выходите по одному. Я сижу в самом конце, поэтому и выходить мне предстоит одной из последних. Те, кто сидит ближе к проходу, жмутся друг к другу и не выходят. Я пытаюсь понять, что такого страшного может быть за пределами тонированной машины, что люди боятся даже шаг сделать. И тут в машину просовывается рука и вытаскивает ближайшего парня за шиворот. Юноше на вид лет семнадцать. Он испуганно сжимается в комок, но в следующую секунду его уже нет внутри. С улицы доносятся крики, звук удара и все стихает. - Выходите спокойно, по одному. Иначе повторите его подвиг, - сообщает все тот же грубый голос. Люди начинают осторожно выходить наружу. Я продвигаюсь ближе. Вот уже выход. За мной только одна женщина. Нас строят в две линии: женщины в одну, мужчины – в другую. В нашей машине было всего четыре женщины, включая меня, но к нам подводят еще одну группу из следующей машины. В итоге нас становиться одиннадцать. Перед нами проходит высокий крепкий мужчина и командует, чтобы мы шли за ним. Выбора у нас нет, и мы вяло плетемся следом. Перед входом в помещение у нас отбирают все, что есть в руках, обещая вернуть, кода все выяснится. Нас всех загоняют в одну камеру. Для одиннадцати человек она явно тесновата, но никто не собирается жаловаться. Все отлично видели парня, лицо которого стало похоже на кровавое месиво. И это он только побоялся первым выйти из машины. А что будет, если мы начнем высказывать претензии? Я снова забиваюсь в угол. За последнее время я полюбила маленькие пространства и темные закутки. Они дают хоть какое-то ощущение защиты и спокойствия. Здесь очень сыро и холодно. Хорошо, что нас не заставили сдать верхнюю одежду. Пальто хотя бы греет. Первое время все сидят молча, потом начинают переговариваться, спрашивать друг у друга кого за что забрали. Так я узнала, что в связи с неразберихой на площади, кто-то отдал приказ всех, кто хоть как-то окажет сопротивление, арестовывать до дальнейшего распоряжения. Чуть позже нам объявляют, чтобы мы не волновались и, как только все прояснится, нас отпустят. Я надеюсь, что прояснится все быстро. Мне совсем не нравится это мрачное серое место, и еще я переживаю за Хеймитча и Китнисс с Питом. Мои надежды на то, что с нами все решится быстро, не оправдались. На следующее утро после ареста, нас покормили чем-то вроде каши, только на вид она была мерзкого серого цвета, тянулась, как какая-то непонятная слизь и отвратительно пахла. Можно было, конечно, отказаться от еды. Есть тут никто не заставляет, но тот факт, что я ничего не ела с прошлого утра, не прошел бесследно. Желудок требует пищи и я, морщась и с трудом заставляя себя подносить ко рту ложку, принялась за еду. Кое-как проглотив даже ту маленькую порцию, которую нам дали, я понадеялась было, что это не продлится долго, потому, что есть эту мерзость еще раз, я не собиралась. Однако, моим мечтам не суждено было сбыться. После еды нам сообщили, что сейчас приоритетом вновь избранного президента – Пэйлор является дело Сойки-Пересмешницы, и мы пока останемся здесь до особых распоряжений. Конкретное время нам не сообщили, а спрашивать никто не решился. Так потянулись серые дни. Взамен нашей обычной одежде, в которой нас арестовали, нам выдали тюремную форму. Это так ужасно. Теперь я чувствую себя настоящей преступницей. Чтобы мы не тратили продукты, которых итак мало, напрасно, нас обязали выполнять нехитрые обязанности: помогать на кухне и мыть полы в камерах. Вроде несложно, но большинство моих сокамерниц никогда самостоятельно не занимались домашними делами, поэтому даже такие на первый взгляд элементарные вещи становятся для них настоящей пыткой. Я иногда выполняла какую-нибудь работу по дому, но все же, то, как мы устаем теперь, не идет ни в какое сравнение с прошлыми нашими делами. Каждый день мы по очереди дежурим на кухне или в камере и то отмываем грязный серый пол, то чистим огромные количества различных корений и овощей на кухне, то моем горы посуды, оставшиеся после нас, то наводим порядок в маленьких помещениях туалетов и душевых кабинок. Отказаться от работы нельзя, иначе накажут, поэтому мы постепенно привыкаем к своим обязанностям. Питание в тюрьме ужасное. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я буду питаться хуже, чем жители Двенадцатого Дистрикта? У них хотя бы иногда бывало мясо. Теперь я понимаю этих людей еще больше. И еще больше им сочувствую. Проходит не одна неделя, прежде чем нам сообщают, что судебный процесс над Огненной Китнисс окончен, и она вернулась в родной дистрикт. Я узнаю, что ментор девушки вернулся с ней, чтобы присматривать за своей подопечной. Меня словно холодной водой окатывают… Как вернулся в Двенадцатый? А как же я? Он ведь обещал? Он говорил, что обязательно вернется за мной? Почему он не попытался найти меня? Или он пытался, но не нашел? И так легко все бросил? Он ведь понимал, что будет непросто найти меня в огромном городе после войны, но пообещал. Почему он меня бросил здесь одну? Я прошу возможности позвонить Плутарху. Это единственный человек, который может мне помочь, в конце концов, объяснить, что происходит, но мне не позволяют. Каждый заключенный должен подвергнуться своеобразному суду, на котором определят степень вины и назначат наказание. Заключенных слишком много, а решения принимает лично Пэйлор при помощи Плутарха. Мне предлагают подождать своей очереди. Да это просто издевательство! Время тянется так медленно, когда ты чего-то ждешь. А особенно, когда ждешь освобождения и встречи с любимым, ну или хотя бы какой-нибудь информации о нем. Проходят недели, прежде чем очередь доходит до меня. Наконец, завтра наступит этот долгожданный день, когда моя судьба решится. Когда я узнаю ответы на все вопросы, которые мучают меня все эти долгие дни. Я уже привыкла засыпать на тонком матрасе, постеленном на бетонной полке, выдолбленной в стене. Сейчас в камере стало просторно за счет того, что часть уже освободили, а ведь были времена, когда мы спали по двое на одной полке. Сегодня мое дежурство в камере совпало с дежурством на кухне. Обычно в такие дни я настолько устаю, что засыпаю моментально, но не сегодня. Я уже несколько часов ворочаюсь, тщетно пытаясь заснуть. - Привет, - с улыбкой на лице ко мне идет Хеймитч. - Привет, - я улыбаюсь в ответ. - Почему ты так смотришь на меня? – удивленно спрашивает мужчина. - Не знаю, - честно отвечаю я. Я действительно не знаю. Мне кажется, я хотела что-то у него спросить, или что-то сказать, но не могу вспомнить, что именно. Хотя, какая, в сущности, разница? Хеймитч приближается ко мне вплотную и обнимает. Я жмусь к нему, ощущаю тепло его тела. Он нежно целует меня, я отвечаю. Нежность словно растекается по всему моему телу, пропитывая теплом каждую клеточку. Мы теряем счет времени, как это бывало не раз, забываемся, растворяясь друг в друге, погружаясь в наш собственный идеальный мир. Хеймитч нехотя отстраняется, берет меня за руку и ведет за собой. Счастливо улыбаясь, я открываю глаза и возвращаюсь в суровую реальность. Я по-прежнему одна в сером затхлом здании, на тонком матрасе, покрывающем бетонную полку. До меня доносится запах картофельного супа. Кажется, я до конца жизни не смогу его есть, столько мы его переели за все время, проведенное здесь. - Так, Эффи, твоя очередь. Собирайся и пошли. Президент прибудет с минуты на минуту, - сообщает невысокая женщина плотного телосложения, закидывая в камеру мои вещи, те, в которых я была в день ареста. Я поднимаюсь, переодеваюсь и быстро привожу себя в порядок, если можно привести в порядок спутанные и тусклые от грязи и полного отсутствия ухода волосы, смыть с лица, словно въевшуюся копоть, заставить темные круги под глазами хоть немного уменьшиться. И вообще, я сама себя не узнаю. Сейчас я, наверное, в таком же состоянии, в каком была Китнисс, когда впервые попала в Капитолий. Чего стоят только посеревшие, ломкие и слоящиеся ногти, сухая кожа, усталый вид. Ладно, некогда себя жалеть. Нужно поторопиться. Подставляю под тонкую струйку воды сложенные лодочкой ладони и жду, пока в них наберется достаточно воды. Напор очень маленький потому, что в связи с холодной зимой, не удалось починить водонапорную станцию, получившую повреждения при бомбежке. Эта станция обеспечивает холодной водой тюрьму и два прилегающих квартала. В тех кварталах, как мне удалось узнать, никто не живет, а вот в тюрьме живем мы, но до этого мало кому есть дело. Есть ведь проблемы и поважнее. Закончив умываться, подхожу к двери камеры, показывая тем самым, что готова. Надзирательница тут же оказывается рядом и открывает дверь. Она показывает мне наручники, и я послушно протягиваю вперед руки. В самом деле, это неизбежно, так зачем тянуть. - Иди вперед, - командует она. - Простите, а мне не вернут остальные вещи? – осторожно интересуюсь я. - Потом. Если тебя оправдают, тебе все вернут, - отвечает женщина. Я иду вперед. Надзирательница периодически говорит мне куда поворачивать, пока мы не доходим до большой металлической двери. Моя сопровождающая нажимает несколько кнопок на панели возле двери и та открывается. Надзирательница подталкивает меня внутрь. Я вхожу в большой просторный зал и сразу замечаю сидящую за столом у противоположной стены женщину. Судя по рассказам охранников и заключенных – это президент Пэйлор. Я ожидала увидеть Плутарха, но его нет. Странно, ведь говорили, что он тоже присутствует на суде. Мне очень нужно, чтобы он был здесь. - Снимите с нее наручники, - командует президент. Надзирательница послушно снимает наручники и подталкивает меня к стулу, стоящему у стола. - Так, что тут у нас? Попытка проникновения в Президентский дворец! С целью… с какой же целью? Покушение на кого-то из руководителей восстания? – странно выделяя каждое слово, произносит Пэйлор. - Все было не так. Мне просто не дали возможности объясниться. Я не собиралась делать ничего противозаконного. Тем более не собиралась никого убивать. Мне просто нужно было поговорить с Плутархом Хевенсби и… Хеймитчем Эбернети, - отвечаю я, чувствуя, как дрожат руки, а сердце колотится в груди. - И что вы хотели с ними обсудить? – интересуется президент. - Мне нужно было поговорить с ними. Он искал меня, но не смог найти. - Кто? Плутарх? – лениво уточняет женщина. - Нет. Хеймитч. - С чего ментору Двенадцатого вас искать? – снова интересуется Пэйлор. - Потому что я работала раньше сопроводителем Двенадцатого Дистрикта. Я Эффи Бряк, - говорю я. Пэйлор поднимает на меня заинтересованные глаза, недовольно щурится, пару секунд о чем-то думает, разглядывая меня, потом подзывает надзирательницу, стоящую все это время у двери и говорит: - Сделать ей анализ ДНК, проверить по базе. Быстро. И Плутарха ко мне, срочно. У меня нет времени на пустые разговоры. Надзирательница протягивает ко мне наручники, и я послушно протягиваю руки вперед. - Нет, оставь ее здесь. Через несколько минут после ухода надзирательницы, приходит человек в белом халате и, сделав небольшой прокол на моем пальце, берет каплю крови, капает ее на специальную полоску и вставляет полоску в маленький переносной аппарат. Прибор начинает тихо шуметь. Пэйлор все это время молча сидит в своем кресле. - Вызывали? – улыбается Плутарх, входя внутрь. - Да, у нас тут девушка утверждает, что она – погибшая Эффи Бряк. У меня внутри словно все обрывается. О чем она говорит? Погибшая? С чего друг? - Что? – бормочет бывший распорядитель игр. Улыбка мгновенно сползает с лица Плутарха, и он резко побледнев, смотрит на меня. - Как это, погибшая? Я ведь жива! С чего Вы взяли, что я умерла? – я засыпаю Плутарха вопросами. - Это действительно Вы, Эффи? – переспрашивает Плутарх. - Да. Это действительно я. Как раз в этот момент человек в белом халате подходит по очереди к Пэйлор и Плутарху, показывает им результаты и уходит. - Что ж, Вы действительно Эффи Бряк, - констатирует президент. - Но, как же взрыв в торговом центре и документы? Там были найдены Ваши документы, - присаживаясь на свободный стул, бормочет Плутарх, - и список… не я один… его и Вы видели, - обращается он к Пэйлор, - и Хеймитч тоже ознакомился. - Хеймитч? – вырывается у меня. - Да. Это он принес мне папку. Я точно помню, потому что он еще какой-то странный был, спрашивал где тела погибших и когда похороны. Я тогда решил, что он пьян… Боже! Так вот почему Хеймитч меня не ищет. Он думает, что я погибла. Он не забыл обо мне, ну конечно, как я могла так подумать. Он… думает, что меня больше нет. Теперь все встает на свои места: и его подавленный вид, и то, что он так легко уехал из столицы, не предприняв попытки найти меня. - Так, как Ваши документы оказались на месте взрыва? – спрашивает Пэлор. - Я… во время эвакуации, одна девушка заболела. Ее знобило, и я отдала ей свое пальто, в котором были документы. Я про них совсем забыла. Потом, больных увезли из временного убежища первыми, чтобы быстрее оказать им помощь, а я осталась ждать следующую машину, но когда миротворцы вернулись, они сообщили, что в торговом центре произошел взрыв и все, кто там был, погибли. - Так вот в чем дело! – восклицает Плутарх, - я рад, что все разрешилось. Я думаю, состава преступления нет? – добавляет он, обращаясь к президенту. - Да, мы сейчас же освободим вас из-под стражи, - отвечает новый президент. - Да, да. А я распоряжусь, чтобы команда подготовки Китнисс помогла тебе восстановится после всех этих ужасов, что тебе пришлось пережить. А потом… потом ты дашь интервью Цезарю и расскажешь обо всем, что с тобой приключилось. Это будет настоящее шоу! – Плутарх, кажется, настолько увлекся своей идеей, что не заметил, как перешел на «ты». Честно сказать, я не горю желанием выступать перед всем Панемом и рассказывать о своих злоключениях. Я хочу побыстрее оказаться рядом с Хеймитчем. Представляю, как ему сейчас тяжело. Я решаю вежливо отказаться от предложения Плутарха: - Спасибо за заботу. От помощи Октавии и ее команды я бы не отказалась, но выступать перед всей страной – думаю, я еще не готова. Может чуть позже, - стараясь улыбнуться, произношу я. - О! Да, конечно, простите! Сейчас вы можете отправиться за своими вещами. На выходе Вас будет ждать машина. Позже мы еще встретимся и поговорим. У меня к Вам будет деловое предложение, - возбужденно тараторит Плутарх. С чего это он так радуется? Предвидит успех очередного видео о том, насколько непредсказуемыми могут быть повороты судьбы? Отказаться я не успеваю, поэтому решаю дождаться разговора и объяснить Плутарху, что я собираюсь покинуть Капитолий. Из кабинета меня выводят уже без наручников, возвращают все мои вещи, провожают до машины, которая доставляет меня в какое-то здание, где меня уже ждет великолепная троица: Октавия, Флавий и Вения. На глазах у них слезы радости. Они бросаются обнимать меня, целовать. Мы не были друзьями, но все же, у нас было общее дело, да и потом, они просто рады, что еще один человек, которого они успели уже оплакать – жив. Они тут же принимаются за меня. Вначале отводят меня в столовую, где впервые за несколько месяцев я ем нормальную пищу. На то, чтобы привести меня в порядок уходит, наверное, не меньше времени, чем команда тратила на Китнисс. Пока меня подвергают всевозможным процедурам, пытаясь добиться состояния «базис ноль», я узнаю от них же о последних новостях. Оказывается, Плутарх теперь отвечает за телевидение. Так вот почему он так хотел, чтобы я появилась на экране! Также я узнаю о том, что Пит был подвергнут новой методике Капитолия под названием «охмор». Именно из-за нее он тогда напал на Китнисс в переулке. Сейчас парню уже лучше, благодаря стараниям столичных врачей, и Пит вернулся в родной дистрикт. Также я узнаю, что Китнисс была очень подавлена, когда уезжала, что ее мать не вернулась в Двенадцатый и что единственный, кто вернулся с ней домой – ее ментор – Хеймитч, который снова запил. Когда ребята заканчивают, Октавия предлагает мне взять что-нибудь из ее нарядов, ведь у меня осталось только одно платье, но я отказываюсь. Надеваю свои вещи и принимаю от Октавии только пальто, потому, что мое в таком ужасном состоянии, что его сразу же отправляют в мусорку. Для Октавии, как она сказала, это не проблема, потому что ее дом в целости и сохранности и все вещи на месте. Вения предлагает вернуть мой старый образ, но я отказываюсь. Теперь я уже точно никогда не стану прежней Эффи Бряк. Я благодарю команду и отправляюсь на встречу с Плутархом. - О! Мисс Бряк! Я предполагал, что Вы вернете свой прежний образ, - удивленно тараторит Плутарх при виде меня. - Я решила изменить свой облик, - отвечаю я, натянуто улыбаясь, - Вы хотели поговорить о чем-то важном? – напоминаю я. - Да, конечно. Где Вы планируете жить, мисс Бряк и чем собираетесь заниматься? Вы отлично держитесь перед камерой. К тому же вы очень пунктуальны и аккуратны и знакомы с подобной работой. Думаю, вы подошли бы на роль моего секретаря, - Плутарх сразу переходит к делу. - Благодарю за столь лестный отзыв, но, думаю, эта работа не для меня. И вообще, я собираюсь поехать в Двенадцатый Дистрикт. - Как это мило, хотите проведать своих подопечных? Я понимаю, вы ведь не виделись с ними с момента начала Квартальной Бойни. Но, вы можете приступить к работе, когда вернетесь. - Вы не поняли. Я еду в Двенадцатый не погостить. Я уезжаю туда навсегда. - Что? Вы собираетесь жить в этой глуши? Там сейчас даже хуже, чем было до восстания! Вы хорошо подумали? - После всего, что произошло со мной здесь, я просто хочу тишины и покоя. Думаю, в Двенадцатом Дистрикте я их найду. - Ну как знаете. Если вдруг передумаете, знайте, в столице всегда найдется для Вас место. - Спасибо, но думаю, это мне не понадобится. А, и, кстати, я знаю, кто подойдет на должность Вашего секретаря: Эллада Страйк. Она работала раньше в Управлении по борьбе с преступностью. У нее есть опыт. «Если она еще жива» - проносится у меня в голове. - О! Хорошо, я последую Вашему совету, если удастся узнать что-нибудь о Вашей подруге. Спасибо! Вот Ваши документы, - сообщает Плутарх, протягивая мне карточку с моими данными, - И счастливого пути! - Благодарю! – отвечаю я, убирая документ в карман пальто. Не знаю, как им удалось так быстро восстановить документы, но меня это не очень беспокоит. Я покидаю кабинет Плутарха и отправляюсь на вокзал. Теперь передвигаться по стране можно без проблем. Ну, кроме тех людей, кого обязали жить в определенном месте, как, например, Китнисс. Хорошо, что у меня таких указаний нет. Мне повезло, поезд в Двенадцатый Дистрикт отправляется сегодня вечером. Это, конечно не комфортабельный экспресс, это товарный поезд, но теперь в Двенадцатый ездят только такие. До вечера я пробыла на станции, а примерно за полчаса до отправки, заняла свое место в поезде. Чего стоило уговорить машиниста взять с собой пассажира, но золотой браслет творит чудеса. Несмотря на то, что прошла война, и режим изменился, одно никогда не изменится – стремление жителей столицы к богатой, красивой жизни. И вот спустя час, я уже еду в Двенадцатый Дистрикт. Путь предстоит довольно длинный. Машинист позволил мне занять свободный вагон. В нем чисто и просторно, по сравнению с тюремной камерой. Ночью я заснула как младенец. Столько переживаний и впечатлений за один день. Мне даже не снились сны. Это очень большая редкость. От автора: Последующие четыре главы написаны (точнее, переписаны) под вдохновением от внезапно нагрянувшей весны, так что заранее прошу прощение за излишние ванильность и приторность